Культура Корей периода трех государств

Сначала проповедь буддизма в Силла находилась под сильным влиянием двух других корейских государств, но затем, по мере нарастания конфронтации с ними, силланцы обратились к «чистому источнику» в лице китайцев из Суй и Тан. Сотни буддистов обучались в Китае, многим удавалось совершить паломничество в Индию. Изобилие школ в Китае и Индии и возможность прямого с ними контакта привели к появлению в Силла на рубеже VI – VII вв. пяти буддистских сект махаянского направления: рационалистической школы хваом, выступавшей за участие буддистов в обыденной жизни и отстаивавшей идею избранности аристократии; мистической секты чинон, восходившей к индийскому тантризму и корейскому шаманизму; винайской секты чхондэ и др. К VIII в. активное воздействие буддистов из Китая прекратилось.

Буддийская религия и идеология своеобразно трансформировались под влиянием многочисленных объективных и субъективных факторов социально-политического, экономического, географического, этнического и культурного характера, действовавших на территории полуострова, однако и они, в свою очередь, оказали мощное влияние на дальнейшее формирование корейской цивилизации. Начиная со второй половины IV в., ход исторического развития Кореи стал в значительной степени определяться «врастанием» буддийского учения в корейскую почву. Синтез древних мифологических и религиозных представлений местного населения и пришедшего из Северного Китая буддизма влиял на формирование нового психотипа человека, характерного для раннефеодального классового общества. В результате многочисленных заимствований из Китая социально-политических и экономических институтов у корейцев сложился своеобразный поведенческий модус: с одной стороны, исчезли какие-либо предубеждения в отношении заимствования чужого опыта, а с другой – сохранилось бережное отношение к собственным традициям.  

Следует принять во внимание, что в Корею проник китаезированный буддизм, а именно его разновидность, сформировавшаяся на севере Китая в IV – VI вв. Можно назвать две принципиальные особенности этого направления буддийского учения: на становление местной школы буддизма оказали существенное влияние небуддийские верования и шаманистические культы северокитайских народов; став государственной идеологией Китая, учение трансформировалось в крепкую религиозную организацию, зависевшую от императорского двора. Буддийская община освящала своим авторитетом все действия властей, а государь нередко провозглашался буддой или бодхисатвой. Культ будд и бодхисаттв занимал центральное место в северокитайском варианте учения, можно сказать, что культовая сторона в нём превалировала над доктринальной.

Базовые черты северокитайского буддизма стали доминировать и в Корее. Врастание буддизма в жизнь корейского общества и его сравнительно быстрое распространение в период становления раннефеодальных государств объясняется двумя причинами: во-первых, аристократическая верхушка нуждалась в общегосударственной идеологии; во-вторых, возникла потребность в буддизме как мировоззрении личности, выделившейся из родового коллектива. Одним из решающих факторов успеха буддизма в Корее было отсутствие здесь какой-либо конкурентоспособной идеологии. Несмотря на то, что корейцы познакомились с буддизмом примерно в то же время, что и с конфуцианством, последнее в силу экономического, социально-политического и культурного уровня развития страны не могло стать государственной идеологией. Местные верования, не удовлетворяя идеологические запросы молодого государства, безусловно, не могли оказать серьезного сопротивления буддизму. Напротив, буддизм, как глубоко систематизированная идеология, содействовал идейному укреплению центральной власти и объединению страны.   

Корея, как и другие страны к северу от Индии, оказалась в сфере влияния буддистского направления махаяна (т. н. «большое колесо»), имевшего обширный пантеон божеств и идеализировавшего бодхисатв, прошедших сложный круг перевоплощений и достигших просветления, но отказавшихся от блаженства, с тем чтобы помочь другим людям. Человек способен и должен спасти себя от земной юдоли сам, но в этом трудном деле он может рассчитывать на помощь будд и бодхисатв. Универсальная идея освобождения, присущая махаяне, признавала возможность достичь состояния Будды за каждым верующим; воплотившие космические начала мира божества помогали найти путь к спасению от страданий.

