Неолитическая революция как изменение технологий

3. Неолитическая революция как  формирование института прав  собственности

Тезис о стабильном производстве прибавочного продукта может быть воспринят как указание на повышение в процессе неолитической революции уровня и качества жизни: до нее люди жили-де на грани голодной смерти, а после этого в результате перехода к более прогрессивным технологиям жизнь стала более изобильной. Такое понимание было широко распространено до 1970-х, когда американский антрополог Маршалл Салинз доказал его ошибочность.

В своей монографии Экономика каменного века (1973) М.Салинз, обобщая этнографическую и историческую информацию, сформулировал парадоксальный вывод: ранние земледельцы трудились больше, но имели уровень жизни ниже, чем позднепервобытные охотники и собиратели. Известные в истории раннеземледельческие народы работали, как правило, гораздо большее число дней, чем тратили на добывание пищи дожившие до 20 в. первобытные охотники и собиратели. Представление о голодной жизни отсталых народов также оказалось очень сильно преувеличенным – у земледельцев голодовки носили более тяжелый и регулярный характер4. Дело в том, что при присваивающем хозяйстве люди забирали у природы далеко не все, что она могла им дать. Причина тому – не мнимая лень отсталых народов, а специфика их образа жизни, не придающая значения накоплению материального богатства (которое к тому же часто и невозможно накапливать из-за отсутствия технологий длительного хранения пищи).

Возникает парадоксальный вывод, который называют «парадоксом Салинза»: в ходе неолитической революции совершенствование аграрного производства ведет к ухудшению уровня жизни. Можно ли в таком случае считать неолитическую революцию прогрессивным явлением, если она понижает уровень жизни? Оказывается, можно, если рассматривать критерии прогресса более широко, не сводя их только к среднедушевому потреблению.

В чем именно заключалась прогрессивность неолитической революции, можно объяснить по модели, которую предложили американские экономисты-историки Дуглас Норт и Роберт Томас.

В раннепервобытном обществе господствовала общая собственность: из-за немногочисленности населения доступ к охотничьим угодьям и местам рыбной ловли был открыт всем без исключения. Это означало, что существовало общее право на использование ресурса до его захвата (захватит тот, кто будет первым) и индивидуальное право на использование ресурса после захвата. В результате каждое племя, собирающее добычу с очередного участка, куда оно перекочевало, было заинтересован в хищническом потреблении ресурсов общего доступа «здесь и сейчас», без заботы о воспроизводстве. Когда ресурсы территории истощались, ее покидали и уходили на новое место.

Такая ситуация, когда каждый пользователь озабочен максимизацией личной сиюминутной выгоды без заботы о завтрашнем дне, экономисты называют трагедией общей собственности. Пока природные ресурсы были изобильны, проблем не возникало. Однако их истощение из-за роста населения привело примерно 10 тыс. лет назад к первой в истории революции в производстве и в социальной организации общества.

Согласно парадоксу Салинза, охота и иные виды присваивающего хозяйства обеспечивали куда более высокую производительность труда, чем земледелие. Поэтому пока демографическая нагрузка на природу не превышала некоторого порогового значения (на рис. – величина qd), первобытные племена не занимались производящим хозяйством, даже если для этого были подходящие условия (скажем, пригодные для культивирования растения). Когда же из-за истощения природных ресурсов производительность труда охотников начала падать, то рост населения требовал перехода с охоты на земледелие (на графике – с первоначально более высокого уровня VMPh на траекторию более низкого VMPa), либо вымирания охотников от голода. В принципе возможен и третий выход - остановить демографическое давление у критического предела. Однако первобытные люди редко прибегали к нему из-за непонимания экологических закономерностей.

Чтобы перейти от охоты к земледелию, необходимы коренные изменения отношений собственности. Земледелие – принципиально оседлый вид деятельности: в течение многих лет или постоянно земледельцы эксплуатируют один и тот же участок земли, урожай с которого зависит не только от погоды, но и от действий людей. Плодородная земля становится редким ресурсом, требующим защиты. Возникает необходимость защищать обрабатываемые земли от попыток их захвата чужаками и разрешать поземельные конфликты между соплеменниками. В результате начинает складываться государство как институт, главной экономической функцией которого является защита прав собственности.

