Сверхъестественное в первобытном мышлении

13

Федеральное агентство по образованию

ГОУ ВПО Уральский государственный технический университет – УПИ

ФАКУЛЬТЕТ ГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

КАФЕДРА СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ И ПСИХОЛОГИИ

Люсьен Леви-Брюль

«Сверхъестественное в первобытном мышлении»

Курсовая работа

Екатеринбург 2008

Оглавление:

Введение…………………………………………………………………….3

Глава I……………………………………………………………………….5

Заключение…………………………………………………………………12

Использованная литература……………………………………………….13

Введение.

Моя курсовая работа написана по книге французского антрополога и философа Люсьена Леви-Брюля (1857–1939) «Сверхъестественное в первобытном мышлении».

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ – важнейшая мировоззренческая категория, обозначающая области бытия и состояния сущего, воспринимаемые сознанием как принципиально отличные от фактов обычной реальности и в пределах "посюстороннего" каузального понимания необъяснимые. В своих онтологических характеристиках С. – запредельное обыденной действительности; в гносеологических – непознанное; в феноменологических – необыкновенное; в психологических – опыт таинственного. Область С. составляют те феномены, природа которых еще не вполне освоена человеком в силу особенностей культурного состояния, и те, что наделены культурой особым статусом "неотмирности". Многообразие явлений, исторически обозначавшихся как С., обусловило многозначность понятия.[1]

Люсьен Леви-Брюль родился в Париже 10 апреля 1857. Получил образование в Парижском университете; профессор философии Сорбонны в 1899–1927. Был директором Института этнологии при Сорбонне. Занимался историей французской и немецкой философии XIX в., затем обратился к изучению мыслительных процессов первобытных народов. В нескольких трудах разрабатывал идею, согласно которой первобытное мышление носит «дологический» характер и глубоко отличается от современного, подчиняясь не закону противоречия, а закону партиципации (причастности), когда вещь воспринимается одновременно как таковая и как нечто другое (примером может служить тотемизм)[2] .

Концепция Леви-Брюля оказала значительное влияние на изучение исторической специфики мышления (ментальности) в разные эпохи, в том числе на аналитическую психологию К. Г. Юнга, мифологические теории школы Н. Я. Марра, социологию М. Шелера и др. Современная критика его концепции, и прежде всего К. Леви-Строссом, выявила логический механизм сознания и преодоления фундаментальных (для первобытной культуры) противоречий при посредстве мифологической медитации и т. п., способность первобытного мышления к логическому анализу. Несмотря на вызванный справедливой критикой отказ Леви-Брюля от ряда своих положений, его работы послужили мощным стимулом развития культурно-исторического подхода к анализу человеческой психики.[3]

Среди его наиболее важных работ – Философия Огюста Конта (La Philosophie d'Auguste Comte, 1900) и Первобытное мышление (La Mentalité primitive, 1922).

Умер Леви-Брюль в Париже 13 марта 1939.

13

Глава I

В своём труде «Сверхъестественное в первобытном мышлении» Люсьен Леви-Брюль большое значение уделяет определению двух выражений: «первобытное» и «пра-логическое». Он утверждает, что выражение «первобытное» весьма относительно, и мы его используем лишь потому, что оно удобно и его трудно заменить. Выражение <первобытное> - чисто условный термин, который не следует понимать в буквальном смысле. Первобытными мы называем такие народности, как австралийцы, фиджийцы, туземцы Андаман­ских островов и т. д. Когда белые вошли в соприкосновение с этими народностями, последние еще не знали металлов, и их цивилизация напоминала общественный строй каменного века. Таким образом, европейцы столкнулись с людьми, которые казались скорее современниками наших предков неолитической или даже палеолитической эпохи, нежели нашими современниками. Отсюда и взялось название <первобытные народы>, которое им было дано. Эта <первобытность>, однако, весьма относительна. Если принять в расчет древность жизни человека на земле, то люди каменного века отнюдь не более первобытны, чем мы. О первобытном человеке в строгом смысле слова мы ровно ничего не знаем. Поэтому следует иметь в виду, что мы продолжаем пользоваться словом <первобытный> потому, что оно уже вошло в употребление, оно удобно и его трудно заменить. Этим термином, однако, мы обозначаем просто то, что немцы называют <естественные народы> (Naturtolker).[4]

