Российская империя в сравнительном освещении

I. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ  В СРАВНИТЕЛЬНОМ ОСВЕЩЕНИИ

 
 
Империи нового времени могут быть определены как форма становления  современных национальных государств, имеющих как простой, так и  сложный состав: наряду с доминирующим национальным ядром, в него могут  входить многочисленные этно-национальные образования, находящиеся на разных стадиях развития и формирования собственной национальной идентичности. С этих позиций в современной историографии представлены основные теоретические подходы к империям: дается определение географических и хронологических рамок данного феномена, решаются проблемы его типологии, правовой программы и социальных функций (идеологии, кодификационной деятельности и социальной практики), места российской модели в сравнительной перспективе.  
 
Существенно общими характеристиками государственности имперского типа (при всем различии определений этого понятия в литературе) принято считать следующие: империя - это большое государство; оно включает в себя значительное разнообразие национального и этнического состава населения входящих в нее областей; интеграция этих областей в состав единого государства определяется преимущественно силой, как правило, военной; политическая система государства характеризуется централизмом - существованием сильного наднационального центра, легитимность которого связана со способностью эффективно разрешать конфликты и поддерживать единство государства, а также отражать его противников извне; наконец, государственность имперского типа - это особая идеология, обосновывающая (с помощью Божественной воли, исторической традиции или народного волеизъявления) существование единого государства и его право на существование. Хотя формы правления имперских государств различны (от неограниченной власти монархов до конституционной монархии и республики), исторически все империи тяготеют к монархическим и абсолютистским формам, власть в которых легитимируется теологическими доктринами, патриархальными аргументами или рациональными социальными доктринами, отражающими преимущества сверхцентрализованного наднационального центра управления и разрешения конфликтов. Сравнительный анализ империй Романовых, Габсбургов и Гогенцоллернов позволяет выявить существенное сходство основ, стадий и форм развития, установить позитивные и негативные параметры их административного опыта, а также причины кризиса этого типа государств в период Первой мировой войны и революций начала XX в. Обращает внимание сходство этапов развития государственности крупных империй Центральной и Восточной Европы: утверждение абсолютизма в первой четверти XVIII в.; развитие - Просвещенный абсолютизм второй половины  
XVIII в.; преобразования рубежа XVIII - нач. XIX века, осуществлявшиеся после Французской революции; этап либеральных реформ - вторая половина XIX в., трансформация абсолютизма в дуалистическую монархию, начавшаяся в XX в. и закончившаяся его свержением.  
Ключевая проблема модернизации абсолютистских режимов - изменение соотношения правящего класса и бюрократии, в российском контексте была представлена следующими фазами: эволюционное формирование приказной бюрократии в системе служилого государства XVI-XVII вв.; введение принципов рационализированной бюрократии в период утверждения абсолютизма и реформ государственного строя начала XVIII в.; развитие «просвещенной» бюрократии как особого социального слоя нового времени, связанное с попытками движения в направлении гражданского общества и проведением либеральных реформ XIX в. Наконец, заключительный этап формирования российской бюрократии связан с ограничением абсолютизма в период конституционных преобразований начала XX в. В свете общей генетической взаимосвязи имперского типа государственности с неограниченной (абсолютной) властью, ее характерным проявлением в крупнейших империях Центральной и Восточной Европы (особенно России) нового и новейшего времени, имеет смысл обратиться к анализу данного феномена в сравнительной перспективе.  
 
1. Теоретическое определение имперского абсолютизма и исторические  
рамки данного феномена  
 
В современной литературе существует три основных направления интерпретации имперского абсолютизма - юридический подход (центральным для него является понятие монархического суверенитета); социологический подход (абсолютизм как социальный строй, система политических институтов и механизм власти); и исторический подход (рассмотрение абсолютизма как определенной исторической эпохи в развитии общества и государства)¹.  
 
Юридический подход видит в абсолютизме прежде всего неограниченную (абсолютную) власть - а потому в широком смысле относит к нему всякий режим, отвергающий идею о том, что власть суверена может быть ограничена какой-либо другой властью, нежели его собственная. В этом смысле понятие абсолютизма может применяться как к монархическим так и к демократическим режимам («абсолютизм народной воли»). Абсолютистским формам правления противостоят, поэтому, плюралистические режимы. Свою классическую форму абсолютизм (и легитимирующие его теории) обрел во французской монархии. В основе абсолютистской доктрины лежат две концепции - суверенитета и монархии, образующие понятие монархического суверенитета (в отличие от народного суверенитета демократических государств). Наибольший вклад в теорию абсолютизма на Западе внесли Т. Гоббс, Ж. Воден, С. Пуффендорф, а также их либеральные критики - Д.Локк, Ш. Монтескье и Ж-Ж. Руссо. В России теория абсолютизма (или абсолютного монархического суверенитета) представлена наиболее полно в сочинении Феофана Прокоповича - «Правда воли монаршей». Она получила закрепление в Воинском уставе 1716 г., и сохранялась до конца существования монархии. «Его величество, - гласит формула закона, - есть самовластительный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет, свои государства и земли яко христианнейший государь по своей воле и благомнению управляет». Свод основных государственных законов в новой редакции от 23 апреля 1906 г. формулирует существо самодержавия следующим образом: «Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его, не только за страх, но и за совесть, сам бог повелевает». Таким образом, российское самодержавие (периода империи) следует признать одной из исторических разновидностей абсолютизма, учитывая, разумеется, его значительную историческую специфику возникновения, легитимации, социальной опоры и функционирования.  
 
