Правовые основы Акционерного соглашения

Из обозначенного правила имеется исключение, когда все-таки может ставиться вопрос о недействительности заключенного стороной акционерного соглашения договора, - речь идет о ситуации, когда другая сторона по договору знала или заведомо должна была знать об ограничениях, предусмотренных акционерным соглашением. Благодаря данному правилу (аналогичному положениям ст. 174 ГК РФ о последствиях ограничения полномочий на совершение сделки) "отвергаются" недобросовестное поведение контрагента и непроявление им должной осмотрительности. Из законодательства однозначно вытекает оспоримость совершенной в нарушение условий акционерного соглашения сделки, вследствие чего:

1) круг истцов по спорам  о признании сделки недействительной  и применении последствий недействительности  является суженным (см. п. 2 ст. 166 ГК РФ) - с иском вправе обратиться лишь заинтересованная сторона акционерного соглашения;

2) срок исковой давности  по указанным требованиям - сокращенный, составляющий один год со дня, когда истец узнал или должен был узнать об обстоятельствах, являющихся основанием для признания сделки недействительной (п. 2 ст. 181 ГК РФ); этим обстоятельством по смыслу п. 4 ст. 321 Закона об АО является заключение договора в обход акционерного соглашения.

Бремя доказывания осведомленности другой стороны по оспариваемому договору возлагается на истца. Понятно, что в условиях, когда стороны стремятся сохранить конфиденциальность заключенного ими акционерного соглашения, а предусмотренные законодательством "параметры" обязанности по информированию о заключении акционерного соглашения максимально ограниченны (соответствующее уведомление в силу п. 5 ст. 321 Закона об АО: а) направляется в императивном порядке лишь в общество; б) причем только такого, выпуск эмиссионных ценных бумаг которого сопровождался регистрацией их проспекта; в) касается лишь случаев, когда лицо приобретает право определять порядок голосования на общем собрании акционеров), доказать недобросовестность ответчика - нелегкая задача. В этой связи в литературе высказываются различные предложения по поводу способов выявления осведомленности ответчика. В частности, плодотворным считаем утверждение А. Куделина о том, что информация об акционерном соглашении "может фиксироваться в реестре акционеров или в учетных регистрах депозитария (в том числе отражаться в выписке из лицевого счета/счета депо). ... Было бы логичным признать, что информация о соглашении акционеров, содержащаяся в выписке ... позволяет считать третьих лиц, ознакомившихся с такой выпиской, заведомо знающими об ограничениях (обременениях), установленных соответствующим соглашением".22 Это - приемлемый вариант "взаимной охраны" участников акционерного соглашения, не боящихся раскрыть его содержание. Однако реализация данной рекомендации предполагает внесение изменений в нормативные акты, регламентирующие реестровую (учетную) деятельность регистратора (депозитария) (об отражении в инициативном порядке соответствующей информации и возможности ее исключения только при прекращении действия акционерного соглашения), даже несмотря на то, что они предусматривают фиксацию на счете зарегистрированного лица информации об обременении ценных бумаг обязательствами (см. п.п. 3.3 и 7.6 Положения о ведении реестра владельцев именных ценных бумаг, утвержденного постановлением ФКЦБ РФ от 2 октября 1997 г. N 27).23 Дело в том, что акционерное соглашение, предмет которого составляют не акции, а определенные действия (воздержание от них), порождает договорное обязательство, "обременяющее" не ценные бумаги, а лица (стороны соглашения); по крайней мере, из действующего законодательства противоположное невыводимо (ср., например, с положениями ГК РФ о залоге). Уместно заметить, что в Концепции развития законодательства о юридических лицах (п. 2.3 параграфа 3) прямо указывается, что условия соглашений участников не могут устанавливать не поименованное в законе обременение акций (долей участия).

Невлияние факта нарушения акционерного соглашения на действительность корпоративных актов, а также сделок с третьими лицами отнюдь не превращает обязательство, порождаемое данным договором, в натуральное (т.е. в обязательство, права из которого не пользуются судебной защитой). Закон об АО в п. 7 ст. 32.1 четко указывает, что права сторон акционерного соглашения, основанные на этом соглашении, в том числе права требовать применения мер ответственности, подлежат судебной защите.24 Данное положение развивает норму об обязательности акционерного соглашения для его сторон (п. 4 ст. 321 Закона об АО) и "поглощается" общим правилом о судебной защите нарушенных прав (п. 1 ст. 1, п. 1 ст. 11 ГК РФ) (и в этом плане можно говорить о его смысловой избыточности, поскольку в особых оговорках нуждаются не защищаемые права, а правомочия, не обеспечиваемые юрисдикционной охраной).

