Автор работы: Пользователь скрыл имя, 25 Марта 2015 в 08:45, контрольная работа
Под причинной, или каузальной, обычно понимают связь, одна из сторон которой (причина) порождает другую сторону (следствие). Различное решение вопроса о причинности определяется, прежде всего, различием основных философских направлений — материализма и идеализма. Для материализма причинная связь есть объективная, существующая вне нашего сознания связь между явлениями внешнего мира, она есть одна из форм всеобщего взаимодействия природы и общества.
Причинная связь в уголовном праве
Под причинной, или каузальной, обычно понимают связь, одна из сторон которой (причина) порождает другую сторону (следствие). Различное решение вопроса о причинности определяется, прежде всего, различием основных философских направлений — материализма и идеализма. Для материализма причинная связь есть объективная, существующая вне нашего сознания связь между явлениями внешнего мира, она есть одна из форм всеобщего взаимодействия природы и общества. С точки зрения идеализма причинная связь — это субъективная категория, которая существует лишь в сознании познающего субъекта (субъективный идеализм), или хотя и объективная категория, но которая выводится не из внешнего мира, а из объективно существующего разума, логики, идеи (объективный идеализм).
Идеалистическое понятие о причинности в современной философии обычно опирается или на учение Юма, или на учение Канта.
По учению Юма, причинность есть лишь привычка нашего сознания считать, что за данным явлением обычно следует другое определённое явление. Хотя идея причинности и имеет своим источником опыт, она всё же не выражает объективной связи между предметами внешнего мира и является чисто субъективной категорией.
В отличие от Юма, Кант не выводит понятие причинности из опыта, а объявляет, что оно существует в сознании человека до всякого опыта, считает его априорным понятием нашего рассудка, привнесённым им в опыт. Закономерность природы, по Канту, есть не объективно существующая вне человеческого сознания связь между предметами внешнего мира, а лишь связь между «явлениями» (восприятиями внешнего мира нашими чувствами — ощущениями).
Среди русских дореволюционных криминалистов существовало немало приверженцев идеалистических концепций причинной связи: кантианские основы решения вопроса о причинности в уголовном праве провозглашал
С.П. Мокринский, на позициях учения Юма и его последователей стоял Н.С. Тимашев.
Существует точка зрения, согласно которой юрист может разрешить вопрос о причинной связи в праве независимо от решения проблемы причинности в философии. Так немецкий криминалист Л. Трэгер полагал, например, что философия как таковая неспособна дать какие-либо разъяснения причинности в области права; причинность в праве означает лишь установление того, «что должен понимать юрист под словами закона о причинении смерти, телесного повреждения, убытка и т.д.» .
Р. Маурах провозгласил, что этот вопрос должен решаться не с точки зрения философского или естественнонаучного понимания причинности, а в зависимости от практических потребностей, т.е. предоставил решение вопроса о причинной связи полностью на усмотрение суда. Аналогичные суждения высказывались и в русской юридической литературе (С.В. Познышев). Нужно заметить, однако, что взгляды о независимости юриспруденции от философии, как правило, всё же носили на себе печать определённого философского направления.
Вопрос о значении причинной связи при определении ответственности за совершённое преступление в теории уголовного права исторически возник в связи с рассмотрением преступлений против жизни и здоровья. Итальянские юристы средних веков выработали целый ряд правил, которые, как им казалось, могли содействовать определению ответственности за убийство, явившееся результатом нанесения раны потерпевшему. Они считали, что для признания наличия причинной связи при убийстве требуется непосредственное лишение жизни другого человека, например, удар топором, выстрел в упор. Всякое привходящее обстоятельство, содействующее наступлению преступного результата, устраняло вменение содеянного в вину лицу. Это так называемая теория исключительной причинности, сложившаяся под влиянием аристотелевского представления о действующей причине.
Криминалисты феодальной эпохи проводили различие между безусловно смертельными ранами и ранами не смертельными. При наличии последних они отрицали причинную связь между ранением и наступившей смертью потерпевшего. Для признания причинной связи необходимо было, чтобы смерть наступила до истечения «критических дней» (этот срок обычно составлял 40 дней) после нанесения ранения. Примером могут служить постановления Воинских артикулов Петра I. В толковании к артикулу 154 (об умышленном убийстве) говорится: «…Но надлежит подлинно ведать, что смерть всеконечно ли от битья приключилась. А ежели сыщется, что убиенной был бит, а не от тех побоев, но от других случаев, которые к тому присовокупились, умре, то надлежит убийцу не животом, но по разсмотрению и по разсуждению судейскому, наказать или тюрьмою или денежным штрафом, шпицрутеном и протчая». Для установления причинной связи между нанесённым ранением и смертью потерпевшего Воинские артикулы также обязывали произвести судебно-медицинское вскрытие и перечисляли 15 видов ран, которые «за смертельные почитаются».
