О стратегии развития России

проданным товарам (работам, услугам) колеблется на уровне 30%, а по активам — на уровне 12 —13%, то в отраслях, создающих  нововведения (машиностроение, производство электрооборудования, электронного и оптического оборудования), — на уровне соответственно 8 — 9 и 6%. Однако такой ответ представляется упрощением.

    Наименьшая  инновационная активность наблюдается  в наиболее прибыльных отраслях сырьевого  комплекса, где удельный вес организаций, осуществлявших технологические инновации, составляет 5—7%, а наивысшая (от 15 до 26%) — в низкорентабельных производствах машиностроительного комплекса. В результате снижается технологический уровень российского ТЭКа.

    В конце 1980-х годов показатели коэффициента извлечения нефти и объема газа, сжигаемого в факелах, в процентах от добычи в России были практически на уровне США. К настоящему времени в нашей стране первый снизился почти на 20%, в то время как В Соединенных Штатах на столько же возрос; второй увеличился в 2—2,5 раза, а в США сократился на V₃¹⁰.

    Но  если крупные корпорации не предъявляют  спрос на инновации, то бессмысленно надеяться на развитие малого инновационного предпринимательства, так как отсутствует спрос на его продукцию (услуги). Может быть, дело не в нехватке финансовых ресурсов, даже «длинных»? Один американский менеджер высказал мысль, что если проблемы порождены системой, то даже миллиард долларов не изменит ситуацию, а лишь увеличит число проблем.

    Таким образом, согласно второму  подходу, государство не создает институциональных условий для инновационной активности предпринимателей. Речь идет о неразвитости правовой базы предпринимательской деятельности, административных ограничениях, удушающем конкуренцию монополизме, отсутствии значимых налоговых преференций для инноваторов. Соответственно государство должно прежде всего формировать институциональные условия для активизации инновационного поведения предпринимателей.

    В целом мы согласны с такой постановкой, но вместе с тем считаем, что ее неверно противопоставлять инвестиционно-инновационной активности государства. Лишь органическое сочетание этих двух аспектов выступает необходимым и достаточным условием успеха. Соответственно стратегия институциональных преобразований должна быть направлена на создание условий для инновационной активности как государства, так и предпринимателей.

Стратегия институциональных  преобразований

Главным механизмом экономического роста в  рыночной экономике служит конкуренция. Инновации — один из инструментов конкурентной борьбы. Об этом писали еще К. Маркс при рассмотрении избыточной прибавочной стоимости и Й. Шумпетер в теории смены технологи-ческих укладов, происходящей в результате перетока ресурсов от предпринимателей-консерваторов к предпринимателям-новаторам.

    Вместе  с тем при оценке возможности  использовать инновации как инструмент конкурентной борьбы необходимо учитывать  связанные с этим высокие риски¹¹. Не случайно развитие инновационного предпринимательства потребовало широкого распространения производных финансовых инструментов (деривативов), страхующих (маскирующих) инвестиционные риски: какой инвестор будет «напрямую» вкладывать собственные средства в инновации с учетом известной неблагоприятной статистики их осуществимости¹²? Поэтому ликвидация монополизма в целях развития конкуренции — необходимое, но не достаточное условие для получения инновационных эффектов.

    Если  предприниматель может использовать менее затратные и рискованные инструменты конкурентной борьбы, то его выбор очевиден. Вряд ли серьезно снизят названные риски различные компенсационные меры (кредитно-инвестиционно-налоговые льготы или механизмы государственно-частного софинансирования). Они потребуются, когда само предпринимательство воспримет инновации как главный фактор собственной успешной деятельности. Скорее более результативными окажутся меры, повышающие риски использования иных (неинновационных) инструментов конкуренции.

    Как известно, важнейшим условием успешного  предпринимательства в России выступает тесное взаимодействие с властными структурами. Конечно, оно осуществляется в любой экономике. Но в данном случае речь идет не о партнерских отношениях государства и бизнеса, а о возможностях властных структур и их представителей влиять на предпринимательскую деятельность, а зачастую — диктовать свою волю. При этом главным инструментом конкурентной борьбы для pqc- сийского предпринимательства становится поиск «покровительства» во стороны органов власти и ее представителей. Но подобное положение практически исключает использование различных нововведений для успешной деятельности.

