Психология личности Боубли

Значительный практический материал о влиянии сепарации ребенка с матерью, собранный в течение 1940-х гг. как самим Боулби, так и другими учеными (Д. Берлингем, Р. Шпиц, У. Гольдфарб и др.), требовал своего теоретического осмысления. В отличие от многих своих коллег-психоаналитиков Боулби прекрасно осознавал необходимость поиска новых концепций, которые могли бы не просто описывать специфику поведения детей в условиях разлуки с матерью, а объяснять механизмы и причины  уже не вызывавших сомнений фактов их серьезной эмоциональной травматизации под влиянием этого фактора. Между тем, факты такого влияния прямо противоречили устоявшимся взглядам психоаналитиков о том, что любовь ребенка к матери связана с удовлетворением ею первичных физиологических потребностей малыша (кормление грудью), поскольку было доказано, что разлученные дети страдают даже в условиях полноценного ухода и кормления.

В этот период Боулби случайно знакомится с работой австрийского ученого Конрада Лоренца, опубликованной еще в 1935 г. Его внимание привлек открытый Лоренцем феномен запечатления у птиц, а вслед за этим и этологическое направление в целом. Сама возможность феномена запечатления – определения прочной связи птенца с матерью, возникающей безотносительно к удовлетворению его первичных физиологических потребностей, – указывала на существование абсолютно иных (чем, например, пищевое подкрепление) механизмов образования тесных отношений между родителями и потомством. Таким образом, в этологии Боулби нашел важный источник новых идей для преодоления ограниченности психоанализа и построения своей концепции привязанности. Но кроме этологии он также широко использовал данные из аналитической  и эволюционной биологии, кибернетики и теории систем.

В своей теории психоаналитическим концепциям Боулби противопоставил понимание привязанности и этологический подход, доказывающий, что уже у животных есть множество реакций, которые с момента своего появления независимы от органических нужд, – их функция связана с осуществлением социального взаимодействия с родителями или иными представителями своего вида. Подхватывая и перенося эту мысль на развитие младенца Боулби, придавал огромнейшее значение тем наблюдениям, которые показывали особый характер реакций ребенка на человеческое лицо, голос, физический контакт, ласку и другие формы социального взаимодействия. Боулби подчеркивал их исконно самостоятельный характер, никак не связанный с удовлетворением физиологических нужд.

В ходе работы над книгой «Привязанность» (1969 г.), занявшей у Боулби целых семь лет, отличие его позиции как в отношении методологии исследования детского развития, так и в отношении содержания  приобрело отчетливые контуры. Боулби полностью отказался от классического психоаналитического метода, который связан с ретроспективным восстановлением прошлого опыта человека (на основе свободных ассоциаций и других приемов), как абсолютно непригодного для изучения психических процессов у маленьких детей. Вместо этого он обратился к методу регулярного наблюдения за реальным поведением детей и лонгитюдному прослеживанию прямых и косвенных последствий, к которым ведет конкретное травматическое событие, – достаточно продолжительная разлука маленького ребенка с матерью или лишение ее. Более того, в отличие от представителей психоанализа, Боулби не стал ограничиваться изучением развития связи ребенка с матерью только лишь у человека, но, опираясь на этологию, систематизировал богатейший филогенетический материал, который показал развитие отношений между родителями и  детенышами у многих видов животных, находящихся на разных ступенях эволюции, в том числе особенно подробно у приматов – бабуинов, макака-резусов, шимпанзе и горилл. Таким образом, тщательное описание онтогенетических стадий развития привязанности ребенка Боулби предваряет «выстраиванием» целого ряда филогенетических «предшественников» этого поведения, – методологический ход, который свидетельствует о глубокой приверженности Боулби принципу развития.

Анализ филогенетических предпосылок привязанности Боулби начинает со специфики организации инстинктивного поведения, варьирующегося от простейших фиксированных действий, подобных элементарным рефлексам, до весьма сложных паттернов, построенных на основе иерархии планов и подпланов разного уровня. При этом Боулби отошёл от традиционного понимания инстинктивного поведения как слишком противоречивого и неконкретного. Используя заимствованное из кибернетики понятие «система управления» и принцип саморегуляции, Боулби построил абсолютно новую модель инстинктивного поведения, в которой у наиболее сложных видов животных оно вовсе не является «слепым» и жестко стереотипным. Напротив, выражаясь языком Боулби, инстинктивное поведение в той или иной степени «целекорректируемо», т.е. способно органично подстраиваться к определенным условиям среды и гибко изменяться в процессе достижения цели, что обеспечивает высокуюадаптированность к среде высших видов животных. Регуляторные функции сложных систем управления поведением, например, родительским, исследовательским, пищевым и др., опираются на когнитивные карты и/или «рабочие модели» – средства, отображающие как окружающую среду, так и собственные действия индивида. Отметим, что понятие «рабочая модель», по сути дела, означающее не что иное, как системуобразов и представлений о внешней и внутренней среде, поразительно похоже  с понятием «поле образа», разработанным в 1960-х гг. в теории П.Я. Гальперина об ориентировочной деятельности субъекта.