Феодальная доктрина исключительной причинности дольше всего сохраняла действие в странах англосаксонского права. В английском праве до сих пор для признания причинной связи при убийстве требуется, чтобы не истёк определенный срок (год и один день после причинения повреждения).
Однако наиболее распространённой теорией причинности в западной уголовно-правовой литературе является так называемая теория conditio sine qua non (теория «необходимого условия»). Согласно этой теории действия человека тогда является причиной данного события, когда оно было одним из необходимых условий наступления этого события. Теория conditio sine qua non исходит из предположения о полной равноценности всех предшествовавших близких или отдаленных условий наступления данного события. Каждое из них, если оно удовлетворяет указанному требованию, может рассматриваться как причина произошедшего.
Одним из основоположников этой теории считается немецкий юрист Бури, который в конце 60-х — начале 70-х гг. прошлого столетия опубликовал ряд работ, посвящённых вопросу о причинной связи.
В юридической литературе при попытке определить философские корни теории conditio sine qua non обычно расценивают её как позитивистскую теорию причинности. Однако А.А. Пионтковский утверждал, что не существует вообще никакой специальной теории причинности позитивизма, рассматривать теорию conditio sine qua non можно лишь либо в рамках механистического материализма, когда причинная связь рассматривается как объективное явление, либо в рамках идеалистического учения о причине, либо как результат непоследовательного их смешения. Мокринский, например, объявляя причинность априорной категорией (т.е. следуя Канту), для своего понимания закона причинной связи пользуется работой немецкого материалиста XVIII в. К.Ф. Гомеля: «Каждое событие, как бы оно не было маловажным, необходимо обусловлено всем мировым прошлым и всем настоящим. Вместе с тем, составляя часть целого, оно необходимо обуславливает всё существующее и всё то, что имеет осуществиться в будущем. По меткому и образному замечанию Гомеля, стоило бы изъять из Вселенной только один атом, и весь мир распался бы» .
Теория причинности conditio sine qua non была господствующей в юридической литературе по гражданскому праву вплоть до начала текущего столетия, а в уголовно-правовой литературе это положение она занимала и в последствии. Однако нередко она вызывала возражения.
Основное возражение заключалось в том, что она ставит вопрос о возможности ответственности за очень далеко идущие последствия совершённого деяния. Против неё выступали прежде всего цивилисты, т.к. в области гражданского права во многих случаях по буржуазному праву ответственность за последствия могла наступать при наличии их невиновного причинения. Типичным в этом отношении явился аргумент, выдвинутый П. Эртманом: «Если мой пёс надоедает прохожему, и он вследствие этого изменяет маршрут своей ежедневной прогулки, а затем, спустя несколько недель, прохожий попадает под автомобиль, гуляя по вновь избранному маршруту, то я должен буду нести ответственность, ибо если бы моя собака не вела себя определенным образом, то прохожий не изменил бы прежнего направления своей прогулки и не попал бы под автомобиль. Моя собака, за которую я должен отвечать и при отсутствии вины с моей стороны, согласно ст. 833 Гражданского уложения, создала условие, без которого не могло наступить увечье или смерть прохожего».
Возражения цивилистов против теории conditio sine qua non были ослаблены в области уголовного права, т.к. тут ответственность предполагает установление вины лица в совершении преступления и отпадает за отдалённые последствия действий, которые не могли быть предусмотрены лицом.
Однако, хотя теория причинности conditio sine qua non исходит из признания принципиального равенства всех условий, необходимых для наступления данного преступного результата, в действительности сторонникам её приходится отступать от этого положения при определении содержания умысла и неосторожности и разрешении конкретных вопросов ответственности за совершённое преступление. Если понимать причинность как любое из необходимых условий наступления результата, то для наличия умысла было бы достаточным требовать установления сознания того, что данное условие может содействовать наступлению преступного результата. Фактически же сторонники этой теории для установления умысла требуют осознания более конкретного развития причинной связи между действием и наступившим результатом.