Значимым в свете изложенного является вопрос о правомерности понуждения стороны акционерного соглашения к исполнению обязательства в натуре. Многие авторы однозначно или осторожно склоняются в целом к положительному ответу, констатируя, вместе с тем, очевидную проблематичность при реализации данного способа защиты. В частности, по словам Д.В. Ломакина, "...в связи с особенностью предмета акционерного соглашения в случае неисполнения его условий потерпевшая сторона практически лишена возможности использовать такой способ защиты нарушенных прав, как предъявление требования о присуждении исполнения обязательства в натуре. Практика применения английского права, допускающего понуждение к исполнению в натуре обязательств, порожденных акционерным соглашением, также показывает, что применение данного способа защиты сопряжено со значительными трудностями".25

Действительно, трудно говорить о допустимости удовлетворения иска о понуждении должника к исполнению некоторых обязательств, возникающих из акционерного соглашения, прежде всего обязательства, связанного с голосованием на общем собрании акционеров (в ситуации состоявшегося голосования и при наличии запрета на признание недействительным принятого высшим органом управления решения). Тем не менее сущность некоторых других возможных обязанностей (в частности, приобретать или отчуждать акции при наступлении определенных обстоятельств), думается, не исключает применение анализируемого способа защиты.

Прямо предусмотренным Законом об АО инструментом, призванным побудить участников акционерного соглашения к его соблюдению, является возможность установления на договорной основе способов обеспечения исполнения обязательств, вытекающих из акционерного соглашения (п. 7 ст. 32.1). Но полноценно задействовать арсенал "классических" способов обеспечения исполнения обязательств (не считая неустойки, которая, имея обеспечительную направленность, одновременно выступает формой гражданско-правовой ответственности) весьма затруднительно, ибо они (залог, поручительство, банковская гарантия, задаток) сориентированы исключительно или главным образом на стимулирование исполнения денежного обязательства, тогда как обязанности осуществлять определенным образом права, удостоверенные акциями, и (или) права на акции (а тем более воздерживаться от осуществления указанных прав) в большинстве своем денежными не являются. Применительно к задатку ситуация может измениться, если в жизнь будет воплощена идея, заложенная в проекте ГК (п. 5 ст. 380), о правомерности в случаях, установленных законом, обеспечения задатком иных (нежели договорные денежные) требований (естественно, при условии параллельного отнесения неисполнения акционерного соглашения к "установленным случаям").

Названные обеспечительные меры, таким образом, могут оказаться полезными при закреплении в акционерном соглашении обязанностей денежного характера, к примеру, обязанности передавать другим участникам дивиденды или иные выплаты, полученные в связи с участием в корпорации. О возможности включения данной обязанности в акционерное соглашение непосредственно упоминается в Концепции развития гражданского законодательства РФ (п. 4.1.11 разд. III). Тем не менее говорить о ее буквальном соответствии легальным характеристикам предмета акционерного соглашения (согласованное осуществление действий, связанных с управлением обществом, с его деятельностью, реорганизацией и ликвидацией) не приходится26. Симптоматично, что ни в Законе об АО, ни в проекте ГК анализируемая обязанность не фигурирует. Подчеркнем, что дискуссионность затронутого вопроса (может ли анализируемая обязанность порождаться собственно акционерным соглашением) совершенно не опосредует вывод о недопустимости достижения договоренности о перераспределении имущественных выгод от участия в обществе.

Помимо прочего, руководствуясь положениями п. 1 ст. 329 ГК РФ, стороны могут сами "придумать" способы обеспечения исполнения обязательств из акционерного соглашения.

Вторым и, пожалуй, наиболее действенным механизмом "подталкивания" сторон акционерного соглашения к его исполнению является возможность установления в акционерном соглашении мер гражданско-правовой ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательств (см. п. 7 ст. 32.1, п. 5 ст. 69 Закона об АО). Законодатель, оставляя открытым перечень таких мер (что разумно), называет некоторые из них:

1) возмещение причиненных  нарушением соглашения убытков - форма ответственности, имеющая, как  известно, универсальный для гражданского  права характер; хотя ее применение, с учетом предмета акционерных  соглашений, сопряжено с серьезными  трудностями доказывания, причем  не только размера убытков, но  и факта их наличия;

2) взыскание неустойки (штрафа, пеней) - достаточно "удобная" с  точки зрения потерпевшего мера ответственности, ибо по требованию об уплате неустойки он освобождается от обязанности доказывать причинение ему убытков (п. 1 ст. 330 ГК РФ); эффективность неустойки, вместе с тем, несколько "тускнеет" по причине возможности ее уменьшения судом по правилам ст. 333 ГК РФ;

3) выплата компенсации, представляющей  собой денежную сумму, определенную  сторонами в твердой величине, либо определяемую в порядке, указанном в акционерном соглашении; важно подчеркнуть, что помещение  выплаты компенсации в один  ряд с возмещением убытков  и взысканием неустойки указывает  на признание ее законодателем  в качестве самостоятельной меры  ответственности.