В историко-социологической литературе абсолютизм рассматривается в более узкой трактовке как определенная фаза формирования национальных централизованных государств западного общества и в этом смысле противопоставляется предшествующему этапу феодализма. При таком подходе абсолютизм предстает как целостная социальная система, которая, несмотря на специфику в отдельных странах, обладает рядом устойчивых признаков - наличием определенного уровня национального самосознания, экономической и социальной интеграции (система налогообложения), единой (хотя и не вполне унифицированной) системой правовых и политических институтов, характеризуется централизованным порядком управления, значительной ролью регулярной армии и рационализированной бюрократии в консолидации политической власти, наконец, господством идеологически закрепленного принципа монархического суверенитета.  
 
С этим связано различие моделей классификации абсолютистских режимов: они подразделяются на романский и германский типы абсолютизма, островной и континентальный, западноевропейский и восточноевропейский, монархический и деспотический, феодальный и просвещенный. Наряду со статическими моделями абсолютизма предложены динамические - рассматривающие его в перспективе аграрных революций и реформ нового и новейшего времени. При таком подходе центральной проблемой является конфликт в рамках единой абсолютистской системы между привилегированным классом землевладельцев и бюрократией, составляющий основу различных модификаций абсолютизма - от монархической власти, добившейся консенсуса между социальными силами в ходе реформ до одномерных крепостнических режимов, не способных к структурной перестройке.  
 
В историографии важным явилось то направление современной науки, которое рассматривает имперский абсолютизм как особую фазу или стадию развития государственности нового времени, имеющую характерные правовые и социальные параметры, стремится дать типологию абсолютистских режимов. Особое направление разрабатывает преимущественно проблемы инфраструктуры правящих режимов, ставя в центр внимания механизм власти и управления, те социальные слои, которые осуществляют властные решения (аристократическая элита, бюрократия, лидеры). В России это направление было представлено трудами П.И.Ардашева, И. И.Кареева, М.М.Ковалевского, Н.П. Павлова-Сильванского².  
 
В связи с анализом особенностей исторических традиций российской государственности актуально обращение к концепции государственной или юридической школы русской историографии, давшей целостное объяснение специфики отношений общества и государства в России, формирования сословного строя и роли политической власти и бюрократии в определении стратегии социальных преобразований по модернизации и европеизации страны. Констатировав особый тип отношений общества и государства в русском историческом процессе, теоретики государственной школы (Б.Н.Чичерин, С.М.Соловьев, К.Д.Кавелин и А.Д.Градовский, В.И.Сергеевич) отметили ведущую роль государства в формировании сословного строя, а утверждение абсолютизма в новое время связывали с изменением положения сословий (прежде всего дворянства) по отношению к политической власти в условиях растущей конкуренции национальных государств. Из этого анализа выводилась особая концепция служилого государства допетровского периода, его трансформации в новое время путем государственных реформ - закрепощения и раскрепощения сословий государством³.  
 
Это позволяет определить имперский абсолютизм как форму становления национальных государств нового времени. Эта форма, если рассматривать ее как идеальный тип, характеризуется следующими параметрами: формирование нации и национального самосознания как устойчивой совокупности социально-психологических установок и значимой мотивации социального поведения; стремление к созданию в определенных национальных границах рациональной системы военного, административного и финансового управления; создание такого консенсуса между обществом и государством при котором последнее берет на себя основное бремя модернизации первого; правовая унификация, систематизация и централизация управления с этой целью; реализация монархического суверенитета, одновременно представляющего собой идеологический постулат, правовой принцип и механизм управления; создание новой административно-бюрократической вертикали власти, устраняющей возможность автономного и независимого общественного мнения. Приняв данное определение, возможно более четко определить географические, исторические и социальные параметры изучаемого явления.  
 
Географические параметры связаны с естественными пределами формирования национальных государств, а затем колониальных империй: абсолютистские государства формируются первоначально на Западе Европы (Англия, Испания, Франция XVI-XVII вв.); затем в Восточной Европе - Россия, Австро-Венгрия, Германия. В геополитической перспективе - соотношение центра и периферии не оставалось постоянным. Существовало два основных вектора экспансии: на Запад - к Америке и на Восток - к Сибири. Раздел мира между великими державами стал в конечном счете результатом этого процесса (Англия и Россия в Средней Азии). Фактор внешней угрозы приобретал самостоятельное значение для формирования многонациональных империй в Восточной Европе (Оттоманская империя для России и Австро-Венгрии). Другими факторами стали поиск культурной идентичности (по религиозным параметрам); установление контроля над стратегическими коммуникациями (до изобретения авиации - выход к морям). Проблема границ и их перемещения решалась не только сознательными усилиями, но также спонтанным движением масс населения из центра на окраины. В этом смысле наиболее убедителен факт российской аграрной колонизации окраин (стимулировавшийся бегством крестьян от крепостного права), а также вывозом избыточной рабочей силы и криминального элемента из метрополий в колонии (например, в Британской империи).  
 
