В философско-правовом
ракурсе русская мысль, тесно
связанная с западными традициями
(П. Новгородцев и его школа),
выступила с обоснованием прав
и свобод личности, обратив внимание
на неуважение к ним как
особую черту русской истории
и обыденного сознания россиян.
Вместе с тем русская мысль
и в XX в. искала иного синтеза
индивидуального и общественного,
чем тот, который предлагался,
с одной стороны, западным индивидуализмом,
а с другой, коммунистическим
коллективизмом. В поисках такого
синтеза правомерно усматривать
шестую особенность русской философии
конца XIX — начала XX в.
Вопрос о специфике
русской философии был интегральной
частью тех проблем, которые
еще со времен П. Чаадаева
и В. Соловьева входили в
тему "русская идея". Речь шла
о так важном и сегодня процессе
самосознания, самоидентификации россиян
и, в частности, тех, кто принадлежит
к русской нации в узком
смысле этого слова. (Далее проблематике
русской идеи, как она исследовалась
в философии России серебряного
века, будет посвящена специальная
глава.) К чести отечественных
философов надо отметить, что
они сделали сложную проблему
русского менталитета, русского
духа, русской культуры предметом
глубокого исследования, по большей
части не впадая в крайности истерического,
демагогического национализма или отрицания
национальной самобытности. В столь пристальном
внимании к данной теме можно видеть еще
одну (седьмую) особенность русской философии.
Специфика российской культуры в целом,
русской философии, в частности, усматривалась
в антиутилитаризме, духовности, в интересе
к глубинам человеческих переживаний
и страданий, к поиску Бога, Правды и Спасения.
Подчеркивалось
— и по праву, — что русская
литература, важнейшее достояние
отечественной культуры, по своему
содержанию глубоко философична
и что философская мысль особенно
глубоко связана с ее новаторскими
духовно-нравственными устремлениями.
Правда, видеть в тесном союзе
философии и литературы уникальную
черту именно русской культуры
было бы неверно, ибо на протяжении
своей истории философская мысль
часто выступала в единстве
с литературой, искусством. Достаточно
вспомнить об эпохе Канта, Гёте,
Гегеля, Шиллера. Это, однако, не
отменяет того факта, что великая
литература России XIX—XX вв. — вместе
с музыкою, живописью, другими
видами искусства — была питательной
почвой для возникновения и
развития отечественной философии.
Серебряный век, который был
периодом небывалого, стремительного,
новаторского развития всех областей
российской культуры, впервые в
истории России стал и периодом
расцвета отечественной философии.
Необходимо добавить, что поиск
некоторых новых форм в искусстве
и литературе дореволюционной
России на десятилетия опередил
и предвосхитил последующее развитие
культуры на Западе (авангардизм,
символизм в музыке, живописи, литературе).
Философия в тогдашней культуре
России играла очень заметную
роль. В. Соловьев еще при жизни
стал притягательным центром
для всей российской культуры.
Достоевский и Толстой присутствовали
на его лекциях. Его книги,
стихи читала и чтила образованная
Россия. Популярность Бердяева, Ильина,
Булгакова, Розанова, возможно, была
несколько меньшей. Но их имена,
сочинения, лекции были широко
известными в России. Российские
мыслители постоянно спорили
— с Достоевским, Толстым, друг
с другом, критиковали западную
философию, подчеркивали значимость
восточной мысли. Итак, до самой
революции (и, по инерции, еще
несколько лет после нее) выдающиеся
философы России работали в
хорошем историческом темпе, не
только не плетясь в хвосте
западной мысли, но и в ряде
случаев опережая ее. Философы
мирового класса, они публиковали
свои работы и за границей,
читали лекции в университетах
Европы. В западных философских
лексиконах ко второму-третьему десятилетию
XX в. русская философская мысль постепенно
стала занимать достойное ее место.
