В случае «русской цивилизации»
можно соотнести созерцательность
(положительное качество) с ленью
(отрицательное качество). Это правомочно.
Но нельзя сравнивать русский
коллективизм с европейским индивидуализмом,
так как это — явления, относящиеся
к различным цивилизациям, и их
следует осмыслять и оценивать
только в их собственной исторической
среде. В этом трагедия либеральных
преобразований начала девяностых
XX века. Реформаторы от политики и экономики
искусственно, насильно и некритично перенесли
модель развития западных стран на почву
русской самобытной цивилизации. Как здесь
не согласиться со словами русского писателя
Виктора Ерофеева:
«Западник — это обычно
наивная такая фигура, которая
полагает, что если Россия примет
западный путь развития, то всё
у нас в одночасье станет
хорошо. А на самом деле мы
не можем этого сделать —
у нас другая культура, другая
цивилизация» . Ведь особенные цивилизационные
пласты русской истории в огромной мере
повлияли и на советский период, хотя сами
большевики хотели построить «новый мир»
с чистого листа. Идеологически этот запрос
был выдержан: политико-правовой, общественный,
хозяйственный и культурный строй, созданный
коммунистами, действительно, не имел
аналогов ни в прошлом, ни за пределами
СССР — как на Востоке, так и на Западе.
Оригинальность советской системы,
ее тотальный характер, затронувший
огромный спектр жизненных вопросов,
приводит к формуле о существовании
особой «советской» цивилизации,
основанной на самобытных началах.
Вместе с тем, нельзя не заметить
и в «советской цивилизации»
влияния предшествующего культурно-исторического
типа Российской империи. СССР
в целом остался в границах
Российской Империи (несколько
сократившись в объеме в 20-е
годы, но полностью наверстав
потерянные земли после 1945 года).
В «советской цивилизации» мы
в новом виде встречаем знакомые
черты:
мессианство (вера советских
людей в коммунизм и в миссию
СССР открыть истину народам
мира — через мировую революцию),
искаженная эсхатология (вера в
светлое будущее и «царство коммунизма»,
где нет ни бедных, ни богатых, но
все равны),
коллективизм (советская пародия
на соборность и общность народов
и его интересов),
справедливость (всеобщее материальное
равенство, которое породило еще
больше противоречий и социальное расслоение
на «партийную элиту» и простой народ),
жертвенность (готовность принести себя
в жертву ради строительства коммунизма,
героизм Великой Отечественной
войны победа над фашизмом — реальный
пример жертвенности на все века истории
человечества),
государственность (советский патриотизм
и почитание коммунистического
руководства — вплоть до «культа
личности»).
К огромному сожалению, духовность
как ценность была отброшена,
и проявлялась скорее априорно
в психологическом портрете советского
человека в его исканиях внутренней
правды и смысла, нежели в формальном
наборе его отличительных признаков,
социально осмысленных как достоинства.
Духовность же воплотилась в
науку и искусство, именно в
советский период наука и искусство
в России достигли небывалых
вершин. Только нравственные императивы
проявили себя в моральной
сфере, так как после аморализма
самой революции 1917 года, сталинская
Россия быстро вернулась к
принципам семейной этики и
традиционной нравственности.
Как Древняя Русь отстаивала
свою самобытность и православную
идентичность перед лицом католического
(позже протестантского) Запада,
так и СССР противостоял все
тем же западным странам, только
отныне как авангард мирового
социализма, борющегося против капиталистических
держав, как «советская цивилизация»
против «капиталистической цивилизации».
При этом пишет известный политолог
Николай Злобин: «Немало людей
в мире симпатизировали Советскому
Союзу» . Радикально новые идеологические
формы хранили прежнее цивилизационное
содержание, в том числе по-новому исповедуя
русскую идею и «идею Москва-Третий Рим».
После краха СССР советское идеологическое
оформление «русской цивилизации» рассеялось,
но вместе с тем произошли и более глубокие
цивилизационные сдвиги. Российская Федерация
как наследница и Российской Империи,
и СССР утратила большую часть территорий
оказавшихся под контролем бывших Союзных
Республик, ставших независимыми и суверенными
государствами. Сама же Россия в 1990-е годы
в духе западничества стремилась всячески
отмежеваться от любого намека на «мессианство».
Заголовки газет пестрели: «Мы
не великая, мы — нормальная
страна». Вместо коллективизма
в обществе возобладал индивидуализм,
а принцип справедливости уступил
место этике личного обогащения.
Вместо жертвенности стали проповедовать
и прославлять эгоизм, гедонизм (стремление
к наслаждению) и «расслабленность».