Исторические параметры связаны с динамикой национальной государственности нового времени: в широком смысле - от формирования централизованных государств до распада империй (а в известном смысле до настоящего времени, поскольку сознание принадлежности к имперскому типу государственности живо в исторической памяти масс в соответствующих государствах). Имперский абсолютизм определяется исходя из уровня национального самосознания, расстановки социальных сил в переходную эпоху от традиционного общества (феодализма или сословного общества) к гражданскому (демократии или массовому обществу), из присущего данной системе административно-правового регулирования (полицейское государство), структуры и функций бюрократического аппарата, из идеологии самого абсолютизма как неограниченной власти монарха. Все эти определения не исключают, но скорее дополняют друг друга в определении места абсолютистского режима при переходе от сословно-иерархического к гражданскому обществу. Указанные параметры, в принципе присущие всякой абсолютистской системе, реализуются в различной степени в национальных вариантах абсолютистских государств. Более конкретно - время существования империй связано с нахождением у власти крупнейших европейских династий - Бурбонов, Габсбургов, Романовых, Гогенцоллернов.  
Социальная функция имперских абсолютистских государств - национально-территориальная консолидация. Ее выражение, поэтому, следует видеть, поэтому, прежде всего в правовой интеграции, социальных моделях, административных реформах и общей динамике развития. Эти функции в принципе присущи всем крупнейшим попыткам создания империй в Европе - Римской империи; империи Карла Великого; Священной Римской империи; империи Наполеона. Но наиболее четко функция национально-территориальной интеграции выражена абсолютизмом в период его наивысшего развития - XVIII-XX вв. Остановимся на этой проблеме специально.  
 
 
2. Правовая интеграция общества  
 
Стабильное существование всякого национального государства возможно при соблюдении трех важнейших условий: во-первых, создании единства правового пространства (отмена внутренних таможен, возможность перемещения товаров и услуг, единство правовых норм и судебной практики, т. е. преодоление сословных и феодальных ограничений). В частности необходимо преодоление различий в региональных юридических нормах (особенно четко данная потребность проявилась в Австрийской империи, но и в России - Прибалтика, Польша, Финляндия, принятие особых норм для бродячих инородцев); во-вторых, преодоление правового дуализма (постепенное сближение гражданских прав привилегированных и непривилегированных сословий после отмены крепостного права) в том числе через судебную практику; в-третьих, тенденция к унификации прав гражданства (в рамках концепции подданства, а затем и гражданства).  
Первая задача решалась империями XVIII-XX вв. путем кодификации права. Именно в эпоху абсолютизма идея создания общего национального кодекса становится важным политическим императивом. Сравнительный анализ права таких стран как Россия, Пруссия, Австрия, других государств Центральной и Восточной Европы позволил выявить ряд крупных законодательных инициатив, имеющих принципиально общие черты. Рассматривая крупные кодификационные инициативы как вехи на пути реформирования социальных отношений с помощью политики права, можно выделить ряд основных этапов законодательных работ в эпоху расцвета абсолютизма XVIII в. Это начало кодификационных работ (Уложенные комиссии Петра 11700,1714 и 1721 гг., в Австрии - комиссия 1709 и в Пруссии 1713 г.), их новая активизация в середине XVIII в. (Уложенные комиссии Елизаветы и Екатерины Π в России 50-60-х гг., комиссия 1747 г. в Пруссии и 1753-1755 гг. в Австрии), наконец, третий, этап кодификации права, который приходится на период после Французской революции (Прусское земское Уложение 1794 г., Австрийское гражданское уложение 1811 г. и кодификационные проекты начала царствования Александра I в России. В данной перспективе кодификационная программа русского абсолютизма выступает как попытка целенаправленного использования законодательства, правовой политики для реформирования и модернизации социальных отношений. Прослеживается несомненное сходство побудительных мотивов кодификации (систематизация источников права и рационализация его с помощью перестройки общественных отношений), сходство условий кодификации (проходившей в странах с абсолютистскими системами), а также методов их проведения (путем создания бюрократических комиссий). Сходными в принципе оказывались и результаты их деятельности, характеризовавшейся незавершенностью, которая в свою очередь объяснялась стремлением приспособить западноевропейское право к сословным структурам стран Восточной Европы. Это вполне справедливо и в отношении Уложенных комиссий русского абсолютизма, особенно в области регулирования владельческих прав правящего класса⁴.  
 
Существует параллелизм и последующих кодификационных работ второй половины XIX - начала XX вв. Так, перед составителями проекта русского Уложения рассматриваемого периода стояла непростая задача согласования положений различных правовых систем - нового и традиционного, кодифицированного и прецедентного права, норм писаного и обычного права, - как между собой, так и с российским законодательством, прежде всего - Гражданскими законами (Свод законов. Т. X. Ч. 1) и судебной практикой (решениями и разъяснениями Кассационных департаментов Правительствующего Сената)⁵. В результате исследования переводов гражданских законов можно констатировать, что в поле зрения Редакционной Комиссии находился весь массив современного ей гражданского законодательства. Наибольшее влияние на общие разделы Проекта, в частности - определение самого понятия собственности, оказало гражданское законодательство Франции (Кодекс Наполеона 1804 г.) и близких к ней стран, особенно Италии, а также Калифорнийские законы, дававшие очень четкие нормы о частной собственности на землю. Общее право Швейцарии, несомненно, представляло интерес для регламентации отношений поземельной собственности (аренды, сервитутов) в обычном праве крестьянской общины. Германское уложение давало разработанные нормы, позволявшие совместить признание частной собственности и ее защиту с возможными социальными ограничениями и ограничениями в интересах третьих лиц (социальная функция собственности). Содержательная разработка норм земельного права велась при активном использовании права западных российских губерний - Польши и Прибалтики. Обращение к обычному крестьянскому праву делало актуальным анализ норм Финляндского Уложения.  
 