Такая ситуация была исторически характерна для российской экономики. На всевластие чиновника как важнейший ограничитель здорового экономического роста  обращал внимание Совет съездов  представителей промышленности и торговли России на рубеже XIX—XX вв., отмечая его «невыносимость» для экономической жизни страны¹³. Неограниченная власть над предпринимателем «государева человека», будь то гоголевский городничий, генерал-губернатор, партийный руководитель, глава администрации того или иного уровня или высшие государственные чины, позволяет последнему «покровительствовать» или «душить» конкретный бизнес, вынуждая его искать в качестве главного инструмента конкурентной борьбы за выживание не новые технологии, а новые, «инновационные» формы, методы и инструменты получения «государевой крыши». Именно в этом состоит главная причина исторически сложившейся неинновационности российской экономики, что справедливо отметил Д. Медведев в статье «Россия, вперед!».

    Мы  имеем в виду огосударствление отношений присвоения, формирующее фундаментальное неравенство во взаимодействии предпринимателя и государства. Последнее в лице своих представителей в любой момент может лишить собственников возможности присваивать доход от принадлежащего им капитала. В результате экономический интерес предпринимателя направлен не на структурное и технологическое развитие, требующее долгосрочных вложений в материальную базу предпринимательской деятельности и человеческий капитал, а на максимизацию немедленного результата.

    Деформация  отношений присвоения, порожденная их огосударствлением, ведет к деформации распределительных отношений, проявляющейся в исторически сложившейся дешевизне рабочей силы в России. Поэтому, несмотря на высокие темпы экономического роста, в стране широко распространена относительная бедность населения.

    Формально в 2000—2009 гг. доля населения, имеющего доходы не выше прожиточного минимума, сократилась  с 29 до 13,1%. Однако в 2000 г. величина прожиточного минимума равнялась 53% среднедушевых  доходов, а в 2009 г. — V₃. Доля населения, имеющего доходы в 2009 г. менее половины среднедушевых, как и в 2008 г., осталась на уровне 2000 г.¹⁴

    Как показывают расчеты ИСЭПН РАН¹⁵, при сохранении нынешней системы распределительных отношений дальнейший рост национального богатства не приведет к снижению относительного уровня бедности; более того, не удастся преодолеть тенденцию к нарастанию чрезмерного социально-экономического неравенства. При этом более ²/₃ общего количества малоимущих и крайне бедных занято в экономике. Однако еще И. Т. Посошков отмечал, что «не дачей полного кормления у русских людей охоту и к мастерству прилежание тем пресекают и размножиться доброму художеству не допускают»¹⁶. Памятуя, что в его времена «добрым художеством» называли промышленную (ремесленническую) деятельность, можно сказать, что именно он заложил основу современного понимания связи человеческого капитала с инновационным типом экономического роста.

На преодоление  огосударствления отношений присвоения были, по существу, направлены экономические  реформы П. А. Столыпина. Оно было доведено до абсолюта в советской системе хозяйствования. Вместе с тем первая же попытка «вывести» предпринимателей из системы тотального огосударствления «военного коммунизма» — переход в начале 1920-х годов к нэпу — дала быстрый эффект: для восстановления докризисного уровня (1913 г.) производства сельскохозяйственной продукции (сократившегося на ²/₃) потребовалось четыре года, а промышленной (сократившегося в пять раз) — шесть лет.

    Однако  «независимость» предпринимательского слоя от государства неизбежно вела к ограничению всевластия последнего, что послужило главной причиной сворачивания нэпа, а затем уничтожения самостоятельного предпринимательства в деревне. Благодаря возврату к всеобщему огосударствлению стали возможны отдельные впечатляющие успехи и в создании новых технологий, и в развитии социальных отношений, но обеспечить переход от экстенсивных факторов экономического роста к интенсивным на базе научно-технического прогресса не удалось. В результате страна проиграла экономическое соревнование с Западом, следствием чего стал распад СССР.

    Поэтому главная задача радикальной экономической  реформы, провозглашенной на Всесоюзной научно-практической конференции в  ноябре 1989 г.¹⁷, виделась в разгосударствлении экономики. На практике под лозунгом разгосударствления реализовали примитивный подход к обновлению отношений собственности — «обвальную» приватизацию, породившую проблему «неэффективного» (в народнохозяйственном смысле) собственника¹⁸.