В качестве иллюстрации такой непоследовательности приводится обычно следующий пример: А. направляет Б. в лес в надежде, что во время наступающей грозы Б. будет убит молнией. С точки зрения теории conditio sine qua non было бы справедливым в случае гибели Б. привлекать к уголовной ответственности А. за оконченное умышленное убийство, а в случае, когда всё обошлось благополучно, — за покушение на убийство. Однако криминалисты, сторонники теории conditio sine qua non такого вывода не делают, ссылаясь на то, что это противоречит их «правовому чувству».
Не могла эта теория причинности объяснить и объём уголовной ответственности при совершении умышленного преступления, связанного с наступлением определённых квалифицирующих последствий (например, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлёкшее за собой смерть потерпевшего). Так, если кому-либо был умышлено нанесён тяжкий вред здоровью, и он погиб во время автомобильной катастрофы, когда его везли в больницу, то хотя с точки зрения рассматриваемой теории налицо причинная связь между действиями лица и смертью потерпевшего (судебная практика на западе обычно признаёт, что для ответственности за квалифицированное по последствиям умышленное преступление не требуется виновного отношения лица к этим последствиям), всё же сторонники не предлагают в этом случае привлекать за совершение квалифицированного вида умышленного преступления.
Недостатки теории conditio sine qua non породили в уголовно-правовой литературе стремление создать иную концепцию понимания причинной связи в праве. Примером таких концепций может служить теория, развитая К. Биндингом. Из всех предшествующих условий данного события он стремился выделить такое условие, которому принадлежит решающая роль в воспроизведении этого события; его то Биндинг и считает причиной наступившего результата в тесном смысле слова. Биндинг полагал, что вызвать какое-либо изменение во внешнем мире — это значит нарушить равновесие между существующими противодействующими и содействующими данному изменению условиями в сторону последних. Человеческое действие, нарушающее это равновесие, является для него причиной наступивших последствий. Однако этой теории присущи по существу те же черты, что и теории conditio sine qua non: все далеко идущие последствия, наступившие от причины — перевешивающего условия, могут быть поставлены с нею в связь. Она исходит из метафизических представлений о внешнем мире и также не проводит различия между необходимыми и случайными связями.
Другие криминалисты стремились внести в понимание причины в уголовном праве непосредственно элемент вины. Так Н.Д. Сергеевский, признавая основные положения теории conditio sine qua non, указывал, тем не менее, что в области уголовного права она не должна иметь практического применения. Разделяя общефилософское понятие причины и специально уголовно-правовое, он отмечал, что причиной какого-либо события для уголовного права служит лишь то действие лица, в момент совершения которого у него была возможность предвидеть данное явление как последствие своего действия. Причинной связью в уголовном праве Сергеевский считал лишь ту причинную связь, которая охватывалась или могла охватываться предвидением лица.
Надо заметить, что приверженцы теории conditio sine qua non имелись и в советской уголовно-правовой науке, не говоря уже о многочисленных её последователях среди криминалистов стран соцлагеря. Так, Т.В. Церетели пишет: «поступок лица должен быть признан необходимым условием (причиной) наступившего изменения во внешнем мире, когда при отсутствии этого действия изменения не произошло бы.<…> Но причинная связь самостоятельно взятая, ещё не решает вопроса об уголовной ответственности. Для последней необходима общественная опасность (противоправность) действия и вина действующего лица» .
Особняком от главных концепций причинной связи в науке уголовного права стояли так называемые индивидуализированные теории, признающие неравноценность условий для возникновения результата.
В русской дореволюционной литературе сторонником разграничения причины и условия был проф. Н.С. Таганцев. Поступок человека, по мнению Таганцева, не может вызвать непосредственно последствия без содействия других привходящих сил. Поэтому для установления причинной связи прежде всего следует выяснить, в каком отношении к присоединяющимся силам должен находиться человеческий поступок. Вменение последствия, по теории Таганцева, не подлежит сомнению тогда, когда действия лица возбудило силы, вызвавшие наступление вредного последствия. Ответственность обоснована и в тех случаях, когда лицо, хотя и не возбуждало силы, но дало существующим и действующим силам такое направление, благодаря которому наступил результат. Наконец, Таганцев признаёт ответственность и в том случае, когда человек даже не направлял сил, но своим поведением настолько облегчил «успех этих присоединившихся сил, что их независимость является мнимою, а не действительною». Однако как определить преобладание или относительную незначительность поступка по сравнению с присоединившимися силами Таганцев не объяснил и предоставил решение этого вопроса в каждом отдельном случае судье.