Другим направлением унификации права являлось преодоление правового дуализма - то есть признанного существования двух правовых систем. Специфика правовой системы пореформенной России (как, впрочем, и других крупных империй - Автро-Венгерской и Германской) определяется понятием правового дуализма. Им обозначается сосуществование в пореформенной России двух правовых систем - позитивного права (все больше находившего выражение в рецепции норм западного происхождения) и обычного (в основном, норм неписаного крестьянского права или норм, имеющих выраженные региональные особенности), которое лишь частично было отражено в действующем законодательстве, но составляло реальную основу правового самосознания подавляющей части населения страны. Проблема кодификации гражданского права стала, поэтому, одной из центральных в пореформенной России второй половины XIX - начала XX вв. В дискуссиях по ней выступали крупнейшие теоретики права и цивилисты - К.Н.Анненков, А.Х.Гольд1стен, С.И.Зарудный, К.Д.Кавелин, Н.М.Коркунов, Д.И.Мейер, К.И.Малышев, С.А.Муромцев, С.В.Пахман, Л.И.Петражицкий, И.А.Покровский, В.И.Сергеевич, Г.Ф. Шершеневич, выдвинувшие различные теоретические концепции системы кодификации⁶. На этой основе (сопоставления двух типов права) возможно раскрытие конфликта старого и нового права; причин и параметров кризиса легитимности той концепции земельной собственности, которая была зафиксирована в позитивном праве (Своде законов гражданских). В центре внимания юристов и политиков той эпохи находится попытка преодоления правового дуализма, связанная с модернизацией правовой системы страны, рационализацией и модернизацией традиционных норм российского поземельного права. Она получила выражение в проекте Гражданского Уложения Российской империи. Особое внимание уделялось проблеме правового регулирования традиционных форм земельной собственности в новых условиях, а также переходных форм собственности, владения и пользования землей. Данная постановка вопроса позволяет по новому интерпретировать научные дискуссии рассматриваемого периода, в частности, смысл использования ряда категорий римского и западного права для выражения сложной реальности поземельных отношений пореформенной России. Преодоление правового дуализма оказывалось возможно тремя способами - путем постепенного вытеснения одного типа легитимности (и соответствующих правовых норм и практики) другим (через кодификацию права и судебную практику), достижения компромисса между ними (законодательного реформирования исторически сложившейся модели собственности) и, наконец, путем ускоренной модернизации социальных институтов, осуществляемой на правовой или даже неправовой основе в виде так называемой «революции сверху» (которая во многом является атрибутом абсолютизма).  
 
Третьим направлением унификации права становилось распространение гражданских прав на новые категории населения. Существо социального конфликта нового времени выражалось в сравнительной перспективе в переходе от подданства к гражданству.  
 
 
3. Постепенный переход от подданства к гражданству в империях Центральной и Восточной Европы  
 
В Российской империи до Февральской революции 1917 г. существовало юридическое понятие подданства. Оно определялось как юридическое отношение между государством и личностью, и означало совокупность прав и обязанностей лица по отношению к данному государству. Объем понятия включал установленную юридически совокупность прав и обязанностей - пребывание в пределах государства, право на защиту на территории государства и за его пределами, обязанность подчиняться законам государства не только на государственной территории, но и за ее пределами, трактовка как измены действий, направленных во вред государству. Приоритет государственной власти над подданными выражался, в частности, в том, что свобода перехода в подданство другой страны (принятая в европейских государствах XIX века), не признавалась в России. Переход от подданства к гражданству, поэтому, не есть здесь формальный момент: он влечет ряд важных социальных последствий и непосредственно связан с изменением политического строя страны⁷. Гражданство и подданство составляют часть более общей проблемы - отношения индивида и государства в различных политических системах - в абсолютистско-монархическом (самодержавном) государстве, с одной стороны, и в системе правового государства - с другой. Вряд ли было возможно изменить содержательный объем понятия путем замены одного термина другим. Именно поэтому, в центре внимания оказывается проблема перехода от традиционных политических систем к системе правового государства. Она стала центральной для русских и немецких юристов - М.Я. Острогорского, М.Вебера, Г. Еллинека, П.Лабанда, Ф.Ф. Кокошкина и И.И. Лазаревского⁸. Одним из ключевых признаков этого содержательного различия является право свободного передвижения как в пределах государства, так и заграницей. В первом случае решение данного вопроса является прерогативой государства, а во втором - эта свобода входит в общий комплекс гражданских прав личности. В XIX в. как раз по этому признаку и различается положение российских подданных и граждан стран классической демократии. В переходный период становления конституционализма начала XX века этот вопрос стал предметом специального внимания исследователя государственного права В.В.Ивановского⁹. В специальном разделе своего труда о публичных правах граждан он различает два их вида: права политические и права общегражданские. Политические права - это возможность участвовать (согласно действующей конституции) в организации государственной власти и законодательной деятельности, которые реализуются прежде всего через избирательное право по выбору народных представителей. Общегражданские права он определяет как юридически санкционированную возможность граждан «проявлять себя вовне», то есть осуществлять деятельность по обеспечению своего благосостояния, свободно пользуясь своими физическими и духовными силами. В существовании и признании гражданских прав и индивидуальной свободы, - писал Ивановский, - выражается определенный характер отношений между государственной властью и гражданами. Рассматривая далее более подробно сущность этих прав на индивидуальную свободу, он называет право неприкосновенности личности и собственности, право на свободное передвижение, право на свободу мысли и вероисповедания, право собраний и обществ, право петиций. Право свободного передвижения в данном контексте вызывает особый интерес. Оно трактуется как возможность свободного передвижения как в пределах государства, так и за границу. Существование такого права он относит к политически культурным государствам. Конституции разных государств разрешают не только передвижения в собственном смысле слова, но и выселение из государства, ограничивая это право или условием предварительного выполнения гражданских обязанностей или только выполнением воинской повинности. Он подчеркивал также, что в большинстве современных государств упразднена и паспортная система, ограничивающая право свободы передвижения. Отмечается, однако, что к поселению иностранцев в пределах государства существуют более строгие ограничения и в демократических государствах. Даже республиканские конституции содержат разные ограничения, вплоть до права высылки иностранцев по усмотрению администрации. Для российской реальности, где переход к конституционализму еще только начинался, данный либеральный подход становился особенно актуальным. Он сохраняет свое значение и для новейшего периода, концепционно выражая логику перехода от советской системы к демократической. Либеральная концепция построения гражданского общества представлена в программах либеральных политических партий, а также конституционных проектах (прежде всего проекте С.А.Муромцева)¹⁰.  
 
