Экономическая жизнь северо-восточной Руси с прибытием татар

Экономическая жизнь  северо-восточной Руси с прибытием  татар

Нашествие татар произвело  страшное хозяйственное потрясение страны. Погромы 1237-1240 годов лишили множество русских людей всего  состояния, которое было или сожжено, или разграблено татарами. Внутренние области северо-восточной Руси подвергались такому же разорению и позже, в  последней четверти XIII века, во время  усобицы между сыновьями Александра Невского, и в первой четверти XIV века, во время борьбы Москвы с Тверью. Опустошения окраинных областей совершались чуть ли не ежегодно. Татары, таким образом, истребляли, уничтожали народный капитал и тем обрекали на прозябание народное хозяйство, которое принуждено было ограничиться почти исключительно добыванием насущного пропитания населению и денег на уплату дани и пошлин русским князьям и татарскому хану. Татары препятствовали накоплению народного капитала и развитию материального благосостояния населения и другими способами. С прибытием их на русское население легла новая дань. В 1257 году зимой, рассказывает летопись, приехали татарские численники и «исщетоша всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Мюромьскую... толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, и крилошан, кто зрить на св. Богородицю и на владыку». В том же году приезжали татарские послы и в Новгород и просили десятины и тамги, по новгородцы не поддались, дали царю дары и отпустили послов с миром. Но в 1259 году и новгородцы вынуждены были уступить «и яшася по число: и почаша ездити окаанний по улицам, пишуче домы хрестьяньскыя». В 1275 году «бысть на Руси и в Новегороде число второе изо Орды от царя и изочтоша вся, точию кроме священников, и иноков и всего церковного причта». Сначала татары сами собирали дань, посылая особых данщиков или отдавая эту дань на откуп ханским наместникам на Руси — баскакам и бесерменским (восточным) купцам. Обирательство этих лиц вызвало целый ряд восстаний в Ростове, Суздале и Ярославле, после чего ханы стали уже поручать сбор дани русским князьям, которые и отвозили ее в Орду. Дань эта стала называться выходом, и это слово как нельзя лучше характеризует ее значение. Дань эта была действительно выходом, ежегодным изъятием из народного обращения значительной части капитала, успевавшего за это время накопляться в стране. Деньги уходили совсем из страны, не оставались в ней, как княжеская дань, не приводили эквивалентные ценности из-за границы на Русь, как княжеские закупки у иноземных народов. Татары брали дань не натурой, как князья, а серебром, для чего обязали русских князей чеканить серебряные «деньги» с ханским штемпелем, или тамгой. Благодаря этому серебро стало очень редко на Руси, перестало играть прежнюю роль как орудие внутреннего обмена, внутренние расчеты стали производиться натурой, и все вообще хозяйство стало развиваться в обратном направлении, от денежного к натуральному.

Татары не только лишали русское  население средств производства и обмена, но и надолго сократили само поле приложения народного труда. Пока они владыче- етвовали на Руси, кочуя по черноземным степям, русское население поневоле должно было сосредоточить свою экономическую деятельность в северной лесной области Европейской России и усиленно эксплуатировать здешние только дары природы. Эти дары по всем данным не были так обильны и так щедры, как в лесостепной переходной полосе и даже степной. Как и в Киевской Руси, население занималось рыболовством, бортничеством, охотой. Рыболовство, по всем признакам, получило даже большее значение, чем в Киевской Руси. Акты полны известиями о рыбных озерах, реках, топях и язах в Тверской земле. Ярославском княжестве. Костромском, Нижегородском, Московском и Рязанской земле, а также и на севере — в Белозерске, Вологде, Устюге Великом и т. д. Но бортничество по климатическим условиям было, конечно, менее развито, чем в западной и юго-западной Руси. В междуречье Волги и Оки и бассейне Оки акты констатируют существование бортей и бортников, но не упоминают об их существовании в областях Белозерской, Вологодской и Устюжской. Видно, что и охотничьи промыслы были менее значительны, чем в Киевской Руси. На севере акты констатируют добывание соболей и белок, существование путиков, перевесищ, тетеревиных ловель. Одно житие (св. Кассиана Учемского) свидетельствует, что в лесах около Углича даже в конце XV и начале XVI века «бияху звери много, лоси и елени и зубри же и буйволы и лисицы и серны, волцы же и медведи». Но южнее по актам не встречаем уже такого разнообразия животного мира. В междуречье Волги и Оки акты упоминают только о бобровых гонах и перевесах для ловли птиц. Общее впечатление, выносимое из всех источников удельной эпохи, таково, что эксплуатация животных богатств в это время уже не имела того значения, какое принадлежало ей в Киевской Руси.