Д.Норт и Р.Томас предложили считать главным содержанием Первой экономической революции (так они назвали неолитическую революцию) появление прав собственности, закрепляющих исключительные права индивида, семьи, рода или племени на землю. Преодоление трагедии общей собственности позволило остановить падение предельного продукта труда, стабилизировало его.

Таблица 3.

Повышение плотности и массы населения в ходе неолитической революции

Прогресс развития общества в ходе неолитической революции проявляется, таким образом, не непосредственно в росте среднедушевого уровня жизни, а в повышении плотности и численности населения (Табл. 3). Согласно оценкам, переход от охоты и собирательства к земледелию позволил повысить плотность населения в сотни раз. Поскольку этот переход происходил далеко не во всех регионах планеты, то рост общей численности населения планеты происходил более медленно – не в сотни, а только в десятки раз.

Обработка почвы в неолите и искусственное выращивание растений создали условия для развития общества, что привело к появлению первых цивилизаций (к III тыс. до н. э.).

 Получение излишков продовольствия, появление новых видов орудий  труда и строительство оседлых  поселений делали человека относительно  независимым от окружающей природы.

 Окультуривание диких растений  и доместикация (приручение) животных  — два важнейших хозяйственных  завоевания неолитической революции, а возникновение городской цивилизации  и письменности — два важнейших  культурных достижения.

 В период неолитической революции, продолжавшейся около семи тысячелетий, были заложены материальные и  духовные основы культур Месопотамии, Египта, Китая, Японии и древней  Америки. Коренное изменение материальной, художественной и религиозной  сторон жизни людей произошло  после появления письменности  в Месопотамии и Египте к III тысячелетию до н. э.

 Неолитическая революция завершается победой железных орудий над каменными, земледелия — над собирательством, оседлого образа жизни — над кочевым, патриархата — над матриархатом, а также разделением культуры на духовную и материальную, возникновением государства, городской цивилизации и архитектуры, письменности, разложением общинного строя и формированием социально-классового расслоения общества.

Как и почему возникло земледелие, объясняли по-разному. Одни ученые связывали его с появлением новой, более прогрессивной первобытной техники, другие — с хозяйственным кризисом, вызванным изменением природной обстановки, третьи — с растущим населением, четвертые — с формированием системы лидерства, пятые — с эволюцией религиозных ритуалом и представлений. Во всех этих теориях не уточнялось, о каком именно хозяйственном сдвиге шла речь. А ведь, казалось бы, совершенно ясно, что было по меньшей мере два существенных сдвига: между этапами А и Б и между этапами Б и В. Какие причины действовали в обоих случаях вот вопрос, к которому современная наука еще только подходит.

Какие пути ведут к его решению? Мне кажется, что для построения первичных моделей-гипотез можно воспользоваться данными этнографии.

Можно, только квалифицированно учитывая специфику конкретных ситуации. Это — большая и непростая работа, которой еще предстоит заняться.

Вот примеры. Австралийские аборигены полуострова Кейп-Йорк и обитатели островов Торресового пролива общались с земледельцами-папуасами и знали принципы выращивания растений, но сами настоящим земледелием почти нигде не занимались. Па острове Муралуг вначале лишь несколько мужчин в социально-престижных целях выращивали завезенный с Новой Гвинеи ямс, который не играл никакой существенной роли в пищевом рационе. Но когда в 1848-1849 годах традиционное хозяйство переживало кризис (резко упал улов черепах, и наблюдался неурожаи дикого ямса), местные обитатели повсюду начали сажать дикий ямс. В последние годы выяснилось, что многие бушмены, бродячие охотники и собиратели Ботсваны умели выращивать растения, но занимались этим лишь, в дождливые годы, так как в периоды засух не умели сберечь урожай5.