 
4. Модернизация, европеизация, догоняющее развитие  
 
Известно, что имперская государственность как политическая система представляет собой новое качество в сравнении с традиционными феодальными монархиями. Традиционной организации власти и управления в мировой истории противостоит рационалистическое их устройство. Процесс рационализации управления, проявляющийся в реформах, охватывает при этом самые разные стороны жизни - экономику, социальные отношения, политику, сферу культуры. Однако наиболее четко он проявляется в организации государственного управления - перестройке административного аппарата, правящего класса и бюрократии. Исходя из этого становится более понятной логика реформ и контрреформ в русском историческом процессе.  
Существенную роль в интерпретации восточноевропейского и русского типов государственности играет теория модернизации, связывающая формирование абсолютистского режима с попытками преодоления диспропорции развития и стремлением модернизировать общественные отношения и экономику сверху. В России в концепцию абсолютизма как инструмента преобразований внесли свой вклад сами монархи (сочинения и указы Петра Великого, Екатерины II, Александра I и Александра II), крупнейшие реформаторы (как М.М.Сперанский и С.Ю.Витте), а также их консервативные оппоненты С.С.Уваров, К.П.Победоносцев). Дискуссии о самодержавии и перспективах его развития в России отражали различные позиции в отношении модернизации и роли государства в целом¹¹.  
 
Отметим сходство этапов развития государственности крупных абсолютистских империй: начало - утверждение абсолютизма; развитие - Просвещенный абсолютизм; рубеж XVIII - нач. XIX века - реформы, осуществлявшиеся после Французской революции; этап либеральных реформ - середина XIX - нач. XX вв. Утверждение абсолютизма в России рассмотрено в сравнительно-исторической перспективе: в сравнении с предшествующим типом государственности, в перспективе последующего развития и, наконец, в сравнении с другими странами на определенном этапе их развития. Эпоха нового времени внесла существенные изменения в процесс рационализации управления. В это время, когда в силу экономических, географических, технических и культурных открытий мир все более становится единой цивилизацией, отставание в темпах развития, рационализации становится угрозой суверенитету государства. Организация государственного устройства передовых стран выступает в этих условиях в качестве модели желательного переустройства. На этой основе возникает необходимость избрать путь догоняющего развития и модернизации. Все эти модификации процесса рационализации - догоняющее развитие, радикальные реформы государственного управления и европеизация - впервые нашли свое полное выражение в ходе утверждения абсолютизма - реформах Петра Великого первой четверти XVIII в. Сравнительный анализ показал, что структурные преобразования подобного типа, отвечая объективным задачам модернизации, были первыми в ряду сходных широкомасштабных преобразований нового времени, обнаружив ряд устойчивых признаков, которые затем прослеживаются в реформах абсолютистских и вообще авторитарных режимов - Пруссии, Австрии, Дании, Турции, Египта, Японии и других развивающихся стран нового и новейшего времени.  
 
Важной исторической модификацией имперского абсолютизма в новое время является Просвещенный абсолютизм, который в современной науке интерпретируется как существенный шаг в направлении правового государства. Просвещенный абсолютизм означает стремление традиционных структур приспособиться к новым условиям развития, провести модернизацию путем реформ сверху и активного вмешательства государства в жизнь общества, средством чего служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права. Данная модель интерпретируется также как полицейское государство, в котором существует жесткая правовая и административная регламентация всех сторон жизни, однако сама верховная власть не ограничена правом.  
 
В России имперский абсолютизм был представлен самодержавием периода империи XVIII - начала XX вв. Трансформация самодержавия в направлении правового государства (в форме конституционной монархии), начавшаяся после Манифеста 17 октября 1905 г., была непоследовательной. В правовой и политической литературе (Гессен В.М., Котляревский С.Α., Кокошкин Ф.Ф., Лазаревский Н.И., Милюков П.Н., Муромцев С.А.) обсуждался вопрос о том, в какой степени самодержавие стало ограниченной монархией и каковы тенденции его развития. Если для одной группы исследователей ограничения самодержавной власти, введенные в основное законодательство, означали переход к дуалистической конституционной монархии, то для другой - определялись скорее как мнимый конституционализм¹².  
В сравнительной перспективе можно констатировать сходство целей (модернизация права) и результатов (неполная реализация) политики имперских государств. В целом существовала устойчивая тенденция к постоянному расширению объема регулирования социальных прав. Это видно в направлениях регулирования и рецепции римского и европейского права. В России доказательством существования данной тенденции является динамика предложения проектов аграрных и политических реформ¹³.  
 