    Дело  в том, что приватизация не тождественна разгосударствлению. Отношения собственности гораздо сложнее, чем ее юридические формы, простой сменой которых невозможно преобразовать их политико-экономическое содержание. Как отмечал В. С. Соловьев, эта категория «более принадлежит к области права, нравственности и психологии, нежели к области отношений хозяйственных. Уже это обстоятельство ясно показывает, как ошибочно стремление обособить экономические явления в совершенно самостоятельную и себедовлеющую сферу»¹⁹!

В основе нынешнего огосударствления российской экономической жизни лежит недостаточная легитимность сложившихся отношений собственности на средства и результаты производства, предопределенная механизмами приватизации госсобственности в 1990-е годы. Еще в начале XX в. В. В. Розанов писал: «В России вся собственность выросла из „выпросил", или „подарил", или кого-нибудь „обобрал". Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается»²⁰. В результате любые действия государства (его представителей), направленные на ограничение «предпринимательских свобод», даже если они противоречат действующему законодательству, получают поддержку в массовом сознании. Этим обусловлено глубокое расхождение между правом и правоприменительной практикой в экономической жизни российского общества.

    Иное  дело, если общественное сознание признает сложившиеся отношения присвоения социально приемлемыми. Тогда при  защите своих прав от неправомерных  действий властных структур собственник  может опираться на общественную поддержку. Это связано с тем, что социальная приемлемость отношений собственности формируется не законодательными актами, а экономическим поведением самих предпринимателей. Реализуя свой частный предпринимательский интерес, собственник капитала не должен забывать, что он действует в обществе со сложившимися представлениями о социальной приемлемости тех или иных шагов, не всегда совпадающими с установленными правовыми нормами. Д. Норт отмечал ошибочность представления, «что жизнь и экономические процессы подчиняются писаным законам и правам собственности. Однако даже в самых развитых экономиках формальные правила составляют небольшую (хотя и очень важную) часть той совокупности ограничений, которые формируют стоящие перед нами ситуации выбора... Наше поведение в огромной степени определяется неписаными кодексами, нормами и условностями»²¹.

    Проблема  социальной справедливости интересует людей не меньше, чем экономическая результативность или соображения формального права. Умение сочетать частный предпринимательский интерес с неформальными общественными нормами характеризует социально ответственного предпринимателя, легитимируя его собственность.

    Таким образом, стратегическим направлением институциональных преобразований, создающих условия для перехода к инновационному типу экономического роста, остается разгосударствление отношений присвоения.

Движущие  силы стратегии

    Действия  предпринимателей, направленные на легитимацию  собственности, вряд ли могут осуществляться стихийно по мере постепенного осознания своего стратегического интереса. Как показывает исторический опыт, единственно надежный механизм таких изменений — действие нерыночных институтов гражданского общества. Именно они способны ограничивать эгоистические интересы предпринимателей, с одной стороны, и постоянное стремление государства к избыточному присутствию в экономике — с другой. В странах с социально ориентированной экономикой эти институты образуют важнейший элемент механизма регулирования экономической жизни.

    К сожалению, говорить об успешном становлении  гражданского общества в России не приходится. В результате сохраняются деформации экономической жизни, ее огосударствление в новых формах, квазирыночный характер экономических отношений, отсутствует социальная консолидация. В течение длительного времени в России действовали государственные механизмы подавления индивидуальной гражданской активности. В советский период были разрушены институты гражданского общества, которые формировались на всем протяжении истории России, отражая ее цивилизационную специфику; взамен активно насаждались институты, имеющие квазиобщественный характер.

    После 1991 г. действия по развитию институтов гражданского общества, в том числе  со стороны государства, далеко не всегда были направлены на восстановление исторической преемственности, а иногда прямо противоречили этой задаче. Отметим, что сами институты гражданского общества возникают как результат изменений в мышлении и поведении их субъектов — людей. Нельзя отождествлять политику формирования институциональной системы гражданского общества с системой государственных мероприятий, ориентированных на создание различных негосударственных (общественных) структур. Скорее задача государства, здесь должна заключаться в создании социально- экономической и политической атмосферы, при которой устраняются различные препоны для реализации индивидуальной общественной активности граждан, создания ими соответствующей материальной (экономической) базы.