Литератор Н.С. Лесков

В другой главе также на мемуарном материале  он зарисовал пензенского епископа, который отличался строптивым нравом. Лесков изображает его в столкновении с англичанином, не имевшим оснований  бояться русского архиерея. «Архиерей  покраснел, как рак, и, защелкав но палке ногтями, уже не проговорил, а прохрипел: «Сейчас мне доложить, что это такое?» Ему доложили, что это (А. Я. Ш[котт], главноуправляющий имениями графов Перовских. Архиерей сразу стих и вопросил: «А для чего он в таком уборе?» — но, не дождавшись на это никакого ответа, направился прямо на дядю. Момент был самый решительный, но окончился тем, что архиерей протянул Шкотту руку и сказал: «Я очень уважаю английскую нацию».

Особую  убедительность очеркам придает  своеобразная позиция автора, который, как искренне заинтересованный человек, 'рассказывает об архиерейском и вообще церковном быте; правда, это же приводит и к заполнению некоторых глав подлинно «мелочными» фактами и к известному разнобою в тоне очерков,— трудно, например, согласовать крайне незлобивые, рассчитанные на умиление сценки с остро сатирическими, смелыми характеристиками и положениями, относящимися к Филарету Дроздову, Смарагду Крыжановскому и др.

«Мелочи архиерейской жизни» впервые показали широкому читателю особый кастовый мир  не с его внешних, а с тщательно  скрываемых сторон. Лесков привел бесчисленные факты церковно-монастырской уголовщины, не подлежащей гражданскому суду, рассказал о поповском лицемерии и сребролюбии, и серия его «картинок с натуры» представила в истинном виде всю русскую церковь от сельского дьячка до московского митрополита. При этом лесковские очерки не были единым по стилю произведением: наряду с прекрасными юмористическими рассказами в них был включен обширный газетный и документальный материал. В конце 70-х годов «Мелочи архиерейской жизни» имели заслуженный успех у читателя и в прогрессивной демократической печати. Иначе, конечно, реагировала реакционно-поповская пресса. В статье «Неповинно-позоримая честь» «Церковный вестник», бессильный ответить по существу, обвинял Лескова в «хамском осмеянии... всего чаще измышленных недостатков» служителей церкви. «В последнее время, — говорится в редакционной статейке,— вышла целая книга, спекулирующая на лести грубо эгоистическим инстинктам мало развитой толпы. Составленная по преимуществу из сплетней низшего разбора, она без застенчивости забрасывает грязью и клеветой досточтимейших представителей русской церкви» '.

 

АНТИРЕЛИГИОЗНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В написанных вслед за «Мелочами» очерках «Дворянский  бунт в Добрынском приходе» (1881), «Обнищеванцы» (1881), «Райский змей» (1882), «Поповская чехарда» (1883) и др. Лесков также избегает каких-либо неудобных для церкви обобщений, а только излагает с подчеркнутым бесстрастием архивные материалы и документы, но подлинные факты церковной жизни, при честном отношении к ним автора, возбуждают огромное недовольство коварным «ренегатом», которое вскоре принимает характер травли. И Лесков, со своей стороны, становится резче с каждым очередным произведением, он затрагивает уже не только быт монашества и поповства, но и обрядовую практику церкви и догматы православия. Отсюда неизбежно возникает необходимость представить в новом освещении образы прежних «церковных» произведений.

В очерках  «Печерские антики» (1883) г Лесков, как  говорилось выше, обращается к разъяснению  финального эпизода «Запечатленного  ангела» и вместо поэтически изображенной религиозности староверов  показывает смешное изуверство и религиозные  побоища, вместо иконописного фанатика Лео'нтия — придурковатого, но также фанатичного отрока Гиезия. «Каменщики,— рассказывает Лесков в «Печерских антиках»,— были люди вида очень степенного и внушительного, притом со всеми признаками высокопробного русского благочестия: челочки на лобиках у них были подстрижены, а на маковках в честь господню гуменца пробриты... Как поморы, бывало, начнут петь и молиться, Гиезий залезает на рябину и дразнит их оттуда, крича: «Тропари-мытари». А те не выдержат и отвечают:  «Немоляки-раскоряки».  Так обе веры были взаимно порицаемы, а последствием этого выходили стычки и «камнеметание», заканчивавшиеся иногда разбитием окон с обеих сторон. В заключение же всей этой духовной распри Гиезий, как непосредственный виновник столкновений, был «начален» веревкою и иногда (ходил дня по три согнувшись».

