Концепция современности Э. Гидденса

Можно сказать, что протяженность повседневной жизни проявляется аналогично тому, что Леви-Стросс называет «обратимое время». Является ли время «как таковое» обратимым или нет, события и рутина повседневной жизни не связаны с ним односторонним потоком движения. Понятия «социальное воспроизводство», «рекурсивность» и т. п. отражают повторяющийся характер повседневной жизни, общепринятые практики которой формируются в терминах пересечения преходящих (но непрерывно возвращающихся) дней и времен года.

протяженность повседневного (обыденного) опыта: «обратимое время»

↕

отрезок жизни индивида: «необратимое время»

↕

длительная протяженность институтов: «обратимое время»

Рис. 4.

Повседневная жизнь  обладает продолжительностью, течением (или потоком), однако никуда не ведет; само прилагательное «повседневный» и  его синонимы указывают на то, что  время конституируется многократной повторяемостью. Жизнь индивида, напротив, не только конечна, но и необратима — «существование во имя смерти». «Это смерть, умирать и знать это. Это Черная Вдова, смерть» (Lowell). В данном случае время представляет собой продолжительность существования тела, границу или рубеж присутствия, отличные от «испарения» времени-пространства, свойственного протяженности повседневной деятельности. Нашижизни «прекращаются» в необратимом времени, уходят со смертью организма. Тот факт, что мы говорим о «жизненном цикле», подразумевает наличие повторяющихся элементов и здесь. Однако в действительности жизненный цикл представляет собой понятие, относящееся к преемственности поколений и, таким образом, к третьему измерению темпоральности, обозначенному выше. Это «надиндивидуальная» протяженность долговременного существования институтов, длительная протяженность институционального времени.

Обратимое время институтов является одновременно условием и следствием практик, организованных в непрерывной  последовательности повседневной жизни, основной формой существования дуальности структуры. Однако, как мы уже упоминали выше, некорректно утверждать, что рутинные практики обыденной жизни представляют собой «фундамент», на котором во времени и пространстве возводится здание институциональных форм социетальной организации. Скорее, каждая из них участвует в создании другой, а все вместе они формируют действующую личность. Все социальные системы, независимо от того, насколько они могущественны или обширны, одновременно выражают и отображаются в рутине повседневной социальной жизни, опосредуя физические и сенсорные свойства человеческого тела.

Эти рассуждения весьма значимы для понимания взглядов, изложенных в настоящей книге. Тело представляется нам «локусом» (ключевой точкой) действующей самости, однако, последняя не является только расширением физических свойств и характеристик организма как его «носителя». Построение теории самости предполагает обращение к понятию мотивации (или мы будем это утверждать) и соотнесение мотивации со взаимосвязями между бессознательными и осознанными качествами деятеля. «Самость» не может быть понята вне контекста «истории», рассматриваемой в данном случае как временность (темпоральность) человеческих практик, выраженная во взаимной интерполяции трех обозначенных нами измерений.

Ранее нами было введено  в обращение понятие соприсутствия, относящееся к социальной интеграции. Изучение взаимодействия в ситуации соприсутствия является сущностным элементом «заключения в скобки»  времени и пространства — условия  и результата социальных связей людей. «Системность » достигается здесь главным образом за счет рутинного рефлексивного мониторинга поведения, закрепленного в общественном сознании. Отношения в условиях соприсутствия состоят из того, что Гофман к месту называет взаимодействиями, исчезающими во времени и пространстве. Никто не анализировал взаимодействия так тщательно как Гофман, а посему в ходе нашего повествования мы будем не раз ссылаться на его работы. Значимость исследований Гофмана в немалой степени обусловлена его вниманием к временному и пространственному упорядочению социальной деятельности. Он является одним из немногих социологов, рассматривающих пространственно-временные отношения в качестве основы производства и воспроизводства социальной жизни, вместо того, чтобы трактовать их как некие «границы » социальной деятельности, которые вполне можно оставить «на откуп » «специалистам » — географам и историкам. Вместе с тем, ученые, работающие в номинально обособленной предметной области географии, внесли свой независимый вклад. Так, мы не только предполагаем, что временная география Хагерстранда (с соответствующими критическими исправлениями) предлагает формы анализа значимости теории структурации, но и считаем, что некоторые вовлеченные в рассмотрения идеи прямо дополняют представления Гофмана.