Главенствующее значение в экономической жизни получила теперь та отрасль хозяйства, которая  в Киевский период выдвинулась только в XII веке, а именно земледелие. И  климатические, и почвенные условия  северо-восточной Руси были неизмеримо хуже таковых же условий Приднепровской, юго-западной Руси. Но русскому населению, сбившемуся в Суздальской земле, не было выбора, и потому оно поневоле стало усиленно культивировать землю. Поэтому и по актам удельной эпохи  приходится иметь дело больше с пахарями, земледельцами, чем с звероловами, рыболовами и бортниками. Разумеется, при неблагоприятных климатических и почвенных условиях земледелие не щедро оплачивало труд земледельца, и потому в общем экономическая жизнь северо-восточной Руси еле теплилась. Люди добывали себе с величайшими усилиями скудное пропитание и средства для уплаты государственных налогов. При таких условиях еле влачила свое существование торговля, особенно внутренняя. Внешний сбыт так или иначе совершался. Для него работала охотничья промышленность и бортничество. Внешний сбыт был необходим для получения серебра на уплату татарской дани. Русские купцы не только торговали с немцами, но ездили даже в Сурож, в Крым, плавали в Грецию, ездили в Орду, сбывая меха, воск, рыбу, покупая оружие, соль, ткани, вина, а главное — драгоценные металлы. Но внутреннего обмена произведениями почти не было, точнее — он был чрезвычайно слабый. На торгах или торжках продавались и покупались некоторые несложные произведения домашней, кустарной промышленности, вроде железных орудий, кожевенных изделий, некоторых съестных припасов и т. п. Внутренняя торговля достигла  некоторых успехов только к концу удельной эпохи, в XV веке, когда Русь вообще оправилась несколько от  татарских разорений, когда заметно стал накапливаться народный капитал, появилось в обращении гораздо больше денег, чем прежде. В источниках того времени можно уже найти немало указаний на пребывание купцов в том или другом княжестве из других земель.  Договоры, заключавшиеся тверскими и рязанскими князьями с московскими, также предусматривали взаимные торговые сношения и ограждали интересы купцов, ездивших торговать в чужие княжества.

Итак, татарские погромы  и татарское иго надолго и  совершенно искусственно задержали экономическое развитие Руси. К народному организму северо-восточной Руси присосался огромный паразит, который высасывал его соки, хронически истощал его жизненные силы, а временами производил в нем большие потрясения. Татары в данном случае явились продолжателями дела печенегов и половцев, с той разницей, что их разрушительное влияние было более сильным и последовательным.Обеднение населения вследствие разорения, причиняемого татарами, и платежа татарских даней и пошлин, заставило князей того времени с еще большим рвением приняться за сельское хозяйство и промыслы для добывания средств к жизни, чем это было в дотатарскую эпоху. За невозможностью жить на дани и пошлины с населения князья стали все более и более превращаться в сельских хозяев-землевладельцев, все более увеличивать свои села. Навстречу этому стремлению пошло большое предложение рабочих рук со стороны земледельческой массы.

2.1 Введение опричнины,  её сущность

 Проводимые реформы,  ограничивающие власть феодалов  стали встречать их сопротивление,  несогласие с царской политикой,  неподчинение воле царя. Проблемы  централизации и укрепления власти, борьбы с оппозицией требовали  от царя решения об установлении  в стране диктатуры и сокрушения  оппозиции с помощью террора  и насилия. 

Между тем позиция думы и церковного руководства была известна и не сулила успеха предприятию. По этой причине царь вынужден был избрать  совершенно необычный способ действия. Стремясь навязать свою волю совету крупных  феодалов, он объявил об отречении  от престола. Таким путем он рассчитывал  «вырвать у думы согласие на введение в стране чрезвычайного положения».

Отречению Грозного предшествовали события самого драматического свойства. Вначале декабря 1564г. царская семья  стала готовиться к отъезду из Москвы. К величайшему неудовольствию церковных властей он велел забрать  и свести в Кремль самые почитаемые иконы. В воскресенье, 3 декабря, Грозный  присутствовал на богослужении в  кремлевском Успенском соборе. После  окончания службы он трогательно  простился с митрополитом, членами  Боярской думы, дьяками, дворянами и  столичными гостями. На площади перед  Кремлем уже стояли «сотни нагруженных  повозок под охраной нескольких сот вооруженных дворян. Царская  семья покинула столицу, увозя с  собой всю московскую "святость" и всю государственную казну, которые стали своего рода залогом  в руках Грозного»

Царский выезд был необычен. Ближние люди, сопровождавшие Ивана, получили приказ забрать с собой  семьи. Оставшиеся в Москве бояре  и духовенство находились в полном недоумении и неведении о замыслах царя. Царский "поезд" скитался в  окрестностях Москвы в течение нескольких недель, пока не достиг укрепленной  Александровской слободы.

Из слободы царь направил в Москву гонца с письмами к  думе и горожанам. В то время, когда  члены думы и епископы сошлись  на митрополичьем дворе и выслушали  известие о царской на них опале, дьяки собрали на площади большую  толпу и объявили ей об отречении  Грозного. В прокламации к горожанам  царь просил, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никакой нет».

