Культура Корей периода трех государств

Отталкиваясь от китайского учения о 28 созвездиях, корейские астрономы создали собственные представления о светилах и звездные карты. Наиболее ранние из них представлены в курганных захоронениях Когурё близ г. Тункоу – Муёнчхон («Курган танцоров», вторая половина IV в.) и Какчочхон («Курган борцов»). На потолке погребальной камеры достаточно точно расположены рисунки нескольких звездных скоплений, линиями объединенных в созвездия. Вершиной астрономического знания когурёсцев является высеченная на камне карта звездного неба, представляющая почти полторы тысячи светил; её создание относят к рубежу V – VI вв. Звездная карта была утрачена, но в 1395 г. обнаружилась её бумажная копия: оттолкнувшись от когурёского научного памятника ученые династии Ли создали знаменитую «Чхонсаннёльчха пунъя чидо» / «Астрономическую карту созвездий».

О регулярных наблюдениях за небом и светилами свидетельствуют археологические памятники: развалины астрономической башни с солнечными часами в Пэкче и обсерватория Чхомсондэ (построена в 632 – 647 гг.), древнейшая из сохранившихся до наших дней на Дальнем Востоке и расположенная в столице Силла Кымсоне (г. Кёнджу, Северный Кёнсан). Башня построена с соблюдением важных геометрических пропорций, имеет основанную на космогонических представлениях конфигурацию огромной бутыли. На верхней квадратной площадке, ориентированной по сторонам света, велись визуальные наблюдения, можно было расположить астрономические инструменты. Выходившее на юг оконце площадью в 1 кв. м позволяло определять весеннее и осеннее равноденствие, а также зимнее и летнее солнцестояние. Эти операции служили для корректировки и проверки достоверности показаний календаря, они сопровождались использованием солнечных часов. Фрагмент таких часов сохранился с силланской эпохи (примерно VI – VII вв.), они являлись копией китайских аналогов. Но далеко не все можно было слепо копировать: полуостров располагался в иных широтах, поэтому корейцы на основе собственных наблюдений вносили в китайские атласы и календари собственные поправки.

Забота о надежности календаря – важнейшая задача древней астрономической деятельности. Когурёсцы перешли на солнечно-лунный китайский календарь в 624 г., Пэкче – в V в., а Силла – в 674 г., отказавшись от собственной календарной системы, созданной веком раньше. Принятия китайской системы летосчисления и календаря требовал режим вассальных отношений, поскольку ханьцы полагали наличие собственного календаря и карты признаком культурно-политической независимости. Силла числится среди вассалов Китая с VI – VII вв., оно первым заимствовало в Танской империи календарное летосчисление, 60-летний годичный и универсальный двенадцатиричный временной циклы, счет лет по девизам правления ванов.

В целом, календарные и астрономические наблюдения в Когурё, Пэкче и Силла были возведены в ранг государственной политики, это связано со многими научно-прикладными, хозяйственными, политико-культурными и, конечно же, сакральными их функциями. Бесспорность и незыблемость связи между небесами и жизнью на Земле, а также божественное происхождение власти и государя характерны для миропонимания древних корейцев. Астрономия давала возможность проследить и предугадать воздействие небесных феноменов на ситуацию в государстве, с этой точки зрения наибольший интерес вызывали солнечные и лунные затмения, движение пяти планет (Венеры, Юпитера, Меркурия, Марса и Сатурна), непредсказуемые явления: кометы, метеоры, звездные «дожди». Луна и Солнце персонифицировались в личности правителя; затмения и прочие события в небесах, особенно непредвиденные, воспринимались как неблагоприятная реакция небес на земные события. Избежать божественной немилости, предвосхитить её можно было с помощью сакральных обрядов и церемоний, совершать которые следовало в надлежащее время, а это позволяли делать лишь астрономия и надежный календарь.