Слово <пра-логическое> переводят термином <алогическое>, как бы для того, чтобы показать, что первобытное мышление является нелогическим, т. е. что оно чуждо самым элементарным законам всякой мысли, что оно не способно осознавать, судить и рассуждать подобно тому, как это делаем мы.[5] Первобытное мышление ориентировано иначе: там, где современный человек ищет вторичные причины, логическое объяснение тому или иному явлению, первобытный человек находит исключительно мистические причины, они повсюду. К тому же первобытное мышление выступает носителем полного безразличия к противоречиям, которых не терпит наш разум. Леви-Брюль заявляет, что подобная структура мышления действует не только у первобытных людей. Не существует двух форм мышления у человечества, одной - пра-логи­ческой, другой - логической, отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто, быть может всегда, в одном и том же сознании.[6] Доказательством последнего высказывания может послужить любой из нас, но об этом позднее.

Далее Леви-Брюль переходит к определению коллективных представлений, ведь это то, на чем собственно и базируется первобытное мышление. Он утверждает, что в первобытном обществе не существовало каких-то личных представлений, все они коллективные. Следующее, на что он обращает внимание, это то, что абсолютно все коллективные представления имеют одни и те же признаки, как, например:

            они передаются  из поколения в поколение

            они навязываются отдельным личностям, пробуждая в них, сообразно обстоятельствам, чувства уважения, страха, поклонения и т. д. в отношении своих объектов

            они не зависят в своем бытии от отдельной личности

Коллективные представления проявляют черты, которые невозможно осмыслить и понять путем одного только рассмотрения индивида как такового. Так, например, язык, хоть он и существует, собственно говоря, лишь в сознании личностей, которые на нем говорят, - тем не менее несомненная социальная реальность, базирующаяся на совокупности коллективных представлений. Язык навязывает себя каждой из этих личностей, он предсуществует ей и переживает ее.[7]

Лишь анализ, предложенный французской социологической школой в отношении многочисленных коллективных представлений и притом наиболее существенных, сделал возможным попытку общего и систематического изучения коллективных представлений у первобытных людей. Основываясь на этих трудах, я смог показать, что механизм умственной деятельности так называемых первобытных людей не совпадает с тем механизмом, который нам знаком по человеку нашего общества: я счел себя даже в силах определить, в чем заключается это различие, и установить наиболее общие законы, свойственные первобытному мышлению.[8] Коллективные представления имеют свои собственные законы, которые не могут быть обнаружены, особенно если речь идет о первобытных людях, изучением белого взрослого и цивилизованного индивида. Напротив, лишь изучение коллективных представлений, их связей и сочетаний в низших обществах сможет, несомненно, пролить некоторый свет на генезис наших категорий и наших логических принципов.[9]

По мере того как исследователи изучали народности низшего типа в самых отдаленных, а иногда совершенно противоположных точках земного шара, вскрывались поразительные аналогии между некоторыми из народностей, доходившие порой до полного сходства в мельчайших деталях: у разных народностей обнаруживались одни и те же институты, церемонии,  верования и обряды. Сравнительный метод, так сказать, напрашивался сам собой. Свою главную задачу школа видела в том, чтобы обнаружить, каким образом умственные функции, тождественные нашим, могли произвести такие представления и их сочетания. Здесь на сцену появлялась общая гипотеза, дорогая английской антропологической школе, - анимизм.[10] Тут Леви-Брюль обращается к «Золотой ветви» Фрезера. Он выделяет два важных момента в гипотезе анимизма:

            первобытный человек допускает одновременно и свое действительное существование в качестве живой и сознательной личности и существование в качестве отдельной души, могущей выйти из тела и проявиться в виде «призрака»

            желая установить причины видений, первобытные люди тут же обобщают то объяснение, которое дают своим снам и галлюцинациям. За всеми явлениями природы они видят души, духов, воли, которые подобны обнаруживаемым ими в себе самих, у своих товарищей, у животных.