Как упоминалось ранее, отношения с теми, кто физически  отсутствует, предполагает социальные механизмы, отличные от тех, что работают в ситуации соприсутствия. Здесь  мы сталкиваемся с рядом основополагающих вопросов, касающихся структурирования институтов. Они представляют собой «боковую ветвь» — особенно в современном мире наших дней, подверженном масштабной экспансии пространственно-временного дистанцирования социальной деятельности. Однако одновременно привлекают внимание к проблеме «истории», поскольку категория «отсутствующие другие » включает и ушедшие поколения, чье «время » может значительно отличаться от времени тех, кто подвергается определенному воздействию последствий собственных действий. Эти вопросы будут рассмотрены нами в заключительных главах.

 Критика структурализма и функционализма

Базовой аналогией для  функционалистской парадигмы было сравнение общества с живым организмом, где "структура" соотносилась с  анатомией, а "функция" – с физиологией. Применительно к социальной проблематике понятие "структуры" соотносилось с "образцами" общественных отношений и выступало в качестве описательного концепта; понятие "функции" обозначало фактическую работу этих образцов в качестве систем и несло объяснительную нагрузку.

Структурализм возник как подход, пытавшийся применить структурно-лингвистические модели для объяснения культурных феноменов. Центральными для развития этого направления стали идеи Ф. де Сосюра: разделение языка и речи, объяснение знака через связь обозначаемого и обозначающего, дуалистический принцип синхронии и диахронии. В структурализме для разведения "структуры" и "функции" использовалась другая аналогия: код и сообщение, язык и речь. Понятие "структуры" несло большую объяснительную нагрузку, поскольку связывалось с понятием трансформации и изменения.

Гидденс указывает на ряд общих для обеих парадигм положений, использование которых  для изучения социального является не вполне адекватным. Во-первых, в структурализме и функционализме подчеркиваются методологическое значение принципа разделения синхронии и диахронии. Применительно к анализу социальных систем дуальность этих понятий была зафиксирована в терминах "статика" и "динамика". Принцип различения языка и речи и принцип разделения синхронии – диахронии связаны: язык может быть подвергнут синхронному анализу, а изучение речи возможно только диахронически.

Гидденс высказывает  замечание, что понятие "динамики" при таком подходе интерпретируется скорее как функционирование, а не как изменение. Вместе с тем, полагает он, средства, с помощью которых воспроизводятся и существуют лингвистические или социальные системы одновременно содержат в себе и источники трансформации . Поэтому, не изучая изменения, которые претерпевала и претерпевает система, невозможно адекватно понять ее суть и природу.

Определенным шагом  вперед в том, что касается рассматриваемой  проблемы, стала, по мнению Гидденса, книга "Философские исследования" Л. Витгенштейна. Витгенштейн обратил  снимание на то, что язык сосуществует с тем, о чем нельзя сказать; он зависит от нелингвистического, связанного с обыденным, повседневным, "с практикой, которая содержит формы жизни". Следовательно, он неизбежно адаптируется к ней: социальное пространство выступает источником значения лингвистических терминов, а сам язык оказывается дифференцированным по социальным практикам. Поэтому, познание языка не может быть отделено от познания мира и социальной практики.

Во-вторых, оба подхода  отдают предпочтение социальной структуре, подразумевая дуализм субъекта и  объекта и полагая ее "внешней" по отношению к субъекту. Таким образом, утверждается ее доминирование по отношению и к действию, и к субъекту действия. В структурализме структура концептуализировалась как пересечение "присутствующего" и "отсутствующего", когда необходимо различать коды, лежащие в основании поверхностных значений. Однако, по мнению Гидденса, между системным уровнем языка и индивидуальной речью оказалось пропущенным важное звено: "теория компетентного говорящего, носителя языка" .