Наряду с астрономией развивались и метеорологические наблюдения, имевшие первостепенное значение для развития сельского хозяйства. Астрономы обращали внимание не только на звездное небо, но и на смену сезонов, особенности погоды и климата, выделяли небесные осадки, которые могли быть свидетельством и благосклонности, и гнева небес. По понятным причинам очень пугал жителей полуострова град, он не только вредил посевам, но и вселял в души людей ужас перед наказанием за совершенные государём или его челядью «проступки». Особое развитие метеорологии наблюдалось в Пэкче, где с конца IV в. существовал штат чиновников ильгванджа, призванных следить за погодой, собирать и обобщать метеорологические сведения. Материалы обобщались и находили отражение в летописях, практических рекомендациях и наставлениях по ведению земледельческих работ.

Корейцы восприняли танскую установку о государственном значении истории и географии, причем последняя оценивалась ими в качестве не столько естественной, сколько общественной науки. Появление письменности стимулировало начало систематической записи событий. В Когурё уже к началу VI в. существовал официальный 119-томный сборник исторических документов и хроник «Юги» / «Памятные записки». Примерно к 600 г. преподаватель «Тхэхак» Ли Мунджин* отредактировал его и на этой основе составил 5-томную историю Когурё, получившую название «Синджип» / «Новое собрание [документов]». Оба сочинения носили явно выраженный исторический и летописный характер. В третьей четверти IV в. по поручению вана Кынчхого (346 – 375 гг.) ученый Ко Хын* написал «Соги» / «Исторические хроники», повествующие об истории Пэкче. Силланский ван Чинхын (534 – 576 гг.) создал группу ученых во главе с Ко Чхильбу (502 – 579 гг.) для составления «Кукса» / «Отечественной истории» (545 г.). К сожалению, эти исторические произведения не пережили раннего средневековья, но они послужили материалом для следующих поколений ученых: Ким Бусик (1075 – 1151 гг.), автор «Самгук саги», активно использовал сохранившиеся материалы в XII в.

Географические знания требовались, в первую очередь, для укрепления и усовершенствования системы управления государством. Результатом достижений в этой области (определение направления по сторонам горизонта; определение меры длины; отсчет расстояния от знаменательного географического пункта, например силланской Чхомсондэ) явилось составление первых карт страны. В IV в. прообраз географической карты появился на стенах когурёской гробницы (курган Сынчон, Северный Пхёнан, а по некоторым данным – окрестности г. Сунчхона, Южный Пхёнан), здесь был изображен Ляодунский полуостров с окрестностями, включая часть Кореи. Фреска гробницы Яксу (район г. Нампхо) изображала план крепости. В 628 г. ван Когурё в знак вассалитета отослал в Китай «Понъёкто» / «Изображение границ [владений и пределов]», по общему признанию, первую в истории Кореи географическую карту отечества. Есть упоминания о ранних картах Пэкче («Тоджок» / «Собрание карт»), летописи свидетельствуют, что в 602 г. и в дальнейшем из Пэкче в Японию отправляли какие-то географические сочинения.

Исключительно прикладное значение имели другие научные дисциплины: математика, химия, физика. Математика применялась для обслуживания астрономии и строительных работ. Наибольшей популярностью в среде астрономов пользовался китайский трактат «О солнечных часах», в котором не только шла речь о правилах пользования и возможностях прибора, но описывались формулы для астрономических (высота Солнца над горизонтом) и геометрических (аналоги теоремы Пифагора и коэффициента длины окружности «π») вычислений. Циркуль, угломер и другие изобретения астрономов-математиков широко применялись в строительстве: при возведении фундамента сооружений и особенно в погребальной архитектуре. Математические приемы использовала картография. Расширились познания корейцев в области химии, об этом свидетельствует появление многоцветных стойких красок на ртутно-минеральной основе, именно их использовали авторы курганных фресок. Развитие физических представлений, несомненно, сказалось на описанных выше технологических новшествах.