Махаянский пантеон возглавлялся основателем учения Гаутамой, преобразившимся в блистательное божество будду Шакьямуни (кор. – Сокка[мони]). Изначально наиболее почитались в Корее воплощения Будды: Майтрейя (кор. - Мирык), Авалокитешвара (кор. -Кваным), Амитабха (кор. – Амитхабуль, или Митха), Вайрочана (кор. – Пирочхана[буль]) и др., а также бодхисатвы Манджушри(кор. – Манджу[посаль]) и Вималакирити (кор. – Юма[посаль]). К числу божеств, принятых корейцами, относятся небесные воеводы – стражи буддийской веры, четверо небесных владык сачхонван (преемники корейских духов – хранителей сторон света), грозные хранители небесных врат инван, владыка подземного царства Ёмна, эльфы якса, сладострастные соблазнительницы апсары. Так было положено начало формированию особой культовой мифологии корейского буддизма, в которую вошли переосмысленные божества и духи первобытной религии. Но Корея не ограничилась принятием буддийского иконостаса и его синтезом с местными верованиями. В Силла были созданы уникальные мифы и легенды буддийской направленности, существенно отличающиеся от китайских и индийских, в частности предания о волшебных чудесах Шакьямуни и его свиты. При желании в этом можно увидеть влияние еще одной новой для корейцев системы – даосизма.

Разнообразие божеств сближало буддизм с местными верованиями, поэтому на раннем этапе, в IV – VI вв., для Кореи было характерно почти фольклорное понимание буддизма, её жители в первую очередь интересовались буддийской мифологией и трансформировали с её помощью национальные сюжеты и персонажи. Более того, поскольку новая религия не боролась против местных культов и шаманских верований, не шла на конфронтацию с даосизмом и конфуцианством, она органично и искусно вплелась в систему старых традиций. Первоначально буддизм воспринимался корейцами как система мудрых изречений, поскольку его религиозные тексты часто перемежались и изучались совместно с конфуцианскими.

Быстрому закреплению буддизма в Корее способствовала тактика китайских проповедников, которые утверждали, что буддийский канон не противоречит культу предков и местным верованиям в духов. Более того, они развили идею тесной связи буддизма и местных религий, которая впоследствии привела к синтезу канона буддийских и местных божеств на буддийской основе. Буддийская литургия – обилие новых обрядов, пышное убранство храмов и т. п. – весьма привлекала корейцев, нашла отклик в их эмоциональной сфере. Чувственный характер веры и обрядов, духовное воздействие на широкие массы привели к утверждению буддизма не только как государственной, но и подлинно народной религии. Аристократия трёх государств разглядела все эти привлекательные стороны нового культа, ей импонировали призывы буддийского духовенства к смирению и не деянию, способные удержать народ в повиновении и обеспечить стабильность феодальной верхушки, поэтому буддизм стал пользоваться покровительством властей. Последовавшее затем активное насаждение буддизма в народе вытекало из желания властей гарантировать спокойствие государства и его правителей. Будда стал покровителем государства, в результате в официальной среде была потеряна изначальная цель религии – поиск пути к просветлению.

Народ тоже не совсем разобрался в учении Гаутамы, для этого ему не хватало культурного и образовательного уровня, элементарной грамотности. Простолюдины видели в буддизме своего рода магию, способную защитить от стихии, болезней, обеспечить поддержку божеств, а медитация, самосовершенствование и пр. отошли на второй план. Такая особенность буддизма в Корее, наряду с его уживчивостью по отношению к другим верованиям, сохраняется и по сей день.