 
5. Социальный конфликт и реформы в имперских государствах  
 
В контексте мировых процессов модернизации обращает на себя внимание сходство реформ и их идеологического обоснования в России с преобразованиями того же времени в странах Восточной Европы и Азии - Пруссии Бисмарка, Австрии в период «Компромисса» 1867 г., Оттоманской империи, Японии и Китае. Исследователи уже давно обратили внимание на тот факт, что по механизму проведения реформы 60-х годов XIX в. в России, а также сопутствующий им конфликт в общественной мысли, - имеют много общего с преобразованиями эпохи Танзимата в Турции и Мейдзи в Японии, где правящая элита в своем стремлении к модернизации наталкивалась (как и в России) на значительные пережитки традиционной культуры и вынуждена была считаться с существованием мощной консервативной оппозиции.  
Процесс рационализации управления, начавшийся в период утверждения абсолютизма, охватывает при этом самые разнообразные стороны жизни - экономику, социальные отношения, политику, сферу культуры. Однако наиболее четко он проявляется в организации государственного управления - в перестройке административного аппарата и бюрократии. Будучи основной целью реформ, административная модернизация становится одновременно и их движущей силой, а бюрократия начинает играть ключевую роль. В России побудительным мотивом реформ становилось изменение функций административной системы в период утверждения абсолютизма и последующих попыток его трансформации. Наиболее существенным нам представляется тот факт, что в организации традиционного типа, когда деятельность ее определяется прежде всего обычаем, прецедентом, огромное значение приобретает практическая реализация властных решений. Исполнительный аппарат по существу самостоятельно определяет возможность ускорить или замедлить проведение в жизнь тех или иных предначертаний власти. Темпы проведения определенной политики, а иногда и ее судьба в целом, оказываются во многом зависимыми от того, насколько она соответствует интересам высших эшелонов администрации. Приказной аппарат действовал без четко определенных правовых норм, закрепленных в законодательных актах или нормативных инструкциях. При таком порядке всегда был открыт путь приказной волоките, - специфический способ торможения невыгодных бюрократии решений. Когда традиционная система в целом оказалась в оппозиции петровским преобразованиям (а это стало очевидным в первые же годы его правления), у царя не оказалось другого пути, кроме радикальных административных реформ, направленных на создание новых учреждений и изменение состава аппарата управления. Весь ход развития бюрократии как особого социального слоя подтверждает его удивительную способность к самовоспроизводству. Некоторое сокращение штатов чиновников из-за перенапряжения бюджета в послепетровский период не приостановило в целом общей тенденции к росту бюрократии.  
 
Последовательная смена реформ и контрреформ (концепция которых формировалась в обществе по мере их проведения) является характерной чертой русского исторического процесса нового и новейшего времени. Чем глубже и серьезнее попытка реформ, тем вероятнее возможность контрреформ. С этим связан феномен известной цикличности реформационного процесса в России, отмечавшийся мыслящими наблюдателями. Так, за преобразованиями Петра Великого следует консервативная политика его преемников, за реформами Просвещенного абсолютизма Екатерины Π наступает режим Павла, после конституционных проектов начала эпохи Александра I в последующем преобладает консервативный курс и торжествует николаевский режим. Наконец, реформа 1861 г., являвшаяся наиболее радикальным социальным преобразованием за всю историю императорской России, завершилась н«вым и весьма продолжительным периодом контрреформ, поставившим страну на грань катастрофы. В это время дворянство и бюрократия фактически ликвидировали тот путь демократических преобразований, которые открывала реформа. Очевидно, что именно провал этих преобразований, объясняющийся в ко«ечном счете консерватизмом дворянства, политического строя и правящей элиты, сыграл роковую роль в последующей истории страны. Последние попытки реформ были проведены уже слишком поздно, не могли радикально изменить ситуацию и сталкивались с не менее, а возможно и более сильным сопротивлением. Конституционные преобразования начала XX в. и реформы П.А. Столыпина вновь закончились торжеством реакции и крахом всей системы старого порядка в России. Таким образом, история реформ и контрреформ в России показывает, что модернизация есть объективный процесс, усиливающийся по мере того, как мир становится все более единой цивилизацией¹⁴. По-существу, альтернативного пути развития не существует. Наступление контрреформ оказывается, поэтому, пирровой победой в более длительной перспективе. Вместо ожидаемого успокоения общества и возвращения вспять, контрреформы только на время отодвигают разрешение противоречий, порождая опасную тенденцию к социальной дестабилизации.  
 
История России дает три модели реформ (и их идеологического обоснования), направленных на модернизацию социальных отношений. Первая из них состоит в ускоренном догоняющем развитии, осуществляемом исключительно путем административного регулирования, нацеленного на быстрое достижение стратегических целей. Поскольку в общественном сознании место державы в мировой политической системе стереотипно определялось военным потенциалом, данный вариант модернизации часто бывает нацелен на достижение соответствующих результатов именно в этой области. Лучшим примером этого служат реформы Петра, в короткие сроки создававшего промышленность, налоговую систему, образование, армию и флот. Выбору подобного варианта способствует ряд исторически сложившихся предпосылок - слабость общества, авторитет государственной власти, не имеющей противовеса в виде сословно-представительных институтов, развитый бюрократический тип управления. При таком варианте быстрых реформ государство до предела напрягает общественные ресурсы, полностью перекрывая для этого механизмы социального контроля. Это приводит в свою очередь к отчуждению власти от народа и уже в силу этого порождает огромный резерв для контрреформ. Более того, проведение такой модернизации, подавляя демократические начала саморегуляции общества, в длительной перспективе ведет к обратному результату.  
Другая модель модернизации представлена реформами 60-х гг. XIX в., опиравшимися на поддержку более широких кругов общества, которым присуще осознание необходимости преобразований. Главной отличительной особенностью данной модели реформ являлось то, что она сразу законодательно провозгласила коренное социальное переустройство, что способствовало вовлечению в реформационный процесс всех слоев общества. Реформа открыла возможности для участия общества в преобразованиях, имевших целью создание гражданского общества и правового государства. Ликвидация крепостничества, введение земского самоуправления, демократические реформы в области суда, образования и печати служили реальным основанием постепенной рационализации и европеизации общественных отношений, освобождения от традиционных институтов.  
 
