Когнитивная матрица для описания Гендера

Серова  И.Г.(Тамбов)

КОГНИТИВНАЯ МАТРИЦА ДЛЯ ОПИСАНИЯ ГЕНДЕРА

Задачей когнитивной  лингвистики является поиск ответа на вопрос, что «лингвисты могут  сказать о человеческом разуме, и  о том, как представляется ему  окружающий мир» [Кубрякова 2004: 13].

В соответствии с основными идеями когнитивной лингвистики, значения слов в системе языка соотносимы с определенными когнитивными контекстами – когнитивными структурами, или блоками знания, которые стоят за этими значениями и обеспечивают их понимание [Болдырев 2009: 45]. Это положение развивается многими авторами, использующими для ее экспликации разную терминологию –  в частности, Р.Лэнекер [Langacker 1991: 3] пользуется термином "cognitive domains" (когнитивные области, сферы, или контексты), Ж.Фоконье [Fauconnier 1985] и Дж.Лакофф [Lakoff 1990] используют термин "ментальные пространства", а Ч.Филлмор называет эти структуры фреймами.

 Контекст, на фоне которого определяется языковое значение, является внешним по отношению к системе языка, а значения понимаются как когнитивные структуры, включенные в модели знания и мнения, конкретные концептуализации [Langacker 1991; Jackendoff 1991, 1995, 1997; Taylor 1995; Ungerer, Schmid 1997].

Предлагаемые исследователями термины, и, в частности, термин «матрица» может использоваться в разных смыслах. В частности, он может обозначать: 1) многоаспектность знания, 2) множественность способов языковой репрезентации знания (вербализации концепта, синонимия), 3) вариативность контекстов употребления (многофункциональность) и 4) многозначность языковой единицы на уровне системы. Однако только в первом случае правомерно говорить о когнитивной матрице как системе взаимосвязанных когнитивных контекстов или областей концептуализации объекта [Болдырев 2009: 47]. В связи с этим, помимо известных методов концептуального, фреймового, прототипического анализа актуальным может быть когнитивно-матричный анализ, предложенный в работах [Болдырев, Куликов 2006; Болдырев, Алпатов 2008; Болдырев 2009] и предполагающий одновременное обращение к нескольким концептуальным областям.

Когнитивная матрица как особый формат знания позволяет отразить различные связи концепта с теми концептуальными областями, которые служат источниками его содержания. В качестве таких источников-компонентов матрицы для диалектного концепта, в частности, могут рассматриваться следующие концептуальные области: “диалект”, “территория”, “культура”, “свой-чужой”, “оценка”, “языковая репрезентация” [Болдырев, Куликов 2006].

На первый взгляд, понятие  когнитивной матрицы аналогично понятию фрейма, но между ними есть существенные различия [Болдырев 2009: 49]. Если фрейм представляет собой иерархически организованную структуру, в которой выделяются обязательные и факультативные компоненты, то для структуры когнитивной матрицы в целом нехарактерна какая-либо иерархия. Компоненты когнитивной матрицы открывают доступ к разным концептуальным областям, ни одна из которых не является строго обязательной или доминирующей по отношению к другим.

Фрейм выступает как единый когнитивный контекст, целостная структура, а когнитивная матрица – как система разных когнитивных контекстов, представленных ее компонентами интегративно в рамках единого сложного концепта. Важное отличие заключается также и в том, что фрейм остается преимущественно моделью обыденного знания, в то время как содержание компонентов матричной модели может значительно варьировать в пределах от обыденного до экспертного знания [Там же].

Понятие когнитивной  матрицы, использованное Р. Лэнекером для описания конфигурации знания, служащей основанием значения языковой единицы [Langacker 1987: 147] применяется им и другими авторами к концептам, которые могут профилироваться в нескольких абсолютно некогерентных доменах [Croft, Cruse 2004], причем, термин «домен» предполагает определенную степень когнитивной независимости. При этом отграничение одной области от другой осуществляется интуитивно и эмпирически, исходя из конструкций языка. Например, когнитивной матрицей называется совокупность доменов, одновременно предполагаемых  концептом «human being». Концепт «human being» можно определить относительно доменов физических объектов (body), живых организмов (living things), агентов волеизъявления (volitional agents) и др. [Croft, Cruse 2004: 25].

Впервые когнитивно-матричный  анализ был использован в работах по диалектному знанию и изучению культурной специфики языка: [Болдырев, Куликов 2006; Болдырев 2007а]. Как система исследовательских приемов этот анализ включает выявление посредством концептуального анализа взаимосвязанных аспектов единого знания интегративного характера (интегративного концепта) и построение на этой основе когнитивной матрицы интегративного концепта (когнитивно-матричное моделирование).