Объявляя об опале власть имущим, царь как бы апеллировал  к народу в своем давнем споре  с боярами. Он не стесняясь говорил о притеснениях и обидах, причиненных народу «изменниками-боярами». Среди членов боярской думы, конечно же, были противники Грозного, пользовавшиеся большим влиянием. Но из-за общего негодования на "изменников" никто из них не осмелился поднять голос. Расчёт Ивана VI на веру народа в доброго царя борющегося с боярами-притеснителями оправдался. Толпа на дворцовой площади прибывала час от часу, а ее поведение становилось все более угрожающим. Допущенные в митрополичьи покои представители купцов и горожан заявили, что останутся верны старой присяге, будут просить у царя защиты «от рук сильных и готовы сами "потребить" всех государевых изменников».

Под давлением обстоятельств  Боярская дума не только не приняла  отречение Грозного, но «вынуждена была обратиться к нему с верноподданническим  ходатайством». Представители митрополита  и бояре, не теряя времени, выехали  в слободу.

Царь допустил к себе духовных лиц и в переговорах с ними заявил, что его решение окончательно. Но потом он "уступил" слезным  молениям близкого приятеля Чудовского архимандрита Левкия и новгородского епископа Пимена. Затем в слободу были допущены руководители думы.

Слобода производила впечатление  военного лагеря. Бояр привели во дворец под сильной охраной, как явных  врагов. Руководство думы просило  царя сложить гнев и править государством, как ему "годно".

 Иван Грозный поставил  условие: он будет казнить изменников  по своему усмотрению. Выговорил  себе право казнить бояр без  суда и следствия, что и было  одним из средств укрепления  абсолютной власти. На подготовку  приговора об опричнине ушло  более месяца. В середине февраля  царь вернулся в Москву и  представил на утверждение думе  и священному собору текст  приговора. В речи к собору  Иван сказал, что для "охранения"  своей жизни намерен "учинить"  на своем государстве "опричнину"  с двором, армией и территорией. (Приложение 2,Приложение 3). Опричнина  не была каким-либо новым делом,  ибо так назывался издавна  удел, который князь выдавал своей  вдове, "опричь" (кроме) другой  земли. Однако в данном случае  опричнина означала личный удел  царя. Остальная часть государства  стала именоваться земщиной, управление  которой осуществлялось Боярской  думой. 

 Все, кто жил на  территории опричнины, но не  были опричниками, выселялись. Царь  забрал в опричнину Суздальский,  Можайский и Вяземский уезды,  а также около десятка других  совсем мелких. В состав опричного  "удела" вошло несколько  крупных дворцовых волостей, которые  должны были снабжать опричный  дворец необходимыми продуктами, и обширные северные уезды  Вологда, Устюг Великий, Вага, Двина с богатыми торговыми  городами. Эти уезды служили основным  источником доходов для опричной  казны. Финансовые заботы побудили  опричное правительство взять  под свой контроль также главные  центры солепромышленности: Старую  Русу, Каргополь, Соль Галицкую, Балахну и Соль Вычегодскую. Своего рода соляная монополия стала важнейшим средством финансовой эксплуатации населения со стороны опричнины.

Политическим и административным центром опричнины стал "особый двор" со своей Боярской думой  и приказами, частично переведенными  из земщины. Формально Боярскую думу возглавлял удельный князь молодой  кабардинец Михаил Черкасский, брат царицы. Но фактически всеми делами в думе распоряжались Плещеевы, бояре Алексей  Басманов и Захарий Очин, кравчий Федор Басманов и их друзья Вяземский и Зайцев.

 В опричнине была  особая казна. Уездные дворяне  были вызваны в Москву на  смотр. Опричная дума во главе  с Басмановым придирчиво допрашивала каждого о его происхождении, о родословной жены и дружеских связях. В опричнину отбирали худородных дворян, не знавшихся с боярами. Укомплектованное из незнатных дворян опричное войско должно было стать, по замыслу Грозного, надежным орудием в борьбе с феодально-аристократической оппозицией.

 При зачислении в  государев удел каждый опричник  клятвенно обещал разоблачать  опасные замыслы, грозившие царю, и не молчать обо всем дурном, что он узнает. Опричникам запрещалось  общаться с земщиной. Опричная  тысяча была создана как привилегированная  личная гвардия царя. Служба в  опричнине открывала широкие  перспективы перед худородными  дворянами. Им увеличили земельные  "оклады", для чего провели  конфискацию земель у тех землевладельцев,  которые не были приняты на  опричную службу. Первоначально  в опричнину была взята тысяча (к концу опричнины - уже 6 тысяч)  в основном служилых людей,  но были и представители некоторых  старых княжеских и боярских  родов. Для опричников вводилась  особая форма: удельные вассалы царя носили черную одежду, сшитую из грубых тканей, а к шеям своих лошадей они привязывали собачьи головы, у колчана со стрелами - метлу. Это означало, что опричник должен грызть "государевых изменников" и выметать измену.