В юмористических рассказах 80-х годов «Белый орел»(1880), «Дух госпожи Жанлис» (1881), «Маленькая ошибка» (1883) Лесков едко высмеивает веру в 'помешанных «пророков» в мещанско-купеческой среде и увлечение мистикой и спиритизмом в великосветском обществе, а в рассказе «Чертогон» (1880) создает почти фантастическую картину купеческого разгула, завершаемого юродским ханжеством.

Знакомые  Лескова пытались воздействовать на него и приостановить его антирелигиозную  деятельность. Полковник Пашков, один из первых руководителей русских  евангелистов, писал ему 22 сентября 1884 года: «Невыразимо жалко мне, что  Вы, сердце которого отзывалось когда-то на все истинное и хорошее, теперь насмехаетесь... над тем, чему учили... апостолы» 1. Тогда же пытался увещевать Лескова и славянофил И.Аксаков, «...в" последнее время,— писал Аксаков 15 ноября 1884 года,— высовсемопохабиля Вашу Музу и обратили ее в простую кухарку... Мерзостей в нашей церковной жизни творится страшно, до ужаса, много. Разоблачать следует. Но в русской песне поется:

То же бы ты слово

Не так бы молвил.

Это раз. Есть еще способ обличения на манер  Хама, потешавшегося над наготою отца. Восчувствуйте это, почтеннейший Николай Семенович...»2. Однако цензурные запреты, увещевания и брань бывших соратников из консервативных кругов не смогли остановить Лескова.

Наиболее  интересным антицерковным произведением  этого времени можно считать  «Заметки неизвестного» (1882—1884) 3. Они  представляют собой ряд самостоятельных  рассказов, объединенных общими героями  и личностью рассказчика. В предисловии  Лесков пишет, что им якобы приобретена  старинная рукопись, которая имеет  «немалый интерес, как безыскусственное изображение событий, интересовавших в свое время какой-то, по-видимому весьма достопочтенный, оригинальный и серьезно настроенный общественный кружок». Этот «общественный кружок», конечно,— попы и монахи, что доказывает церковнославянский язык и точка зрения рассказчика, которая совершенно не совпадает с отношением читателя к событиям.

В «Заметках  неизвестного» Лесков использует анекдотическую юмореску, авантюрный рассказ, злобный  сати|рический гротеск и все это объединяет в целостную картину нравов и обычаев духовенства. Он дает целую галерею колоритных портретов: отец Иоанн, который, будучи пьяным, заснул во время церковной службы; отец Вист и отец Преферанц—«два священника, оба учености академической и столь страстные любители играть в карты, что в городе даже имена их забыли»; богатый овцевод отец Павел; священник европейского фасона отец Георгий, который «всех лучших дам в городе к себе от других священников перебил»; иеродиакон-богатырь, подравшийся в трактире с квартальным в «великоскорбный день»— пятницу на страстной неделе, и др. Неизвестный рассказчик всецело симпатизирует этим героям, и потому особенно ощутима ирония автора. Сказывается она даже в заглавиях, комически несоответствующих содержанию рассказов («О безумии одного князя», «Стесненная ограниченность аглицкого искусства»).

Паразитическая  жизнь церковников, лихоимство, конкуренция, погоня за отличиями, пресмыкательство перед гражданской властью— все это с блестящим юмором раскрыто в «Заметках». В новелле об иностранном проповеднике («предиканте») Лесков изображает архиерея, обеспокоенного широким распространением «аглицкой ереси» этого проповедника. Архиерей заявляет, что он поедет к губернатору и потребует, чтобы он «этого предиканта за хвост да за заставу». «Но отец Георгий, как робости подчинения не приученный, отвечал: «Опасаюсь, что вы сделаете это напрасно!» — «Это почему?» — «Потому что губернатор его за хвост и за заставу выбросить не отважится».— «Это почему?» — «Во-первых, потому, что он ничего достойного выгнания не сделал».— «Это ничего не значит».— «Во-вторых, что он хорошего рода и уважения и через то в европейских государствах нам вредные слухи распространены будут».— «И сие мне нимало не важно».— «А в-третьих... губернатор сам вчера у Елены Ивановны вечером преднканта, за ширмою сидя, слушал»... Услыхав это последнее, владьгко остановился и сказал: «Так для чего же вы мне об этом последнем с самого начала не сказали?» И с сими словами вместо того, чтобы идти, как прежде намеревал, к выходной двери, перешел с весел ьгм видом в гостиную и на ходу ласково молвил: «Если так, то и мне наплевать» («Об иностранном предиканте»). В том же юмористическом роде изображены уголовные проделки героев («О Петухе и его детях», «Скорость потребна блох ловить...»), пьянство и разгульная жизяь («Как нехорошо осуждать слабости», «Надлежит не осуждать проступков...»), весь нелепый и пошлый быт церковников.