В концепции Боулби место фрейдовского понятия «влечение» («инстинкт») заняли «системы управления поведением», которые действуют на основе принципов регуляции разного уровня сложности. В силу этого Боулби уделяет много внимания тому, каким образом происходит активация определенной системы управления поведением и последующее прекращение ее действия, рассматривает в этом процессе роль внутренних  и/или внешних стимулов, которые фиксируются посредством механизмов запечатления во время сензитивных периодов в процессе развития животного на ранних этапах онтогенеза.

Боулби считал, что существуют некие врожденные компоненты той особенной системы регуляции поведением, которая с самого начала направляет активность младенца по отношению к взрослому. Однако процесс становления поведения привязанности у ребенка весьма длителен и проходит четыре стадии:

• начальной ориентировки и неизбирательной адресации сигналов любому лицу (слежение глазами, цепляние, улыбка, лепет);
• выделения и сосредоточения на определенном лице;
• использования взрослого (обычно матери) в качестве «надежной базы» для исследовательского поведения и источника, дающего чувство защищенности;
• гибко регулируемого (целекорректируемого) партнерства на третьем году жизни.

Боулби большое внимание уделяет подробному описанию особенностей каждой стадии, а также условий, которые влияют на проявления привязанности ребенка и выбор им основных и второстепенных лиц, к которым формируется привязанность, и многим другим ее аспектам.

Поиск младенцем защитной близости и контакта со взрослым резко активизируется в ситуациях тревоги, опасности или разного рода дискомфорта (холода, боли и т.д.): здесь взрослый становится источником чувства защищенности и успокоения, наличие которого позволяет ребенку активно изучать полный новизны и разнообразия окружающий мир.

Таким образом, теория Боулби раскрывает привязанность к матери одновременно и как определенное активное поведение ребенка, и как эмоциональную связь с ней. Тяжелые страдания малыша, разлученного с матерью, объясняются, по мнению Боулби, активированным состоянием его внутренней системы регуляции поведения привязанности и отсутствием привычных стимулов, прекращающих ее действие (контакт с матерью). В этих условиях у ребенка возникает состояние острой дезадаптации, когда угнетаются все иные формы поведения, а в результате даже при самом хорошем уходе со стороны чужих для ребенка лиц он теряет интерес к окружающему, плохо ест и спит, испытывает тревогу, отчаяние или апатию, легко заболевает. Предложенная Боулби концепция привязанности позволила «реабилитировать» то чрезвычайно требовательное поведение малышей (в отношении присутствия матери), которое нередко воспринимается недостаточно опытными родителями как каприз и результат неправильного воспитания, когда ребенка просто «приучили цепляться за мать».

Очевидно, что особое место в работе Боулби отведено изучению форм материнского поведения и их влияния на становление взаимодействия пары «ребенок – мать». На основе накопленных фактических данных Боулби вносит принципиально важное уточнение относительно понимания психологического содержания роли матери, которая заботится о ребенке: наиболее важным компонентом материнского ухода является внимание к сигналам, подаваемым ребенком, и общение с ним, а не сам по себе ежедневный уход. Он подчеркивает, что обычно используемое понятие «материнский уход и забота» является слишком широким и позволяет толковать его как главным образом обслуживание физических потребностей ребенка. Между тем избирательный характер проявлений привязанности младенца недвусмысленно показывает, что он явно предпочитает тех лиц, которые не просто ухаживают за ним, но вступают с ним активно в эмоциональное взаимодействие – ласково разговаривают, привлекают внимание, улыбаются, играют. В качестве главных факторов формирования привязанности ребенка к матери, согласно Боулби, выступают, во-первых, чуткость ее реагирования на подаваемые ребенком знаки и, во-вторых, частота и длительность реального взаимодействия с младенцем: «Матери, чьи дети имеют наиболее надежную привязанность к ним, отличаются тем, что реагируют ... немедленно и ... взаимодействуют со своими детьми – к их обоюдному удовольствию».

В свете разработанной Боулби теории привязанности многие специфические феномены детского развития в младенческом и раннем возрасте получили намного более полное объяснение, чем раньше. Это касается, например, непонятной ранее прихотливой избирательности отношений младенца с основными и второстепенными лицами привязанности, или «странной» (на взгляд многих родителей) потребности маленьких детей постоянно иметь с собой какой-то предмет (обычно мягкую игрушку), или то ослабевающей, то усиливающейся у младенца боязни незнакомых людей и т.д. В целом же представленная Боулби картина появления и последовательного усложнения избирательно направленных реакций ребенка на мать (начиная с фазы новорожденности) уникальна по полноте и точности. Вместе с детальным описанием становления взаимодействия между матерью и ребенком она и сегодня может служить главой фундаментального учебника по психологии раннего возраста.

