Номенклатура - правящий класс советского общества

НОМЕНКЛАТУРА — ПРАВЯЩИЙ КЛАСС СОВЕТСКОГО

ОБЩЕСТВА

Во второй половине дня 15 октября 1964 года я ехал из ЦК КПСС по центру

Москвы. Городской партактив только что закончился, аппарату ЦК сказали о

состоявшемся Пленуме и отставке Хрущева, руководство социалистических государств

было поставлено в известность о происшедшем.

. Каждый принял бы за сумасшедшего того, кто сказал бы, что Хрущев два дня назад ушел на пенсию.

"Сталин умер сам, —  думал я. — Лаврентия Берия  ликвидировал Маленков,

Маленкова выгнал Хрущев. Кто прогнал Хрущева?

Это не Брежнев и Косыгин, которые просто по формальным данным как первые

заместители заняли освобожденные Хрущевым посты. Большинство в Президиуме ЦК?

Нет, этого недостаточно: в июне 1957 года это большинство пыталось свергнуть Хрущева,

а оказалось само разогнанным. Так кто же?"

На следующее утро в метро меня поразил вид

людей: еще вчера они были спокойными, а тут стали испуганными и подавленными. На

лицах всех — печать неуверенности и озабоченности, как при Сталине. Кого они боятся?

Эти памятные сутки заставили серьезно задуматься над вопросом: кто составляет

эту силу? Кто такие «управляющие» в Советском Союзе?

 

1. «УПРАВЛЯЮЩИЕ» — НОМЕНКЛАТУРА

Ответить на этот вопрос — задача более сложная, чем можно подумать:

«управляющие» постарались тщательно замаскироваться.

Опыт истории показывает, что господство каждого класса всегда было властью

незначительного меньшинства над огромным большинством. Обеспечение устойчивости

такой системы требует многообразных тщательно продуманных мер. Тут — прямое

насилие над недовольными и угроза его применения в отношении потенциальных

противников, экономическое давление и поощрение, идеологическое одурманивание и не

в последнюю очередь — маскировка подлинных отношений в обществе.

Так было всегда. Власть класса феодалов маскировалась как освященная Богом

власть короля и тех, кому он ее делегировал.

"Новый  класс" идет в своей маскировке  еще дальше: он скрывает самое  свое

существование. В области теории выдвигается с этой целью сталинская схема структуры

советского общества; в области практики класс «управляющих» употребляет все свое

искусство мимикрии, чтобы представить себя частью нормального — хотя при реальном

социализме всегда патологически раздутого — государственного аппарата, армии

обычных служащих, которые есть во всех странах мира.

…Они так же являются на работу к 9 часам утра, сидят за письменными столами,

звонят по телефонам, проводят часы на совещаниях, не носят формы или знаков различия

— как их выделить? Где границы "нового класса"? Джилас несколько раз ставит этот

вопрос, но так и не дает ответа.

Да и нелегко его дать. Мы имеем дело не с социологической схемой, а с реальной

общественной жизнью. В реальной же жизни границы между слоями общества всегда

несколько размыты огромным многообразием отдельных случаев. В этих условиях

сознательное стремление класса «управляющих» спрятаться в массе служащих делает

границы этого класса вообще едва обнаруживаемыми.

Помогает одно решающее обстоятельство: у "нового класса" есть потребность —

психологическая, а главное, практическая — самому очертить свою границу. Класс

«управляющих» и его руководители должны сами точно знать, кто в него входит.

В этом — объективный смысл номенклатурной системы.

Она оформляет реально сложившееся классовое государство, отражая его в

бюрократических категориях. Поэтому-то она технически и началась с составления

списков, которые были для солидности названы замысловатым латинским термином

"номенклатура".

Номенклатура и есть пресловутый "один из отрядов интеллигенции",

"профессионально занимающийся управлением" и поставленный "в несколько особое

положение по отношению к тем, кто занят исполнительским трудом". Ей и принадлежит

"особое место в общественной  организации труда при социализме". Зачисленные в

номенклатуру и есть "лица, которые от имени общества… выполняют организаторские

функции в производстве и во всех других сферах жизни общества". Номенклатура — та

организованная Сталиным и его аппаратом «дружина», которая научилась властвовать, а в

годы ежовщины перегрызла горло ленинской гвардии. Номенклатура и есть

господствующий класс советского общества. «Управляющие» — это номенклатура.