Но смешное чередуется в «Заметках неизвестного» с Трагическим, страшным. Лесков, как и в «Печерских антиках», словно возвращается к своим первым произведениям о духовенстве. Так, например, в «Соборянах» с добродушной иронией рассказано о забавной ссоре Савелия и Ахиллы из-за подаренных им тростей; сходная история с подарком оживает в сниженной сатирической трактовке в новелле «О вреде от чтения светских книг, бываемом для многих». Новым вариантом судьбы Савелия Туберозова может служить новелла «Остановление растущего языка». Лесков показывает, как духовенство затравило «расстригу» - архимандрита. Герой новеллы, сняв сан, пытается устроиться учителем, но по доносам попов подвергается преследованиям полиции и в конце концов, «проживая весною в водопольную росталь в каменной сырой амбарушке, при оставленной мельнице, заболел... тою отвратительною и гибельною болезнию, которая называется цынгота, и умер один в нощи, закусив зубами язык, который до того стал изо рта вон на поверхность выпячиваться, что смотреть было весьма неприятно и страшно». Далее идет чудесное остановление этого растущего языка, проделанное монахом перед испуганными крестьянами. Лесков саркастически разоблачает «чудо» и хитросплетенное нравоучение лживого рассказчика.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Замечательные изящной, тонкой отделкой и остроумной пародийностью речи, новеллы подводят к убедительному выводу: нет такой  подлости, которую не совершили бы эти герои, развращенные вековечным тунеядством и всегдашней готовностью служить «политическому начальству».

В условиях реакции Александра III «Заметки неизвестного»  — бесспорно, смелое и рискованное  выступление против церковного мракобесия, и они окончательно определяют дальнейший путь Лескова, держание творчества Лескова, особенно ярко выраженное в созданных  им образах людей честной и  бескорыстной «праведной» жизни, русских  богатырей, «очарованных любовью к  жизни и людям», мастеров своего дела которые в искусстве видят  упорный и радостный труд а труд превращают в высокое искусство—и влияло на Горького. «Я видел в жизни десятки ярких, богато одаренных, отлично талантливых людей,— пишет Горький, а в литературе—«зеркале жизни»—они не отражались или отражались настолько тускло, что я не замечал их. Но у Лескова, неутомимого охотника за своеобразным оригинальным человеком, такие люди были, хотя они и не так одеты, как — на мой взгляд — следовало бы одеть их» '.

Романтическая красочность лесковской прозы, многоцветность его языковых средств, пейзажное обрамление лесковских героев в блеске «серебряного моря степей», «в ярком могучем освещении» багреца и лазури, в сверкании снежных пустынь Сибири — все это оказалось созвучным оптимистической романтике природы и быта в горьковских рассказах. Наконец, яркий национальный колорит, фольклорные мотивы и красота народной речи в творчестве Лескова не могли не влиять на Горького, знатока и поэта русской жизни. И эта литературная преемственность показывает, что Лесков работал не только для своей, но и для будущей эпохи, впервые в истории человечества открывшей свободный выход неисчерпаемым источникам героизма и творчества народа, который теперь вотирует «прекрасные законы, войну и мир».

В наши дни  расцвета всех народных сил и талантов. Строительства национальной по форме и социалистической по содержанию культуры, по-новому и понятней, чем  для многих современников Лескова, звучат его образы талантливого и сильного русского человека, и высоко могут быть признаны и оценены словесное мастерство и  любовь Лескова к «богатому и прекрасному» языку народа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА 

1. Русские  писатели и поэты. Краткий биографический  словарь. Москва, 2000.

2.Собрание  сочинений в 11 томах. Т. 6.  М.: Государственное издательство художественной  литературы, 1957   OCR Бычков М.Н.

3.  Собрание  сочинений в двенадцати томах.  Н. С. Лесков “Правда” 1989 год.

4. Жизнь  Николая Лескова по его личным  семейным и несемейным записям  и памятям.  А. Н. Лесков     “Художественная литература” 1984 год. 

5. Энергическая бестактность. Н.С. Лесков  “Православное обозрение” 1876 год.