В настоящей статье предпринимается  попытка когнитивно-матричного моделирования  гендера как интегративного концепта социокультурного знания.

Ранее нам доводилось писать о репрезентации женского и мужского начал в философии (условно обозначим эту сферу как домен 1) в свете заданных христианской европейской культурой оппозиций сознание-материя, тело-дух [Серова 2008].

Не менее перспективным для рассмотрения представления знаний о гендере является сфера искусства (домен 2), как визуального (живопись), так и вербального (литература).

Женское в искусстве  всегда предстает как объект (муза, модель), а мужское – как субъект (поэт, художник, критик).

Анализ сферы литературы и литературоведения показывает, что женщины, сделав попытку взяться за перо, обнаруживают, что женщина и женственное уже являются объектами мужского дискурса, и они определены в литературе с мужской точки зрения. Стараясь описать что-то, женщины обязаны одобрять и то пространство, откуда им дана возможность говорить, а там они всегда уже находят себя изображенными. И не только: высшие достижения «по умолчанию» определяются как «равные мужским», хотя провозглашается отсутствие подразделения на мужское/женское в принципе. Наивысшим комплиментом для женщины-автора является оценка типа «N. владеет словом, …жестким мужским стилем», или: «у N. суровое мужское перо» [СГТ 2002: 98]. Р. Барт писал, что в литературной критике и литературном каноне «мужчина подобен небосклону, горизонту, верховной власти, которая одновременно и определяет и содержит в себе статус женщины» [Барт 1994: 65-66].

В обстоятельствах маркирования письма мужским признаком, женщины либо находят свое место в границах определенного жанра или манеры письма, либо пишут под чужим, чаще всего мужским, именем. В этом ряду наиболее известны имена английских и французских писательниц. К примеру, Шарлотта Бронте использовала псевдоандроним Каррер Белл, ее сестры Эмили и Энн подписывались той же фамилией, но с другими именами: Эллис и Актон. Энн Эванс подписывалась именем Джордж Элиот, а Аврора Дюдеван использовала псевдоандроним Жорж Санд.

Существует мнение, что  стремление преуспеть на литературном поприще наряду с мужчинами представляет собой трансвеститный и отчасти трансгендерный акт, так же, как и энергичный отказ от «именования себя поэтессой или писательницей в пользу категории «поэт» или «писатель» [Улюра 2006: 386]. В патриархатной культуре женщина не может говорить вне маскулинного дискурса, и, следовательно, не имеет своего, женственного языка. По Л. Иригарэ, у женщин лишь один путь: они могут только имитировать маскулинный дискурс, разоблачая присущее ему подавление женственного с помощью игрового повторения. Но они одновременно остаются и еще где-то в другом месте [Irigaray 1985: 76]. Это «другое место» значит, по Л.Иригарэ, что женщина всегда «другое» в маскулинном дискурсе.

 В феминистской теории «женское письмо» понимается как письмо, которое должно освободить женщин от мужского типа языка, стремящегося к единой истине. Акт женского письма призван децентрировать систему традиционных (мужских) значений [Сиксу 2001: 808], и тогда женщина может стать субъектом, а не объектом в искусстве. Драматическая проблема, решаемая гендерным литературоведением сегодня, состоит в том, может ли реабилитация женщин в литературном творчестве осуществляться путем интеграции женщин-писательниц в существующий маскулинный канон, или должна происходить через создание антиканона.

Гендер стал «местом встречи» для естественных и социальных наук, поэтому двумя конкурирующими концепциями в области социологии и психологии (домен 3) являются биодетерминизм и социальный конструктивизм. Гендерное знание в этих областях рассматривается в рамках оппозиции природа-культура.

Биодетерминистские концепции  популярны среди исследователей, которые, как Л.Тайгер и Р.Фокс (Tiger, Fox 1971) полагают, что разделение сфер деятельности между мужчинами и женщинами неизбежно, как неизбежно и доминирование мужских особей, так как оно заложено в биологических программах приматов и человека. Пытаясь полностью устранить социокультурные факторы и ссылаясь на теорию Ч.Дарвина, ученые, работающие в этом направлении, объясняют различие в мужском и женском поведении тем, что каждый биологический пол использует различные способы для увеличения своих шансов в процессе естественного отбора. В отечественной науке к биодетерминистким концепциям относят информационную теорию В.А. Геодакяна [Геодакян 1989: 171-188], называемую теорией асинхронной эволюции.