Она знает это и окружает себя завесой секретности. Все данные о номенклатурных

должностях хранятся в строгой тайне. Списки номенклатуры считаются совершенно

секретными документами. Только крайне ограниченному кругу лиц рассылаются

отпечатанные типографским способом в виде книжки с заменяющимися листами "Списки

руководящих работников" — хотя, казалось бы, что в них секретного?2. ГЛАВНОЕ В НОМЕНКЛАТУРЕ — ВЛАСТЬ

Живя в условиях капитализма, Маркс объявил основой классов собственность. Но

является ли обладание собственностью важнейшим признаком номенклатуры?

Мы видели, что номенклатура возникла как историческое продолжение

организации профессиональных революционеров, сделавшихся после победы революции

профессиональными правителями страны. Номенклатура — это «управляющие». Функция

управления — стержень номенклатуры.

С точки зрения исторического материализма, речь идет об управлении

общественным производством. Во всех формациях господствующий класс осуществляет

такую функцию. Но было бы неверно игнорировать существенную разницу в этом

отношении между классом номенклатуры и классом буржуазии, управляющим

общественным производством при капитализме.

Буржуазия руководит в первую очередь именно экономикой, непосредственно

материальным производством, а уже на этой основе играет роль и в политике. Так пролег

исторический путь буржуазии от ремесла и торговли, от бесправия третьего сословия к

власти.

Иначе проходит исторический путь номенклатуры. Он ведет от захвата

государственной власти к господству и в сфере производства. Номенклатура

осуществляет в первую очередь именно политическое руководство обществом, а

руководство материальным производством является для нее уже второй задачей.

Политическое управление — наиболее существенная функция номенклатуры.

В своей совокупности номенклатура обеспечивает всю полноту власти в обществе.

Все действительно подлежащие выполнению решения в стране реального социализма

принимаются номенклатурой. Эта особенность делает необходимым четкое разделение

политико-управленческого труда в номенклатуре.

Такое разделение существует, и правила его неукоснительно соблюдаются. Это

ведь лишь посторонние наблюдатели полагают, что вся власть в СССР принадлежит

Президенту, Политбюро ЦК или — что еще наивнее — всему ЦК КПСС. В

действительности же, хотя власть этих инстанций огромна, она введена в определенные

функциональные рамки. «Функциональные» потому, что такое ограничение власти не

имеет никакой связи с демократией или «либерализмом», а целиком определяется

разделением труда в классе номенклатуры.

Так, Политбюро, разумеется, может назначить — или, как принято говорить,

«рекомендовать» — председателя колхоза. Но это было бы вопиющим нарушением

установленных правил и было бы встречено молчаливым недоумением номенклатуры

(если, конечно, речь не  шла бы о разжаловании в  председатели колхоза кого-либо  из

высокопоставленных лиц, входящих в номенклатуру Политбюро). При повторении

нарушения недоумение правящего класса быстро переросло бы в столь же молчаливое, но

интенсивное неодобрение. Поэтому, казалось бы, всемогущее Политбюро таких

экспериментов не проводит, и председателей колхозов уверенно назначают бюро

райкомов партии.

Ясное осознание номенклатурой принципа разделения в ее рамках политико-

управленческого труда нашло отражение и в номенклатурном жаргоне. На этом

косноязычном, но всегда точно выражающем понятия волапюке принято говорить, что

вышестоящие в номенклатуре не должны «подменять» нижестоящих.

Каждый номенклатурщик имеет свой отведенный ему участок властвования. Здесь

заметно сходство режима номенклатуры с феодальным строем. Вся номенклатура

является своеобразной системой ленов, предоставляемых соответствующим партийным

комитетом — сюзереном его вассалам — членам номенклатуры этого комитета. Известно,

что на заре средневековья эти лены состояли не обязательно из земельных наделов, но,например, и из права собирать дань с населения определенных территорий. Не кто иной,

как Маркс, писал о "вассалитете без ленов или ленах, состоящих из дани".

Номенклатурный «лен» состоит из власти.

Даже термин, применяемый в партжаргоне к номенклатуре, соответствует

средневековому русскому термину, применявшемуся по отношению к вассалам:

«посадить». О князе говорили в феодальной Руси, что сам он "сел на княжение", своих же

ленников «посадил» в различные города и области; отсюда и термин «посадник»

(княжеский уполномоченный), В сегодняшней советской номенклатуре  вы тоже то и дело

слышите, что товарища такого-то "посадили на министерство", "посадили на область",

"посадили на кадры".