Откуда он делает следующий вывод: «У первобытного человека без всякого усилия мысли, путем простого действия умственного механизма, тождественного у всех людей, возникает якобы <детская философия>, несомненно грубая, но совершенно последовательная[11]». При такой логике не возникает таких вопросов, какие она не смогла разрешить. Леви-Брюль говорит, что если бы современный человек утерял все свои знания, он построил бы точно такую же первобытную философию.

Однако Леви-Брюль задается вопросом: «следует ли допускать факт тождества умственного механизма у нас и у первобытных людей?». Он полагает, что Тейлор неправомерно приписал первобытным людям такой же способ, что и современным: «Объясняя анимистической гипотезой сходство институтов, верований и обычаев в самых различных низших обществах, английская школа вовсе не думает о том, чтобы доказать лежащую в ее основе аксиому: высшие умственные функции в низших обществах тождественны нашим».[12] В доказательство он приводит следующее: «Не впадая в порочный круг, нельзя объяснять самопроизвольное зарождение анимизма у первобытных людей определенной умственной структурой и параллельно доказывать наличие у первобытных людей данного строения ума, опираясь на самопроизвольный продукт этого умственного строения, на анимизм. Аксиома и ее следствия не могут служить друг другу опорой самоочевидности».[13]

Далее Леви-Брюль критикует некоторые отрывки из «Золотой ветви» Фрезера. Он не согласен с тем, как последний объясняет обычай уничтожения и разрушения оружия мертвеца, его одежды, предметов, которыми он пользовался, его жилища (иногда даже убивают жен и рабов покойника). Этот обычай, - говорит Фразер, - мог быть порожден идеей, будто мертвые гневаются на живых, завладевающих их имуществом. Представление о том, что души разрушенных таким образом предметов воссоединяются с покойником в стране духов, является менее простым и, вероятно, более поздним.[14] Стоит отметить, что Фрезер придерживается такой точки зрения, что в развитии мысли, как и в эволюции материи, более простое предшествует во времени. Леви-Брюль приводит в пример для опровержения данной теории языки менее развитых, чем мы народностей (австралийцы, абипоны, туземцы Андаманских островов, фиджийцы и т.д.), они значительно менее просты, хоть и значительно более первобытны, чем английский язык. Также подверглось критике еще одно толкование другого распространенного во многих странах обычая, который заключается в том, что в рот покойника кладут либо зерно, либо монету, либо кусочек золота. Фразер объясняет данный обычай следующим образом: «Первоначальный обычай мог заключаться в том, что в рот покойника клали пищу; впоследствии пищу заменили драгоценным предметом (монетой или чем-нибудь другим), чтобы дать покойнику возможность самому купить себе пищу».[15] В первый раз объяснение кажется Леви-Брюлю правдоподобным, однако после его проверки оказывается неправильным. Этот обычай действительно существовал в Китае, чему есть подлинное доказательство на основании древних китайских текстов. Золото и нефрит - вещества чрезвычайной прочности. Они - символы небесной сферы, которая непоколебима, неистребима и никогда не разрушается. Поэтому золото и нефрит (а также жемчуг) обеспечивают жизнеспособность лиц, которые их глотают. Более того, «таоисты» (Тао - первооснова бытия в учении полумифического китайского мудреца Лао-Тзе, основателя таонизма. Тао - невидим, непостижим, неопределенен и тем не менее совершенен) утверждают, что человек, проглотивший золото, нефрит или жемчуг, не только удлиняет свою жизнь, но и обеспечивает существование своего тела после смерти, спасая его от разложения. Само существование такого учения предполагает, что, «сянь» (представление о Сянь сложилось примерно в V - IV вв. до н. э. в результате трансформации веры в бессмертие души в момент сожжения трупа умершего. Достижение состояния Сянь находилось в зависимости от принятия веществ растительного происхождения, минералов, некоторых древесных грибов и т. п.), приобретшие бессмертие поглощением перечисленных веществ, продолжают пользоваться своим телом после смерти и переносятся в царство бессмертных даже телесно. Это проливает новый свет на общий обычай древних и людей нового времени, заключающийся в том, что покойников предохраняют от разложения, кладя им в рот или в какое-нибудь другое отверстие три драгоценных вещества: это попытка сделать из покойника «сянь». В иных местах покойникам дают монету для закупок в другом мире, однако ее не кладут в рот. Речь идет о поверии, аналогичном тому, которое заставляет или побуждает в Китае искать для гробов возможно более твердую древесину или древесину вечнозеленых деревьев: такие деревья, по представлению китайцев, богаче жизненной силой, которую они сообщают телу, находящемуся в гробу. Перед нами - случай встречающегося столь часто сопричастия (партиципации) через прикосновение.[16]