Значительных успехов достигла эпоха Самгук в области врачевания различных болезней и создания отечественной фармакопеи. Когурё стало проводником пришедших из Китая познаний в области медицины. В 651 г. сюда прибыл китайский врач Чжи Цзун, он привез с собой лекарства и лечебники. Но ещё раньше здесь в ходу были различные медицинские трактаты и даосские сочинения о методах терапии; развивали траволечение, иглоукалывание, лечение прижиганием и компрессами; издавна применялись женьшень и горячие источники. Опыт когурёской медицины был обобщен в сборнике «Носабан» / «Лечебные предписания» (начало V в.), когурёские врачи практиковали в Пэкче и Силла, славились далеко за пределами страны. В 414 г. в Японию из Силла был отправлен экземпляр «Носабан», в 459 г. уже из Пэкче туда отправился лекарь-когурёсец. В 553 – 554 гг. врач Ван Ю Рынтха* и травник Пан Генпхун* из  Пэкче выехали в Японию. Существуют упоминания о послужившем становлению японской медицины «Пэкче синсю» / «Новый сборник Пэкче» или «Пэкче синчиппан» / «Новый сборник предписаний Пэкче». Ездили в Японию для лечения государя и врачи Силла (414 г.), силланцы же принимали японских «стажеров» у себя, обучая  иглоукалыванию и другим методам лечения, был составлен объемный труд «Посабан» / «Руководство по лечению». Книги «Носабан» и «Посабан» высоко ценились в Японии и даже в Китае, прародине восточной медицины. С конца VII в. в Силла действует специализированное медицинское училище.

Широкое распространение образования и науки в трёх государствах опиралось на активное заимствование в Китае религиозных систем и философии буддизма, даосизма и конфуцианства.

2.Заимствование религиозно-философских систем и идеологии

Основанные на культах предков и неба местные верования эпохи Самгук способствовали тому, что в сознании древних корейцев сложилась цельная картина о мире, которая нашла отражение в погребальных сооружениях, олицетворявших сакральное единство природы и человека. Главная погребальная камера в кургане – это миниатюрное воспроизведение мира: на постаменте – земле – покоится умерший; вокруг него стены с фресками, «населенные» людьми, животными и материальными предметами; опорные столбы поддерживают верхнюю плиту, имитирующую небесный свод, часто на ней изображалось солнце или звездное небо. Ритуальный инвентарь погребений дополнял бытовую картину мира и делал её ещё более похожей на Вселенную в миниатюре.

Сложившееся в древности целостное восприятие мира облегчило процесс заимствования корейцами стройных религиозных систем и философии буддизма, даосизма и конфуцианства. Принятие буддизма в качестве официальной религии стало крупнейшим историческим событием в развитии религиозного сознания и корейской культуры в целом. Уже на раннем этапе заимствования буддизм в Корее укрепился в культовой сфере и в нише художественной культуры, в то время как идеология и философия, наука и образование строились преимущественно на конфуцианской основе. Такое уникальное сочетание буддийского культа и преобладания конфуцианства в общественно-политической и государственной сфере сохранялось на протяжении всего периода трёх государств, Объединенного Силла и Корё, вплоть до превращения конфуцианства в государственный религиозный культ с установлением династии Ли на рубеже XIV – XV вв.

На первый взгляд, появление новых религиозных систем на полуострове выглядит как внешнее и случайное привнесение буддизма и конфуцианства на корейскую почву, на самом деле они распространяются на полуострове со второй половины IV в. не только при помощи китайских монахов, но и за счет сподвижничества вновь обращенных местных адептов. Таким образом, можно предположить, что знакомство корейцев с новой религией произошло раньше, чем это традиционно представляется на основе летописных материалов о буддийском миссионере из Северного Китая Сундо* (кит. – Шунь Дао), посетившем Корею в 372 г. Существуют упоминания о неких проповедниках Ториме, или Чидориме (кит. – Дао Лин, 314 – 366 гг.), бывшем в Корее как минимум шестью годами раньше Сундо, и Адо (357 – ? гг.), возможно, когурёсце, возвратившемся из Китая в 374 г.; очевидно, что его поездка должна была состояться раньше 372 г.