Однако, оценивая работу Боулби в целом, нельзя обойти одно принципиально значительное обстоятельство: сосредоточив значительную часть своих усилий на анализе филогенетических «корней» привязанности и показе закономерной преемственности механизмов привязанности к матери у животных и человека, Боулби оставил без соответствующего внимания вопрос об их качественных различиях. Он считал, что, хотя различия между человеком и высшими приматами, безусловно, существуют, но в отношении привязанности их сходство, «возможно, имеет даже большее значение, чем различия». Более того, подчеркивая гибкость и адаптивность инстинктивных форм поведения привязанности у высших видов приматов, Боулби не исключил существования у человека общих с ними прототипических инстинктивных структур, а генезис привязанности у ребенка рассматривал как, по меньшей мере, аналогичный процессу запечатления, происходящему у детенышей животных: «...Имеются все основания отнести развитие привязанности к процессу запечатления ... в широком значении. На самом деле, в противном случае возник бы совершенно необоснованный разрыв между поведением привязанности у человека и других биологических видов».

Совершенно очевидно, что выводы Боулби связаны с ограниченностью общей парадигмы его исследований, поскольку он изначально рассматривал привязанность только в эволюционном, а не социокультурном контексте. Однако ответы на поставленные выше вопросы на самом деле не так очевидны, как может показаться на первый взгляд.

Следует учитывать, что в результате анализа фило- и онтогенеза привязанности Боулби пришел к выводу, что это поведение представляет собой форму социального взаимодействия, возникновение которой никак не зависит от удовлетворения физиологических потребностей ребенка. Таким образом, его вывод прямо противоположен натуралистической трактовке феномена привязанности. В то же время анализ того, какБоулби понимал само социальное взаимодействие, показывает, что для него не был первостепенным вопрос о его качественных различиях у животных и человека, а значит, натуралистический подход в его теории, безусловно, сохранял свои позиции.

Это важнейшее обстоятельство легко ускользает от внимания, если при анализе работ Боулби оставаться в русле его рассуждений, однако оно бросается в глаза, если посмотреть на вопрос о развитии привязанности глобальнее, например, с учетом культурно-исторической теории, разрабатываемой в трудах отечественных последователей Л.С. Выготского.

Следует отметить, что несмотря на междисциплинарный характер  и эволюционный подход теории Боулби общая парадигма его исследований имеет серьезные ограничения: в ней никак не затрагиваются те глубокие качественные реорганизации, которые происходили в процессе антропогенеза и не могли не привести к изменению самой природы человека по сравнению с человекоподобными приматами, а следовательно, его онтогенеза в целом и функции привязанности в частности.

3 Общая характеристика переживания детьми горя

Ребенок может пройти через все, если только ему говорят правду и позволяют поделиться с любящими его близкими людьми естественными чувствами, которые он испытывает, страдая. Мы часто лишаем детей шанса начать схватку с их потерей и их представлениями о смерти из-за наших собственных внутренних запретов. Поскольку нам трудно понимать и принимать смерть, мы убеждаем себя в том, что смерть недоступна детскому пониманию. С одной стороны, мы, по-видимому, отрицаем то, что дети – это чувствующие и потенциально страдающие человеческие существа, и воображаем себе, что они недостаточно развиты, чтобы переживать настоящее горе. С другой стороны, мы боимся той глубины, с которой дети могут страдать от потери, и хотим пощадить их или защитить от страданий.

Лучше начать готовить ребенка к встрече со смертью близкого человека задолго до того, как эта встреча произойдет. Большинство людей сталкиваются в детстве со смертью в виде мертвого насекомого, птицы, белки или домашних животных. Эти смерти, обычно не очень тяжелые для детей, дают возможность детям и их родителям вместе обсудить вопросы, касающиеся смерти, которые встают перед всеми детьми, даже если ребенок не говорит о них вслух.

Дети не должны быть заслонены от процесса умирания близкого человека. Удаление ребенка от умирающего отрицает его возможность продолжать быть близким ему и увеличивает шок, когда приходит смерть. Разделение процесса умирания с близким человеком может быть волнующим и вознаграждающим опытом для обоих. Любимый ребенок может принести огромную поддержку умирающему человеку. Возможность разделить последние часы жизни с близким помогает детям узнать о смерти естественным образом.

Когда приходит смерть, детям нужно сказать правду сразу же, в ласковой и естественной форме, причем желательно, чтобы это сделали родители или кто-либо из близких. «Высылка» детей из семьи в ситуации горя или игнорирование их переживаний показывает неуважение к их чувствам и отрицает их право на печаль. Для ребенка быть «высланным» из семьи означает ужасное наказание и увеличивает уже возникшую душевную боль. Горе детей усугубляется страхом удаления от родителей. Потеря может казаться ребенку угрозой выживанию, а отсутствие родителя может провоцировать у маленьких детей сильную тревогу, поскольку без кого-то, кто удовлетворяет их физические и эмоциональные потребности, их жизнь будет в опасности. Детям необходимо убеждение в том, что они не останутся в одиночестве и что их нужды будут удовлетворены.