О чем говорят эти примеры? О том, прежде всего, что своим началом растениеводство было обязано вовсе не «изобретению» принципов земледелия — эти принципы были известны многим охотникам и собирателям, но без серьезной на то причины они не спешили применять их на практике. Во вторых, о том, что потребность в земледелии могла появиться, если возникал кризис присваивающего хозяйства. А кризис мог возникнуть в результате стихийных бедствий или изменений в окружающей природе, грозивших людям голодом. Могла сложиться и иная ситуация, когда охотники и собиратели стремились заниматься растениеводством, устав от бесконечных утомительных переходов с места на место. Например, именно поэтому бушмены стали разводить арбузы.

Какие же выводы? Думаю, что при изучении перехода от этапа А к этапу Б следует считаться с возможными колебаниями природной обстановки. Это тем более важно, что в некоторых первичных очагах земледелия начало растениеводства совпало с неустойчивым климатом.

Возьмем теперь иной пример. В последние десятилетия этнографы имели возможность изучать особенности перехода к земледелию у охотников и собирателей аэта на острове Лусон. Там в результате земледельческого освоения новых территорий филиппинскими крестьянами традиционные угодья аэта сократились, и они ок группы аэта стали специализироваться в рыболовстве, а другие начали переходить к земледельческому образу жизни. Наверное, то же самое могло часто происходить во вторичных очагах формировании земледелия. Пример с аэта может служить и одной из возможных моделей для реконструкции процесса в первичных очагах. Действительно, рост народонаселения был способен принести к хозяйственному кризису. Например, у более или менее оседлых высокоразвитых охотников, рыболовов и собирателей он мог служить важным толчком для эволюции.

Даже эти немногие примеры дают представление о том, что в разных районах мира становление земледелия было связано с самыми разными обстоятельствами. Неоднозначными были и последствия перехода к нему.

 Очаги становления земледелия  Чайлд рассмотрел переход к земледелию на примере лишь одного, переднеазиатского, очага, но рассматривал его в широких границах — от Египта до Южной Туркмении. Вслед за ним и многие современные авторы считают район, обозначенный Чайлдом, эталоном для изучения «неолитической революции». До недавнего времени это имело некоторое оправдание. Дело в том, что в других регионах мира процессы эти оставались неизученными, хотя и предполагалось, что там могли иметься свои старые, раннеземледельческие очаги.

В двадцатые — тридцатые годы XX века выдающемуся советскому ботанику Н.И. Вавилову и его коллегам удалось наметить границы целого ряда первичных очагов мирового земледелия. Но это был только первый шаг к познанию. Нужно было уточнить их границы, выявить культурно-историческую специфику. Очень много было сделано в последние десятилетия. Сейчас уже известны места большинства первичных и вторичных раннеземледельческих очагов, намечены их границы, разработана и хронология — известно, как во времени распространялось земледелие по земному шару. Конечно, по всем этим вопросам и ныне ведутся дискуссии, и многое постепенно будет все более и более уточняться.

Думаю, нелишне внести ясность в представления о первичных и вторичных очагах. Первичные земледельческие очаги — это довольно крупные районы, ареалы, где постепенно сложился целый комплекс культурных растений. Это очень важно, потому что именно комплекс этот послужил основой для перехода к земледельческому образу жизни. Обычно эти очаги оказывали заметное влияние на окружающие районы. Для соседних племен, готовых воспринять такие формы хозяйствования, это был прекрасный пример и стимул. Конечно, такие мощные очаги возникали не сразу. Это был итог, наверное, довольно долгого общения нескольких первичных микроочагов, где и шло окультуривание отдельных диких растений. Иначе говоря, с микроочагами было связано появление лишь отдельных культурных растений, а с очагами — целые комплексы таких растений. И тогда ясно, что микроочаги должны были возникать в то время, которое мы назвали этапом Б, а очаги — на третьем, заключительном этапе В.

Наверное, были микроочаги, которые не стали основой для формирования крупных очагов или, по крайней мере, не сыграли в этом большой роли. Некоторые могли по тем или иным причинам заглохнуть, другие — влиться в более крупные, уже вторичные очаги, возникавшие под сильным влиянием соседних более мощных земледельческих центров.