Созерцательность приравняли к
«дисквалифицирующим качествам», препятствующим
социальной активности, а целостность
государственных интересов была
расценена как исторический предрассудок
российского империализма, сталинской
деспотии, мешающие развитию гражданского
общества. Общество постсоветского
периода пережило крах своих
глубинных цивилизационных основ,
которые оставались неизменными
и в царский период, и в советское
время. В какой-то момент казалось,
что сама «русская цивилизация»,
— а не только русское общество,
русская политика и русская
государственность — вошли в
критическую фазу. С начала третьего
тысячелетия атмосфера российского
общества стала постепенно меняться.
Драматическое противоречие между
настроением правящих олигархических
элит и широких слоев народа
в 90-е годы XX века стало постепенно
меняться. Опыт исследования феномена
«русской идеи» дает основания
для того, чтобы вновь ожидать
проявления величия фундаментальных
черт и русского народа и
самой святой Руси в процессе
строительства нового российского
общества. Русская цивилизация пережила
много драматических моментов, но
на всех ее этапах мы видим
присутствие незримой идеи особого
призвания русского народа, которая
преображает и возвышает общество
над существующими пропастями
и падениями человечества. Можно
наметить теоретические направления
русской идеи, по которым должна
развиваться «русская цивилизация»
в XXI веке.
Перед обществом встанет
во всей силе вопрос об определении
миссии русского народа на
новом этапе. История показывает,
что поиск «высшего предназначения»
является неотъемлемой чертой
«русской цивилизации». «Дело еще
и в том, что вся русская
история есть диалектический
спор с Западом и западной
культурой, борьба за отстаивание
своей (подчас схватываемой лишь
интуитивно), русской истины, своей
мессианской идеи, своей версии
«конца истории», как бы это
ни выражалось — через московское
православие, светскую империю
Петра или мировую коммунистическую
революцию» .
Поиск особого пути России,
её особой миссии в мире
и осознание собственной идентичности
воскрешает не только политические
доктрины и идеологические штампы,
но и порождает особые феномены
в русской литературе и культуре.
Выдвигаются не только национал-большевистские
лозунги «восставших биороботов»
, но и национал-патриотические праворадикальные
программы по воссозданию «имперских
границ» России в области не только геополитики,
но и в метафизических прозрениях историософии.
Видный русский писатель, журналист и
общественный деятель Александр Проханов,
прибегая к образным и символически выражениям,
так описывает теорию Пятой Империи: «Я
сегодня одержим, может быть, иллюзиями,
а может быть, прозрениями. На мой взгляд,
в России после долгих лет наконец наметился
некий важный государственный субъект.
Среди катастрофы, среди упадка, среди
деградации, среди ужасных тенденций возникло
нечто новое, загадочно-странное. На смену
четырем возникавшим здесь Империям (первая
— Киевская Русь, вторая — Московское
царство, третья — Петровско-Романовская,
четвертая — Сталинский проект) — стала
возникать Пятая. В нашем Вифлееме народился
таинственный пятый младенец, еще никем
не виданный. О его рождении оповестили
волхвы. В разных углах нашего мира возникло
странное возбуждение, предчувствие.
Наряду с проклятьями, с
унынием, со слезами возникли
новые звуки, новые тихие настроения.
И этот проект Пятой Империи
— так я его называю —
я хочу его увидеть, я хочу
его зафиксировать. Я хочу внести
его в такое поле, где его
можно было бы лелеять и
осмысливать…
Я все перевожу в религиозную,
метафизическую сферу, и это
позволяет свободно оперировать
этими явлениями. Я предчувствую
его. Как предчувствовали революцию
поэты. Как ее предчувствовал
Блок. Этот проект не путинский,
он не возник в недрах власти,
он не возник во дворце царя
Ирода. Он вообще неизвестно
где возник, возможно, в тайном, малом,
кротком предместье, околотке. Но
то, что он зарождается, — это
факт. Зарождается централизм, зарождается
большая управляемость страной,
большая потребность в этой
управляемости. Происходит медленная
концентрация ресурсов. В России
появляются зачатки суверенитета,
совершенно потерянные ею при
Ельцине. Это чаянье отмечено
в культуре. Сильна так называемая
имперская волна в литературе.
Если раньше она была волной
воспоминаний о красной Империи,
сейчас она связана с предчувствием
чего-то нового. Поэтому я хочу
посвятить остаток своих сил
вскармливанию этого младенца» .
Едва ли возможно и допустимо
вернуться к советской идее
«мировой революции» или построить
«пятую империю» , но новая форма народного
и национального и религиозного мессианства
реально рождается на наших глазах не
только в политических проектах, но и в
многогранных процессах современной культуры.