Третья модель связана с формированием достаточно широкого социального движения, способного инициировать проведение реформ в направлении гражданского общества и правового государства. Анализ российского либерализма и конституционализма конца XIX - начала XX вв. с этой точки зрения показывает, что они формируются в рамках определенной более широкой социальной системы, являясь в то же время ее важной самостоятельной частью и стабилизирующим фактором. Политическая философия русского либерализма и конституционализма представляла собой теоретическую парадигму, которая давала объяснение этого процесса и потому не утратила своего значения. Основными компонентами данной теории стали - обоснование возможности выхода из фундаментального социального конфликта не путем революции, а радикальных социально-экономических и политических реформ, целенаправленно осуществляемых государством; разработка модели перехода от авторитарного правления к современной плюралистической демократии при сохранении преемственности власти и легитимности правления; установление специфики теоретических оснований, стратегии и тактики конституционализма в условиях ускоренной политической модернизации. Специфика российской ситуации по сравнению с государствами Западной Европы усматривается в сочетании аморфного общества и сильного государства, которая таит в себе большой конфликтный потенциал, но в то же время содержит инструмент выхода из кризиса. Им является государство, осознавшее свою историческую миссию социальных преобразований .  
Главная проблема российского либерализма - создание гражданского общества и правового государства - рассматривалась им в перспективе перехода от абсолютизма к конституционной монархии. Введение этой последней в России становилось основным условием эффективной социальной трансформации общества, осуществляемой правовым путем. Из этого следовала политическая установка - максимального воздействия либеральной »артии на государство с целью трансформации его из инструмента обеспечения сословных прав верхов общества в институт проведения демократических реформ. Отказ государственной власти от курса либеральных реформ имел своим результатом социальную революцию - неконтролируемый властью спонтанный социальный взрыв - аграрную революцию, сравнимую скорее с крестьянскими движениями XVII-XVIII вв., нежели с социальными движениями буржуазной Европы, результатом которых стала реставрация традиционалистских аграрно-коллективистских принципов общественного устройства и новая механическая стабилизация в рамках однопартийной диктатуры. Срыв попыток либеральных реформ в ходе революций XX в. объяснялся как неподготовленностью общества к реформам, так и консерватизмом самой государственной власти.  
 
Отсюда выводится идея неизбежной периодичности конституционных конфликтов в России: они обусловлены характером социальной системы, единство которой определяется прежде всего сильной деспотической государственной властью (П.Н.Милюков). Для систем такого типа, характеризующихся скорее механистическим, чем органическим единством, свойственны только два взаимоисключающих состояния - стабильность, переходящая в застой или дестабилизация, связанная с вакуумом власти. Смена этих стадий подчиняется известной цикличности, проявляющейся в русской истории последовательной сменой периодов усиления и ослабления государственного контроля над обществом, реформ и контрреформ. Единственная возможность преодоления этой цикличности состоит в переходе от механического типа организации общества (где индивиды инкорпорированы в созданные государством сословно-административные институты) к органическому, т.е. гражданскому обществу (где индивиды обладают всей полнотой индивидуальных прав и равны перед законом). Эта концепция, созданная для объяснения стратегии либерализма в начале XX в., сохраняет свое значение и в настоящее время.  
 
В российском политическом процессе, следовательно, были представлены три основных модели реформ, сконструированные на основе преобразований Петра Великого первой четверти XVIII в., либеральных реформ 60-х гг. XIX в. и программы конституционных реформ рубежа ΧΙΧ-ΧΧ вв. Этот анализ позволяет сосредоточиться на механизме реформ, выявить их социальную специфику, а также интерпретировать значительный административный опыт, не утративший своего значения до настоящего времени. Ход реформ, как было показано, определяется на каждом этапе нахождением рационального взаимодействия общества и государства, центра и периферии, сильной исполнительной власти и системы правового контроля над ней, а также политической волей реформаторской элиты и наличием в ее распоряжении функционирующего административного аппарата. Можно констатировать, однако, что Россия XX в., как и большинство стран, впервые вступивших на путь демократии, действительно знала в основном революции и перевороты (совпадавшие с социальными и политическими кризисами) и в гораздо меньшей степени использовала потенциал правовых реформ (проекты которых оставались, как правило, не востребованными властью).  
 
Еще одна сторона процесса модернизации и реформ - бюрократизация управления. Процесс развития бюрократии, как показано в русской политико-правовой литературе, исторически связан повсюду с формированием современных национальных государств и отражает особенности их становления. В России рассматриваемого периода он представлен следующими фазами: эволюционное формирование приказной бюрократии в системе служилого государства; введение принципов рациональной бюрократии в период утверждения абсолютизма и реформ государственного строя первой четверти XVIII в.; развитие бюрократии как особого социального слоя нового времени, связанное с попытками движения в направлении гражданского общества и проведением либеральных реформ XVIII-XIX вв. Наконец, заключительный этап формирования российской бюрократии связан с ограничением абсолютизма в период конституционных преобразований начала XX в.  
 
