Осип Эмильевич Мандельштам

О глиняная жизнь! О умиранье века!

Боюсь, лишь тот  поймет тебя,

В ком беспомощная  улыбка человека,

Который потерял  себя.

Однако Мандельштам  не хотел сдаваться «власти преданья», подчиниться давлению прошлого. Он противопоставляет этой роковой власти, этому тяжелому давлению голос совести и верность присяге, которую он дал победившему в революции новому миру:

Мне хочется  бежать от моего порога.

Куда? На улице  темно,

И, словно сыплют соль мощеною дорогой,

Белеет совесть  предо мной. 

 

На заре нового десятилетия, тридцатых годов, Мандельштам  ринулся в жизнь. Он совершил чрезвычайно  важное для него путешествие в  Армению, которое дало в его творчестве обильный «урожай» - поэтический и прозаический. Появились цикл стихов об Армении, очерковая повесть «Путешествие в Армению». Произведения эти стали большими удачами писателя, они и по сие время читаются с любовным вниманием.

Многое взволновало  в Армении поэта – ее история, ее древняя культура, ее краски и ее камни. Но больше всего обрадовали его встречи с людьми, с народом молодой советской республики.

Мандельштам не лукавил, никогда и ни в чем. Его  поэзия все больше, все откровеннее  выражала состояние его духовного  мира. И она говорила о том, что прилив бодрости, испытанный им в Армении, был именно приливом. Но довольно скоро волна бодрых чувств пошла на спад, и поэт снова погрузился в мучительные, нервические раздумья о своем отношении к современности, к новому веку.

Приезд в  Ленинград в конце 1930 года, - приезд в город его детства и юности, в город революции – вызвал у поэта очень разные стихи: и ясные, просветленные, и горькие, скорбные. Тема расчета с прошлым сильно прозвучала в стихотворении «С миром державным я был лишь ребячески связан…». Но еще несколькими неделями ранее Мандельштам написал стихотворение «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…», где выражено ощущение трагической связи с прошлым – связи эмоциональной памяти, где не оставалось места для восприятия нового, современного.

Поэзия Мандельштама становится в начале 30-х годов  поэзией вызова, гнева, негодования:  

 

Пора вам  знать, я тоже современник, 

Я человек эпохи  Москвошвея, -

Смотри, как  на мне топорщится пиджак,

Как я ступать  и говорить умею!

Попробуйте  меня от века оторвать, -

Ручаюсь вам - себе свернете шею!

В середине 1931 года в стихотворении «Полночь в Москве…» Мандельштам снова продолжает разговор с эпохой. Он снова борется с  мыслью о том, что может быть не понят новым веком. Он пишет о  верности демократическим традициям.

Чур! Не просить, не жаловаться, цыц!

Не хныкать!

Для того ли разночинцы

Рассохлые топтали  сапоги,

Чтоб я теперь их предал? 

 

В ноябре 1933 года Мандельштамом были написаны стихи  против Сталина

Мы живем, под  собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят  кремлевского горца...

В своих воспоминаниях  о поэте Мандельштаме Анна Андреевна  Ахматова привела знаменательную фразу, произнесенную им в Москве в начале 1934 года: «Стихи сейчас должны быть гражданскими» и прочел ей свое «крамольное» стихотворение о Сталине – «Мы живем, под собою не чуя страны…».

13 мая 1934 года  Мандельштам был арестован и  выслан в Чердынь. Арест очень  тяжело сказался на Мандельштаме, временами у него наступало  помрачение сознания. Не признавая и все же каждодневно ощущая себя “тенью”, изверженной из мира людей, поэт проходит через свое последнее искушение: поддаться иллюзорному соблазну вернуться в жизнь. Так возникает “Ода Сталину”. И все-таки работа над “Одой” не могла не быть помрачением ума и саморазрушением гения.

Стихотворение «Если б меня наши враги взяли…»  было так же задумано во славу Сталина  под влиянием все туже затягивающейся петли вокруг шеи еще живого поэта. Однако, предполагая сочинить нечто  вроде хвалебной оды, Мандельштам увлекся силой сопротивления и написал торжественную клятву во имя Поэзии и народной Правды. И только финал выглядит в этом контексте пристегнутым и фальшивым добавлением:

Если б меня наши враги взяли

И перестали  со мной говорить люди,

Если б лишили меня всего в мире,

Права дышать и  открывать двери

И утверждать, что  бытие будет,

И что народ, как судия, судит;

Если б меня смели держать зверем,

Пищу мою  на пол кидать стали б,

Я не смолчу, не заглушу боли,

И раскачав колокол  стен голый,

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос

И поведу руку во тьме плугом,

И в океан  братских очей сжатый,

Я упаду тяжестью всей жатвы,

Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы,

И в глубине  сторожевой ночи

Чернорабочие  вспыхнут земли очи.

И промелькнет пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что  избежит тленья,

Будет будить разум  и жизнь Сталин.

Наперекор постоянной житейской неустроенности, наперекор  все развивавшейся нервной болезни, продолжался идейно-эстетический рост поэта. Накапливались мысли, чувства, образы, выражавшие не только решимость Мандельштама дружить с веком, но и его реальную, неразрывную духовную связь с ним.

Так называемые «воронежские тетради» (1935-1937) – безусловно, крупное поэтическое явление. Несмотря на незавершенность, фрагментарность ряда стихотворений, «тетради» представляют нам высокие образцы проникновенной патриотической лирики. Многие из тех благородных мыслей и чувств, которые накапливались и росли в сознании и сердце Мандельштама, получили свое поэтическое воплощение в строках «воронежских тетрадей», остававшихся долгое время, до 60-х годов, неизвестными советским читателям.

В воронежских  стихах господствуют мотивы исповедальные, мотивы самораскрытия духовного  мира поэта. Но при этом значительно шире, чем прежде, предстают в них черты эпические, черты облика современности, освещенные авторским отношением.

Насколько четче, определеннее, политически конкретнее стали лирические признания поэта:

Я должен жить, дыша и большевея…

(«Стансы») 

 

Перед лицом обрушившихся на него бед больной поэт сохраняет силу и мужество, чтобы в тех же «Стансах» заявить: 

 

И не ограблен я, и не надломлен,

Но только что  всего переогромлен.

Как «Слово о  полку», струна моя туга…

В марте 1937 года, больной, предчувствующий скорую смерть, поэт писал о своей дружбе с жизнью, о своей преданности людям:

И когда я  умру, отслуживши,

Всех живущих  прижизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отклик неба во всю мою грудь!

(«Заблудился  я в небе, - что делать?..»)

2 мая 1938 года  повторный арест. В лагере под Владивостоком 27 декабря 1938 года Осип Мандельштам умер. Все было кончено.

Эпоха, век ждали  от Осипа Мандельштама большего, чем  он сделал, - он знал об этом, знал и мучался  этим. Он не сумел быстро расстаться со всеми «родимыми пятнами» прошлого. Но все, что было им написано, все было создано честно, убежденно, искренне, талантливо. Все было написано умным, трепетным, ищущим мастером. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

1.М.Л. Гаспаров  «Эволюция Метрики Мандельштама».

2. Э.Г. Герштейн «О гражданской  поэзии Мандельштама».

3.Александр Кушнер «Выпрямительный  вздох».

4.Александр Дымшиц «Заметки  о творчестве О.Мандельштама».