Ряд исследователей утверждают, что бóльшим по сравнению с буддизмом влиянием в Корее эпохи Самгук пользовался даосизм, однако прямых свидетельств и материальных доказательств этого у них нет. Когурёсцы познакомились с дао в V – VI вв., учение и соответствующую литературу сюда завезли проповедники-даосы из Китая. Особую поддержку когурёских властей даосизм получил в период борьбы против танской агрессии. В VII в. он даже потеснил буддийский культ Когурё, проник в Пэкче и стал достаточно популярным в Корее. Даосизм оставил ощутимый след в народном сознании и последующих литературных творениях. Мифология страны пополнилась даосскими небожителями сонин, небесными феями соннё, рассказами и об утопических землях и чудодейственных снадобьях (например, эликсире бессмертия пульсаяк). Материальными свидетельствами распространения даосской веры являются фрески нескольких курганов Когурё и знаменитая керамическая плитка из Пэкче, на которой изображены даосский отшельник и его хижина. На корейской почве даосизм был воспринят сначала шаманскими кругами, нашедшими родственное звучание в его мистике и отшельничестве, а затем – ранними адептами корейского дзэн-буддизма сонджон, привлеченными чувственной духовной пластикой дао и его тесной связью с природой. Влияние дао при желании можно усмотреть в воззрениях и достаточно аскетичной системе воспитания силланских хваранов.

С историей корейского буддизма непосредственно связано проникновение в страну конфуцианской доктрины. Распространение конфуцианских идей и произведений неотделимо от прихода буддийских миссионеров из Китая, начала обучения корейцев иероглифическому письму и их знакомства с китайскими книгами. Духовная жизнь населения полуострова уже носила некоторый «буддийский» налёт, в такой же степени старые традиции (культ предков, обожествление правителя и т. п.) готовы были принять конфуцианское миропонимание. Обучение грамоте и письму по китайским книгам вынуждало буддийских миссионеров и их последователей разъяснять содержание текста, а значит – вести параллельное преподавание основ конфуцианства. Так состоялось первое знакомство древних корейцев с новой религиозно-философской системой.

В эпоху Самгук первобытный культ предков со временем трансформировался в идею о божественном происхождении власти и государя. Предки нынешних ванов объявлялись потомками всевышнего духа Неба, а их власть – не чем иным, как выражением небесной воли. Мифы об основателях рода были канонизированы в Когурё, Пэкче и Силла, поклонение им превратилось в общегосударственный культ, возникли соответствующие атрибуты – алтари, храмы, обряды. Высшими жрецами культа стали ваны, которые руководили жертвоприношениями предкам, основателям государства и различным стихиям. Идеология, освящавшая новоявленную государственную власть, с одобрением приняла конфуцианские догмы. Общественная верхушка трёх государств остро почувствовала генетическое родство насаждаемых ими у себя дома систем и конфуцианства. Его учение о Небе как первопричине и распорядителе всего сущего, о государстве как единой большой семье, основанной на патриархальной традиции, о покорности младших старшим и сыновней преданности государю было созвучно настроениям и миропониманию, а главное – целям, раннефеодальной знати.

Конфуцианский культ предков и героев древности «одарил» корейцев новым сонмом божеств (герои, древние и легендарные правители Китая, совершенномудрые личности во главе с самим Конфуцием), а также достойных подражанию почтительных сыновей, целомудренных жен, верных подданных и добродетельных государей. Теперь строили храмы и в честь их духов и заслуг, для них совершались обряды и жертвоприношения. Особенно популярными стали предания о героях китайского Троецарствия; военачальник Гуан Юй стал богом войны Гуан-ди. К нему примыкают Пань-гу (мифический первый человек на земле, так сказать, «конфуцианский» Адам) и легендарные государи Древнего Китая. В русле конфуцианской идеи происходит даже трансформация большинства корейских мифов об основателях древних государств: максимально уменьшается их анимистическая составляющая, и в то же время они наделяются конфуцианскими добродетелями.

Знатная молодежь стала получать конфуцианскую подготовку через систему открытых в трёх государствах учебных заведений. «Тхэхак» в Когурё, наставничество конфуцианских ученых пакса в Пэкче, институт хваранов в Силла, появление конфуцианской традиции исторического летописания, развитие философии и других отраслей знания на  – всё это звенья одной цепи, которая в конечном счёте привела к активному проникновению конфуцианских идей и их нарастающему влиянию на организацию государственных учреждений и развитие культуры трёх государств.