"Общим местом" рассуждений  современных ученых и практиков  является фокусирование внимания  на отмеченных "слабых местах" традиционных мер ответственности - возмещения убытков и взыскания  неустойки. По этой причине основные "надежды" связываются с использованием  третьей из обозначенных форм  ответственности, внедрение которой  в законодательство, видимо, и стало  реакцией на запрос предпринимательской  среды получить более работоспособный  инструмент влияния на контрагента-нарушителя - в ракурсе облегченного режима  доказывания и недопустимости  произвольного снижения размера  ответственности. "На практике, - замечают И. Корнев и В. Арутюнян, - компенсация при условии, что ее размер не будет уменьшаться судами в произвольном порядке, сможет стать существенной гарантией исполнения акционерного соглашения его сторонами"27; "...невозможность снижения размера компенсации по правилам о неустойке, - подчеркивает В. Кузнецов, - позволяет расценивать такой институт в качестве эффективного средства защиты интересов сторон соглашения. Данный вывод, ... с учетом проблем, существующих в связи с применением ст. 333 ГК РФ, видится единственно возможным"28.

Однако оба названных "привлекательных" момента не следуют для компенсационного механизма явным образом. Касательно бремени доказывания - из действующего законодательства вовсе не вытекает "усеченный" состав оснований для привлечения нарушителя акционерного соглашения к ответственности в форме выплаты компенсации. Применительно же к неустойке, повторимся, в ГК РФ четко оговорено отсутствие необходимости для истца доказывать причинение ему убытков. Примечательно, что аналогичный подход (непосредственного нормирования изъятий из общих правил об условиях наступления гражданско-правовой ответственности) избран законодателем и в отношении выплаты компенсации (вместо возмещения убытков) при нарушении исключительного права правообладателя на результат интеллектуальной деятельности: в п. 3 ст. 1252 ГК РФ специально заявляется, что компенсация подлежит взысканию при доказанности факта правонарушения, при этом правообладатель, обратившийся за защитой права, освобождается от доказывания размера причиненных ему убытков. Сказанное не позволяет по формальным соображениям присоединиться к выводам Д.В. Ломакина (абсолютно рациональным по существу, а потому, как представляется, нуждающимся в законодательном закреплении) о том, что "фиксация в акционерном соглашении денежной компенсации в твердой сумме, подлежащей выплате в случае нарушения обязательств, порожденных таким соглашением, по существу означает установление так называемых твердых или условных убытков. В данной ситуации при нарушении договорных обязательств участники акционерного соглашения ...освобождаются от необходимости обосновывать величину причиненных убытков...".

Тезис об априорной невозможности уменьшения компенсации, поскольку "ее следует отличать от неустойки... и размер ее не может быть изменен судом по правилам ст. 333 ГК", также оказывается несколько поверхностным и уязвимым:

а) самостоятельность выплаты компенсации как меры ответственности (ее несводимость к взысканию неустойки) сама по себе не является "гарантией" для отказа в применении предписаний ст. 333 ГК РФ в порядке аналогии. Наглядный пример тому - распространение данных положений на случаи взыскания процентов за пользование чужими денежными средствами, уплачиваемых при неисполнении или просрочке исполнения денежного обязательства (см. п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума ВАС РФ от 8 октября 1998 г. N 13/14 "О практике применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о процентах за пользование чужими денежными средствами"); причем данный вывод сделан высшими судебными инстанциями со ссылкой на компенсационную природу процентов, взимаемых в силу ст. 395 ГК РФ; вряд ли можно говорить об отсутствии такой природы у компенсации, предусмотренной п. 7 ст. 32.1 Закона об АО.

Не порочат утверждения о принципиальной возможности уменьшения компенсации за нарушение акционерного соглашения и выводы судебной практики о недопустимости применения ст. 333 ГК РФ по аналогии к взысканию компенсации с нарушителя исключительных прав (см. п. 14 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 13 декабря 2007 г. N 122 "Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел, связанных с применением законодательства об интеллектуальной собственности"), поскольку данные выводы основываются не на "автономности" компенсации и неустойки как мер ответственности, а на существовании специального регулирования в части определения конкретной суммы компенсации лишь в пределах, установленных законом (а не соглашением сторон!), что в силу п. 1 ст. 6 ГК РФ исключает использование приема аналогии закона;

б) некоторые сомнения вызывают целесообразность и справедливость безусловного запрета на снижение судом размера компенсации, ибо это, как и в случае с неустойкой, "открывает возможность для "перелива" значительных средств за нарушение соглашения акционеров без какого-либо судебного контроля, что может нанести существенный вред деятельности юридических лиц, руководство которых заключило такого рода соглашения" (другое дело, что уменьшение компенсации должно носить исключительный и мотивированный характер). Кстати, ни Концепция развития гражданского законодательства РФ (см. п. 3.4.3 разд. V), ни проект ГК (см. ст. 333 в новой редакции) не пошли на отмену правила об уменьшении судом неустойки, ограничившись предложением о таком уменьшении лишь по заявлению должника*. Помимо прочего, и размер компенсации, взимаемой при нарушении исключительного права на результаты интеллектуальной деятельности, поставлен под судебный контроль: невзирая на установление законом пределов компенсации, ее конкретный размер определяется судом исходя из оценочных критериев - характера нарушения и иных обстоятельств дела, а равно требований разумности и справедливости (см. п. 3 ст. 1252, ст. 1301, ст. 1311, п. 4 ст. 1515, п. 2 ст. 1537 ГК РФ).29