Соборность, которая укоренена в психологии
русского человека, трудно насильно сменить
на индивидуализм, почерпнутый из западной
цивилизации. Таким образом, следует предвидеть
появление новых версий социалистических
или солидаристских теорий, движений и
институтов в общественном развитии стран
постсоветского пространства. Пробудить
в народе жертвенность, готовность ограничивать
свои потребности и стремления ради достижения
высоких исторических целей — одно из
мотивационных направлений русской идеи,
«концепции Русского мира» и созидания
«наднационального проекта» Святой Руси.
Святейший Патриарх Кирилл подчеркивает:
«Я думаю, Русь—это не «где», а, в первую
очередь, «что».
Русь—это система ценностей,
это цивилизационное понятие.
Конечно, это цивилизационное
понятие, которое имеет свое
географическое измерение.
Когда мы говорим «Святая
Русь», мы имеем в виду совершенно
конкретную идею: идею доминанты
духовного над материальным, идею
доминанты высокого нравственного идеала.
Собственно говоря, в этой традиции и был
воспитан народ на том огромном евразийском
пространстве, которое сегодня географически
составляет юрисдикцию Русской Православной
Церкви. Русь — это, в конечном итоге, отличение
добра от зла в соответствии с этой огромной
духовной традицией, это система ценностей.
И если, опять-таки, перейти к географии,
то, конечно, ядром этой цивилизации, этого
огромного мира являются Россия, Украина,
Беларусь, если говорить в современных
геополитических категориях». В основе
русской идеи и концепции Русского мира
сокрыты интуитивные прозрения философской
мысли: без обретения новой формы духовности,
без возрождения Церкви, взлета культуры,
философии и искусства не произойдет возрождение
народа и многих государств постсоветского
периода.
Во-первых, современному обществу
постсоветского периода необходима
новая модель социального и
духовного развития. Подобно нашим
отцам, отрекшимся от язычества
в киевской купели великого
равноапостольного князя Владимира,
нам надлежит отвернуть хищнические
основы западной цивилизации
потребления, религии золотого
тельца и обратиться к сакральному
ядру русской цивилизации, к
православной вере в её самых
сокровенных и глубинных основах.
И в этом определяющем повороте,
не имеющем ничего общего с внешним
фарисейским благочестием и политическими
амбициями шовинистического превозношения,
и заключен величайший шанс народов бывшего
Советского Союза. Импульсы русской идеи,
освященные православным богословием,
актуализируют инаковость, отличность
«не от мира сего».
Русская идея в духовно-нравственном
и религиозном значении заключает
в себе весь человеческий мир,
универсализм Правды Божией, профетизм
(профетизм – пророческое движение, пророческое
возвещение правды Божией) проповедь,
касающаяся социальной справедливости,
все богатство духовного мира. Русское
сознание определяется наличием православной
веры, «мы сознаем, что в этих условиях
Русская Православная Церковь зачастую
остается единственной нитью, связующей
воедино цивилизацию Руси» .
Во-вторых, тайная и явная
мистерия Православия, ее ни
с чем не сравнимая энергетичность
духа, сила в решении самых сложных, тяжелых
и неподъемных метафизических, метаисторических
вопросов человеческого существования
ярко раскрывается не только в истории
и судьбе многострадального русского
народа, но и в идеологических доминантах
русской идеи и концепции Русского мира.
В-третьих, для православного
христианина всегда было характерно
эсхатологическое мировоззрение,
знание о конечности этого
мира, о катастрофичности «последних
времен», о том, как встретить
их и обновить собственную
духовную жизнь. Отсюда разработка
социальной концепции Церкви
и политической эсхатологии как
базиса реальной политики русской
цивилизации становится сегодня
насущной потребностью, жизненно
важной не только для политологии,
но и для православного богословия
в условиях всемирного глобального
кризиса и негативных процессов
глобализации. К огромному сожалению,
у нас нет, сегодня, политиков,
которые могли бы опереться
на эсхатологическое учение Православной
Церкви, на подлинно бытийную
и событийную цепочку в своем
стратегическом диагнозе наличного
времени мира. Сколько бы ни
говорили политические лидеры
на конференциях и церковных
приёмах о воспитательной роли
Православной Церкви — сейчас
Православие для них только
как красивая картина и золотые
ордена на груди.
Но дальше, когда кризисные
явления будут проявляться все
сильнее, масштабнее и трагичнее,
когда будут определены границы
и сроки привычной спекулятивной
политики, возникнет острая необходимость
подлинного духовного глобального
прогнозирования процессов современности.
Должно произойти обращение к
сакральному ядру русской цивилизации,
к запредельному таинственному
в русской душе, к сокровищнице
духовной традиции русской цивилизации
— Православию. Предстоит внедрить
богословие Церкви в гуманитарные
технологии и политический инструментарий,
способный принести победу в
борьбе с исторически обреченной
глобальной цивилизацией финансового
строя, базирующейся на сугубо
материальной интерпретации мира
и Вселенной.