Так или иначе, в 372 г. в Когурё прибывает проповедник Сундо и привозит с собой буддийскую литературу и статуи. Его миссия увенчалась успехом: ван Сосурим (? – 384 гг.) радушно встретил гостя, приветствовал его миссионерские намерения, объявил о принятии буддийской веры в качестве государственной религии и даже согласился открыть в столице учебное заведение. Видимо, двор и знать Когурё уже имели представление о буддизме и были готовы к такому развитию событий. Однако правовое оформлениебуддизма как официальной когурёской религии состоялось лишь в 392 г. особым королевским указом. Первые буддийские храмы в Когурё воздвигнуты в 375 г., после указа короля храмовое строительство ускорилось, через год только в окрестностях Пхеньяна сооружено девять храмовых комплексов, наиболее прославились монастыри Чхомунса и Ибулланса. V – VI вв. ознаменованы штудированием религиозных трактатов нескольких буддийских школ и проповедями в различных социальных слоях Когурё. Особым усердием прославился Сыннан (450 –550 гг.), усвоивший в Китае буддийские учения махаяны и хинаяны; его личные симпатии были на стороне махаянской школы «трёх сокровищ» (сам Будда, как источник учения; дхарма – проповедуемый им закон, сангха – община, распространяющая учение и закон Будды). Однако успех буддизма в Когурё оказался весьма скромным, находки буддийских изображений достаточно ограниченны, встречаются свидетельства слабой осведомленности в иерархии божеств и иконографии, когда на изображение одного божества, нанесена молитва другому персонажу.

Проникновение буддизма в Пэкче связано с миссионерами из Южного Китая во главе с Маранантха* (кит. – Молонотоу). В 384 г. они добились от вана Чхимню (384 г.) принятия новой религии. С 385 г. в специально основанном храме проповедник рукоположил десять новых священников. В V – VI вв. проповедь буддизма всемерно поощрялась, корейский монах Кёмик*  выехал в Индию, изучал там санскрит и учение виная и через пять лет, в 529 г., вернулся домой, привезя множество буддийских книг. Получив в своё распоряжение 28 помощников, он возглавил труд по переводу сутр на язык Пэкче, его усилиями здесь была создана секта виная (кор. – юль). Однако, преуспев по сравнению с Когурё, буддисты в Пэкче в середине VII в. утратили многие позиции, и начался их отток в Силла и Японию.

Упомянутый выше Адо пытался пропагандировать буддизм в Силла в третьей четверти IV в., но был оттуда изгнан. Провалом закончилась и миссия китайского проповедника Мукходжа* (иногда – Моходжа), приезжавшего в Силла из Когурё при ване Нульджи (417 – 458 гг.). Нормальные условия для буддистов были созданы лишь при ване Тосоне (479 – 500 гг.), а в 527 – 528 гг. силланские власти официально приняли новую религию при активном сподвижничестве монаха Вон Чхыка (613 – 696 гг.). Позднее принятие буддизма объясняется серьезным противодействием родовой знати из кланов Пак и Сон правителям Кимам. В этих условиях династия предпочла пойти на союз с буддийским духовенством, желая добиться от них «освящения» своей монополии на власть в Силла. Иерархия духовенства попала под контроль королей, а сам буддизм избежал такого слияния с местными культами, которое было характерно для Пэкче и Когурё. Проповедь буддизма стала служить монархии, поставившей целью объединить Корею под своей эгидой. Силланские короли начали принимать буддийские имена, иногда стричься в монахи. Они поощряли строительство храмов, отливку буддийских статуй. По заказу властей из Китая прибыл священник Мёнгван с несколькими сотнями свитков сутр. В свою очередь, буддисты создали легенду о происхождении основателя династии от выходца из Индии, понятие «ван» стали отождествлять с понятием «будда».