Главное в номенклатуре — власть. Не собственность, а власть. Буржуазия — класс

имущий, а потому господствующий. Номенклатура — класс господствующий, а потому

имущий. Капиталистические магнаты ни с кем не поделятся своими богатствами, но

повседневное осуществление власти они охотно уступают профессиональным политикам.

Номенклатурные чины — сами профессиональные политики и, даже когда это тактически

нужно, боятся отдать крупицу власти своим же подставным лицам. Заведующий сектором

ЦК спокойно относится к тому, что академик или видный писатель имеет больше денег и

имущества, чем он сам, но никогда не позволит, чтобы тот ослушался его приказа.

В составленной диссидентами в 1970 году так называемой "Ленинградской

программе" хорошо сказано, что в номенклатурных сферах "особый воздух — воздух

власти"[1]. Не знаю, много ли доводилось авторам программы бывать в этих сферах, но

ощущение они передали очень точно…

Вы идете по чистому, словно вылизанному коридору здания ЦК КПСС. Новый,

светлый паркет, светло-розовая солидная дорожка — такие только в ЦК и в Кремле.

Маленькие тонконогие столики с сифонами газированной воды. На светлом дереве дверей

— стандартные таблички под стеклом: напечатанные крупным шрифтом в типографии ЦК

фамилии с инициалами, без указания должностей. Для членов Политбюро и для младшего

референта таблички одинаковые — "внутрипартийная демократия".

Вы входите в кабинет. Письменный стол, слева от него — квадратный столик для

телефонов, неподалеку — сейф; застекленные книжные полки; диван. У заведующего

сектором — маленький столик с двумя креслами для посетителей, впритык к его

письменному столу. У заместителя заведующего отделом — длинный стол для заседаний

в стороне от письменного стола; в небольшой приемной сидит секретарша. У секретаря

ЦК — большая приемная, где царит номенклатурный чин под названием "секретарь

секретаря ЦК". Рядом — кабинет помощника. За просторным кабинетом «самого» —

комната отдыха. На стенах — портреты: Ленин, генсек. Мебель стандартная, сделанная по

заказу в конце 60-х годов, когда вывезли мрачную мебель сталинского времени, но

особенно модернизировать не рискнули и создали своеобразный стиль —

бюрократический полумодерн.

Вот он сидит за письменным столом — в добротном, но без претензий на моду

костюме. Выбрит и пострижен старательно, но не модно. Ни анархической неряшливости,

ни буржуазного лоска: тоже бюрократический полумодерн. Когда-то он — или его

предшественник — изображал из себя представителя пролетариата, был революционен,

груб и размашист. Потом он был молчалив и суров, сгусток стальной воли. Теперь он

обходителен: справляется о здоровье и вместо грубого "ты давай сделай так!" или

сурового "сделать так!" любезно говорит: "Как ваше мнение, Иван Иванович, может быть,

лучше будет сделать так?" Но смысл неизменен: это — приказ.

И вот этим он упивается. Он отдает приказы — и все должны их выполнять. Пусть

кто-нибудь попробует ослушаться! У него мертвая хватка бульдога, и он сумеет так

проучить непокорного, чтобы и другим неповадно было.

Он фанатик власти. Это не значит, что ему чуждо все остальное. По природе он

отнюдь не аскет. Он охотно и много пьет, главным образом дорогой армянский коньяк; судовольствием и хорошо ест: икру, севрюгу, белужий бок — то, что получено в столовой

или буфете ЦК. Если нет угрозы скандала, он быстренько заведет весьма неплатонический

роман. У него есть принятое в его кругу стандартное хобби: сначала это были футбол и

хоккей, потом — рыбная ловля, теперь — охота. Он заботится о том, чтобы достать для

своей новой квартиры финскую мебель и купить через книжную экспедицию ЦК

дефицитные книги (конечно, вполне благонамеренные).

Но не в этом радость его жизни. Его радость, его единственная страсть — в том,

чтобы сидеть у стола с правительственной «вертушкой», визировать проекты решений,

которые через пару дней станут законами; неторопливо решать чужие судьбы; любезным

тоном произносить по телефону: "Вы, конечно, подумайте, но мне казалось бы, что лучше