Российские философы,
завоевавшие авторитет на родине
и в мировой мысли, не только
не почивали на лаврах, но чаще
всего были склонны самокритично
оценивать отечественную философию,
не забывая отметить не только
ее силу, достижения, но и ее
слабости и недостатки. Это относится
прежде всего к В. Соловьеву. Чуждый национальной
спеси и бахвальства, он резко критически
высказался не только об уровне и перспективах,
но и о самом существовании "самобытно
русской" философии: "...За последние
два десятилетия довольно появлялось
в России более или менее серьезных сочинений
по разным предметам философии. Но все
русское в этих трудах вовсе не русское,
а что в них есть русского, то ничуть не
похоже на философию, а иногда и совсем
ни на что не похоже. Никаких действительных
задатков самобытно русской философии
мы указать не можем: все, что выступало
в этом качестве, ограничивалось одною
пустою претензией". В. Соловьев вообще
был весьма невысокого мнения о теоретической
глубине философии России: "...Русские
несомненно способны к умозрительному
мышлению, и одно время можно было думать,
что философии предстоит у нас блестящая
судьба. Но русская даровитость оказалась
и здесь лишь восприимчивою способностью,
а не положительным призванием: прекрасно
понимая и усваивая чужие философские
идеи, мы не произвели в этой области ни
одного значительного творения, останавливаясь,
с одной стороны, на отрывочных набросках,
а с другой стороны, воспроизводя в карикатурном
и грубом виде те или другие крайности
и односторонности европейской мысли".
И хотя у сторонников
идеи "самобытно русской" философии
были свои защитники, в XIX в. им трудно было
оспаривать мнение о сильной зависимости
российского философствования от западного
и об отсутствии в отечественной философии
"значительных творений", сопоставимых
с произведениями классиков мировой философии.
Некоторые видные исследователи вместе
с тем по праву подчеркивали, что поиски
оригинальной русской философии на путях
некоего националистического изоляционизма
и категорического противопоставления
отечественной и зарубежной мысли вообще
абсурдны.
В своей работе
"Русская идея: основные проблемы
русской мысли XIX века и начала
XX века" Бердяев отмечал, что
судьба философии в России
мучительна и трагична. Еще раньше,
в статье, помещенной в сборнике
"Вехи", он писал, что в
России самостоятельное значение
философии отрицалось, что ее
чаще всего подчиняли утилитарно-общественным
целям. Философия испытывала "давящее
господство народолюбия и пролетаролюбия",
поклонения народу, была подавлена духовно,
подчинена политическому деспотизму7.
Уровень философской культуры, свидетельствовал
Бердяев, был в России XIX в. - до В. Соловьева
- довольно низким.
Положение существенно
изменилось уже в первые десятилетия
XX в., когда, как говорилось ранее,
российское философствование -под
несомненным влиянием оригинальных идей
В. Соловьева - вступило в самую блестящую
пору своего развития. Тогда уже можно
было уверенно и предметно говорить о
философии как важной составной части
культуры России, о специфических особенностях
российского философствования, о преобразовании
его традиций, поиске новых парадигм на
рубеже XIX и XX в. и отношении к философии
Запада и Востока. И тем не менее вопрос
об объективном, не впадающем и преувеличения
анализе роли российской философии со
всеми ее оригинальными достижениями
и ограниченностями стоит не менее остро
и актуально, чем прежде.
Из всего ранее обозначенного
комплекса проблем, сначала будет выделен
ряд собственно философских вопросов
и дискуссий (споры о роли и статусе метафизики,
единстве гносеологии и онтологии и их
Центральной проблематике, об отношении
к разуму и рационализму), а затем подробнее
освещены (в контексте споров о социальных
проблемах России и "русской идее")
некоторые социально-философские, этические
идеи русских философов. Следует учесть,
что о философах России XIX столетия, включая
В. С. Соловьева, уже шла речь во второй
книге этого учебника. Концепции же и произведения
самых крупных российских мыслителей
серебряного века станут предметом рассмотрения
в специально посвященных им главах данного
учебника.