Как считает Гидденс, важной задачей социальной теории становится адекватное понимание проблемы человеческой активности и создание теории действующего субъекта, которая избегала бы крайностей. Так, например, в интерпретирующей социологии постулируется первенство субъекта, а понятие "смысла" человеческого действия является основным при объяснении поведения индивидов. "Предметом социальных наук, в соответствии с теорией структурации, является не опыт индивидуального актора и не существование какой-либо формы социетальной тотальности, а социальные практики, упорядоченные в пространстве и во времени. Социальная деятельность... является повторяющейся. Это означает, что она не создается социальными акторами, а лишь постоянно воспроизводится ими, причем теми же самыми средствами, которыми они реализуют себя как акторы". Признание тесной связи понятий "действие" и "структура", по мнению Гидденса, лишь подчеркивает необходимость переосмысления как этих терминов, так и других понятий, связанных с каждым из них по отдельности. Вместе с тем, Гидденс не отвергает традиционное использование термина "структура" для указания на некие общие институциональные черты общества или ряда обществ, например "классовая структура общества" и т.д.

Третий элемент критики  структурализма и функционализма связан с тем, что из-за значительного сходства содержаний, понятия "структуры" и "системы" зачастую просто переходят одно в другое или же замещают друг друга. Все попытки развести эти два понятия представляются Гидденсу не вполне удачными. Ф. де Соссюр, сравнивая язык с шахматами, подразумевал под "системой" набор установленных зависимостей между элементами языка, а "структуру" соотносил с тем, что остается относительно устойчивым при различных преобразованиях системы. Однако, замечает Гидденс, поскольку одно понятие определялось через характеристику другого, "понятие "структуры", введенное Л. Ельмслевом и Пражским кружком, не стало концептом, дополняющим понятие "системы", а привело к замене первого на второе".

В функционализме различение структуры и системы основано на разведении двух других понятий: "структура" и "функция". Но и функционалистская трактовка, как считает Гидденс, не обладает достаточной дифференцирующей способностью для изучения социального . Структуру организма действительно можно изучать независимо от его физиологии, например, на умершем организме, сохраняющем на некоторое время свои формообразования. Однако, эта аналогия теряет свою адекватность при изучении социальных систем: последние перестают существовать, прекратив функционировать; они выживают только в качестве воспроизводимых во времени систем.

Заключение

Концепция Гидденса основывается на признании современного общества посттрадиционным, порывающим с принципами индустриализма и возводящим человека на новую ступень личной свободы. Он полагает, что фудаментальной характеристикой, отличающей общество «модерна», т.е. современное общество, от «домодерновой» эпохи является внутренне присущая «модерну» рефлексивность поведения человека. Именно эта характеристика современного общественного устройства, по мнению Гидденса, может быть положена в основу построения социологической теорией. Рефлексивность является определяющей характеристикой любой чел деятельности. Люди «имеют в виду» мотивы того, что они делают, в качестве неотъемлемого элемента своих поступков. Человеческое действие включает в себя не цепи совокупных взаимодействий и причин, а постоянный и никогда не ослабевающий контроль за поведением и его контекстами. Рефлексноть современной общественной жизни обусловлена тем, что социальная практика постоянно проверяется и преобразуется в свете поступающей информации и таким образом существенно меняет свой характер.  
Новым инструментом социологического познания в условиях общества модерна должна стать «теория структурации». Основным понятием теории структурации, определяющим субъекта действия, является понятие социального агента (агент – участник соц действия). Стратификационная модель агента включает 3уровня:  
1 мотивация действия

2 рационализация действия  
3 рефлексивный мониторинг действия

Стратификационная модель является абстрактным описанием любого действующего субъекта. 
Структурные свойства социальной системы делают возможным действия людей и являются результатом этих действий.  
Второй базисный пункт теории структурации исходит из того, что социальное окружение, в котором мы существуем, состоит не просто из какого-то беспорядочного набора событий и действий. В поведении людей, во взаимоотношениях, в которые они вступают, наблюдаются регулярности. С этими регулярностями и связана идея социальной структуры.