Биологические и психологические  сходства и различия между мужчинами  и женщинами вызывают интерес в самых широких научных кругах и постоянно являются предметом оживленной дискусcии, сводящейся к обсуждению качеств, которые даны мужчинам и женщинам «от природы», и качеств, выработанных в ходе развития цивилизации и разделения труда. В настоящее время соответствующие науки располагают значительными и достаточно противоречивыми данными [Бендас 2005; Берн 2001], что позволяет придти к различным, иногда диаметрально противоположным выводам, поэтому этими фактами успешно оперируют специалисты, зачастую придерживающиеся противоположных взглядов.

Однако единственным значимым различием между мужским и женским организмом является репродуктивная функция женщины, которой не обладают мужчины. Этот факт остается неизменным и никак не зависит от гендерных идеологий, которые на нем базируются. Существование и природа этих идеологий не имеет ничего общего с чистой физиологией: гендерные идеологии, институты и идентичности, надстроенные над ними, являются социальными фактами, требующими общественного соглашения.

Впервые обратила на это  внимание и обосновала существование  системы пол/гендер антрополог Г. Рубин. В ее классической работе «The Traffic in Women» (Обмен женщинами) биологическому полу был противопоставлен гендер как социальная конструкция, понимаемая как разделение по половому признаку, обусловленное социально [Rubin 1974].

Среди большинства представителей феминизма биологические обоснования  пола не находят поддержки, так как  понятие биологии, будучи включено в социально-культурный контекст, сразу же становится оценочным, хотя на первый взгляд, когда говорят о биологии, кажется, что это слово означает что-то до-социальное, не-социальное или естественно-научное. Женщины одинаковы с мужчинами не во всех отношениях – по ряду параметров они иные, а общественные группы, объявляемые «иными», обычно получают свидетельство о «неполноценности» и лишаются права на равенство с группой, которая устанавливает культурные нормы и ценности [Бок 1994].

В основе современных  теорий гендера лежит идея социального конструктивизма, то есть представление о том, что пол должен рассматриваться не как чисто биологическая характеристика, данная природой (natural fact), а как социально-культурный конструкт, созданный в результате исторических обстоятельств (an historical idea). Конструирование гендера начинается с рождения и представляет собой усвоение ролей и форм поведения, основанных на полоролевых ожиданиях, а дихотомия полов «смоделирована и продолжает моделироваться культурой» [Шорэ, Хайдер 1999: 16].

Гендерные различия в  реализации английского и других языков, начиная с 20-х годов прошлого века, освещаются в зарубежной и отечественной лингвистике (домен 4), давая импульс многочисленным социолингвистическим исследованиям. Без сомнения, пол носителей языка определенным образом связан с использованием языка – в экстремальном случае, женщины и мужчины буквально говорят на разных языках.

За последние десятилетия  гендерная вариативность подробно описана на всех уровнях языка (см. например, обзор исследований специфики мужской и женской речи в работах В.В.Потапова [Потапов 2001]).

Однако в настоящее время лингвисты все более склоняются к мнению, что различия в мужской и женской речи связаны не с тем, что мужчины и женщины говорят так, потому что они мужчины и женщины. Согласно конструктивистской точке зрения, люди строят свое лингвистическое поведение так, а не иначе, так как они желают, чтобы их отнесли к лицам того или иного пола. Более логичным, как полагает Х. Коттхофф [Kothoff 2001], было бы говорить не о мужском и женском языке, а о маскулинном и фемининном стилях общения, характеризуя эти стили на основании оппозиции публичное-приватное (или письмо-речь). Как показали многие исследования, в общении мужчин доминирует коммуникативный стиль, соответствующий нормам публичной коммуникации (символически обозначенный как письмо). Мужчины демонстрируют стили, направленные на создание имиджа независимой личности, открыто заявляя о своих статусных претензиях, в то время как женщины обнаруживают ориентацию на группу и придают большое значение интимности в групповом общении, что согласуется с нормами приватной коммуникации (речь).

Гендерное знание как фрагмент культуры, изучаемый культурологией (домен 5), отражает работу человеческой фантазии. Мужское и женское здесь понимаются в рамках оппозиции свой-другой-(чужой), получая многоаспектную культурно-философскую интерпретацию, общим свойством которой является помещение женщины в позицию Другого.

По данным исследования И. ван Лейвен-Турновцовой, мужское и женское осмысливались в европейской культуре, в частности, как правое и левое, символизировавшие мужскую и женскую полоролевые сферы. Сравнительный диахронический анализ слов и выражений языков европейского ареала, структура полисемии десигнатов правое и левое обнаружили совпадение с символическими классификациями этнологов и антропологов. Структура оппозиции левого и правого, вытекающая из этимологического анализа и анализа деривационных гнезд, характеризуется следующим образом:

правое – мужское, хорошее, подлинное, ловкое, прямое, соответствующее порядку;