Далее Люсьен Леви-Брюль приводит еще несколько выдержек из работ деятелей английской антропологической школы и также доказывает несостоятельность их гипотезы. Гипотеза достаточно обща и гибка, чтобы быть в состоянии объяснить и новые факты: все дело - в остроумии.[17]

Критикуя своих предшественников, Леви-Брюль приходит  к радикально новому выводу: законы, управляющие коллективными представлениями отсталых народов, совсем не похожи на наши логические законы мышления. Во-первых, эти представления отнюдь не отделены от эмоций и волевых актов, а, напротив, включают их в себя. Коллективные представления, особенно когда они касаются религиозных обрядов, действуют резко возбуждающе на нервную систему, заряжая человека эмоциями страха, религиозного ужаса, страстного желания, надежды и т. п. Во-вторых, эти виды психической деятельности мистичны в смысле веры в таинственные силы и в общение с ними. Для первобытного мышления с его коллективными представлениями сама внешняя реальность мистична. Первобытный человек вовсе не ищет объяснения явлений окружающей действительности (как полагали этнографы классической школы), ибо эти явления он воспринимает не в чистом виде, а в сочетании с целым комплексом эмоций, представлений о тайных силах, о магических свойствах предметов.

13

Заключение

По мнению Леви-Брюля, коллективные представления не исчезают и в современном обществе. У людей всегда остается потребность в непосредственном общении с окружающим миром, ведь наука объективирует мир и тем самым как бы отделяет его от человека. Человек же стремится к живому общению. Наиболее отчетливо эта потребность сказывается в религии и в области моральных понятий и обычаев, где крепче всего удерживаются именно коллективные представления. Каждый из нас наверняка читает астрологические прогнозы и даже если не следует им слепо, то все равно проектирует на свою жизнь. А кто из девушек не гадал в рождественскую ночь? Для кого не существует примет? Пра-логическое мышление существовало и будет существовать в нашем, казалось бы, абсолютно рациональном мышлении, и с этим ничего не сделать. Такова природа человека. Закон партиципации и мистическая настроенность и впредь будут удовлетворять неискоренимые потребности людей.

Леви-Брюль первым показал, что в ходе исторического развития мышления изменяются не только его понятия, но и операции, прежде считавшиеся универсальными. Однако ему не удалось показать, в чем именно состоят исторические изменения в операциях мышления, что дает нам надежду сделать это за него. Кто знает, может через двадцать лет наши работы будут также изучаться как и работы  такого известного антрополога, как Люсьена Леви-Брюля.