3. Художественная культура эпохи Самгук

Развитие художественной культуры эпохи Самгук было подготовлено качественными сдвигами в развитии производительных сил и материальной культуры трёх государств, рассмотренными в предыдущих разделах. Важным фактором, оказавшим влияние на раннефеодальную Корею, явилось мощное и длительное воздействие культуры и искусства Китая периода династий Суй и Тан. Распространение буддизма способствовало развитию специфичного типа изобразительного и прикладного искусства, скульптуры, архитектуры и национальной литературы. Восприняв лучшие образцы художественной культуры Китая, корейцы творчески переосмыслили их и создали собственную самобытную традицию.

3.1Строительство и архитектура.

Эпоха трёх государств характеризуется появлением нового типа поселения: это были стационарные населенные пункты, значительные по размерам и числу жителей, отличавшиеся друг от друга величиной и предназначением. Существовали обычные поселки, огороженные частоколом и/или защитным валом, в них проживала основная часть населения. Сложились и поселения городского типа, они были обнесены каменной или глинобитной стеной, служившей достаточно массивным и надежным укрытием. Такой древний город первоначально был местом пребывания племенного вождя и его ближайшего окружения, затем он играл роль политического центра, из которого правитель осуществлял контроль над своими поданными и покоренными племенами. Впоследствии город становился королевской резиденцией и настоящей государственной столицей.

Такую судьбу пережил основанный в 198 г. н.э. город Хвандо (Тункоу) на среднем течении р. Амноккан, игравший роль центра политического притяжения когурёсцев. В качестве специальной резиденции государя здесь была построена крепость Куннэсон, кудаван перебрался в середине III в. н.э., до наших дней дошли стилобаты (каменные плиты под колоннами) ванского дворца и фрагменты крепостных стен. До 427 г. Куннэсон являлась столицей Когурё, но военно-политическая ситуация на западных и южных границах вынудила когурёсцев перенести её в Пхеньян. Хвандо включал внутреннюю цитадель Куннэсон (букв.: «внутренняя государственная крепость/город»), служившую резиденцией вана; внешнее убежище на случай падения города; городские стены, защищавшие простых жителей от набегов врага; обширное кладбище с памятными стелами в честь чиновников и аристократов (например, знаменитая стела короля Квангэтхо-вана, 414 г.). Всё это свидетельствует о долговременном существовании здесь административного и культурного центра.

Когурёская схема административного и культурного центра была повторена в Силла и Пэкче. На позднем этапе периода Самгук города трёх государств умножились, разрослись, значительно усложнился их облик. Помимо столиц и военных крепостей, появляются города, лишенные стен и функционирующие исключительно как населенные пункты и локальные хозяйственные центры. Китайские летописцы свидетельствуют о существовании 50 таких пунктов только в силланском государстве. В трёх государствах появляются т. н. «малые столицы», по-видимому, служившие на местах для облегчения управления из центра. Число городов и крепостей Кореи растет, летописи постоянно сообщают об их закладке, реконструкции или разрушении. Характерно неоднократное переименование населенных пунктов. Многие древние столицы и «рядовые» города эпохи Самгук стали фундаментом для современных городов Кореи.

 Период Самгук знаменовался становлением архитектурных традиций раннефеодальной Кореи, сочетавших в себе несколько направлений: городское строительство, светская (в том числе дворцовая) и храмовая архитектура, монументальное погребальное и жилое строительство. Два последних направления можно считать продолжением культурной традиции эпохи палеометалла, светская и храмовая архитектура сложились на буддийской основе, фортификация и градостроительство максимально испытали влияние китайских представлений о функции города и крепости в жизни государства.

Дома простолюдинов сохраняли особенности предыдущего периода, они возводились на грунтовой площадке, служившей основанием для деревянной постройки. Жильё земляночного типа практически исчезло. В зависимости от достатка стены сооружения могли обрамляться колоннами на локальных каменных базах в виде мельничного круга, поддерживавшими черепичную крышу. Более скромные жилища были лишены колонн, крылись соломой и прочим дешевым материалом. Самые бедные семьи имели очень небольшие по площади однокомнатные, если не считать боковую кухню с топкой, хижины с травяной крышей. По сути дела, это были длинные, защищенные легкими деревянными стенами и крышей нары для сна, в зимнее время отапливаемые снизу ондолем.