В условиях разворачивавшегося конфликта между обществом и государством, реформ XVIII и особенно XIX в., бюрократия становилась важнейшим элементом, от позиции которого зависел в конечном счете поворот политики в направлении либеральных реформ или контрреформ. Это проявилось в ключевой роли бюрократии в подготовке и проведении Великой реформы 1861 г., а затем - сворачивании процесса реформ. Особая роль бюрократии в ходе реформ четко отражена в сочинениях их основных деятелей - от Петра Великого до М.М.Сперанского, П.Д. Киселева, П.А.Валуева, Я.И. Ростовцева, Н.А.Милютина, М.Т.Лорис-Меликова, С.Ю.Витте, П.А.Столыпина, цель которых состояла в превращении бюрократии в рациональный инструмент построения гражданского общества¹⁵.  
 
Тот факт, что бюрократия выступала основным источником дисфункции при проведении реформ, делал необходимым преобразование самой административной службы. Концепция рациональной администрации (действующей на основании правовых норм, а не собственных предпочтений) - важный конструктивный элемент либеральных проектов административных реформ в России XIX в. Эта концепция включала пересмотр общего места бюрократии в политической системе (преодоление сращивания власти и собственности, высшей администрации с придворной средой, а фактически всем привилегированным классом землевладельцев); расширение социального контроля (в том числе на уровне местного земского самоуправления); правовое регулирование положения чиновничества; увеличение его независимости, с одной стороны, и ответственности, - с другой.  
 
 
6. Трансформация политической системы империи: переход от абсолютизма к конституционной монархии  
 
Хотя империи исторически тяготеют к абсолютистским формам власти, они могут иметь и другие - конституционно-монархические и республиканские формы правления. В новейшее время большинство империй Центральной и Восточной Европы начинает трансформироваться в направлении ограничения монархического абсолютизма конституционными формами. Россия позднее других встала на этот путь, однако оказалась вынужденной модернизировать политическую систему в сходном направлении. В России проблема соотношения конституционной революции и конституционной реформы стала актуальной позднее, чем в других империях Восточной Европы - в начале XX в., когда она практически вступила на путь правовых ограничений самодержавной власти. Тем не менее в этих странах существует несомненное сходство всей логики разворачивания данного конфликта, использование аналогичных теоретических подходов. Теоретики русского либерализма, отстаивавшие принцип правового государства, не были едины в решении вопроса о механизме его реализации. Наиболее радикальные из них, как П.Н. Милюков и Ф.Ф. Кокошкин, определенно выступали за конституционную революцию - созыв Учредительного собрания и выработку совершенно нового Основного закона демократическим путем, не считаясь с предшествующей российской самодержавной традицией (образцом служило принятие Конституции Болгарии после свержения турецкого ига). Напротив, более умеренное направление, представленное С.А.Муромцевым, М.М.Ковалевским и В.А. Маклаковым, не говоря о более правых деятелях, считало наиболее приемлемым вариант октроированной конституции, а основной механизм проведения новых начал - видело в новой интерпретации традиционных правовых принципов старых Основных законов. При этом они вполне определенно указывали на опыт Германской и Австро-Венгерской империй. Исходя из этого, принципиально иным (гораздо более сдержанным) было отношение к идее всеобщего избирательного права, введения парламентской республики, создания независимого верховного суда и ограничения прерогатив монархической власти. Этим объясняется противоположное отношение к идее Учредительного собрания, а в случае его необходимости - определению его властных полномочий и их объема. В целом Манифест 17 октября 1905 г. рассматривался как октроированная конституция, вполне отвечающая российской ситуации. Особенно полная интерпретация данного подхода была дана позднее В.А. Маклаковым, видевшим основную ошибку русских либералов в стремлении к конституционной революции в ущерб конституционной реформе, позволявшей, по его мнению, сохранить легитимность власти и избежать неконтролируемого социального взрыва с последующим торжеством антиправовых экстремистских элементов.  
 
Тот вид конституционной монархии, который начал утверждаться в России после 1905 г., всего более напоминает германскую, позаимствовав у нее основную идею - монархический принцип. На это обращали внимание как русские (Ковалевский, Муромцев, Милюков, Кокошкин, Лазаревский), так и германские (М. Вебер, О.Хинтце) исследователи¹⁶. На этом основании делался вывод о том, что в обеих странах утвердился режим мнимого конституционализма, исторически противостоявший подлинному (западноевропейскому). Если либеральные оппоненты самодержавия отстаивали идеал дуалистической конституционной монархии, то правительственные круги ориентировались на модель монархического конституционализма, дававшую монарху неограниченные преимущества перед парламентом. Еще важнее в условиях переходного периода была практика политического режима, сводившего на нет и те зыбкие правовые гарантии, которые были провозглашены.  
 
В результате выяснилось, что в рамках одной формы правления - «конституционной монархии», скрываются совершенно различные политические режимы, радикально отличные между собой по социальной природе, политико-правовому оформлению и последующей исторической судьбе. Наряду с парламентарными и дуалистическими монархиями Западной и Центральной Европы, эта типология позволяет выявить особый тип - монархического конституционализма. В конце XIX - начале XX вв. он получил развитие в Восточной Европе - Германии, Австро-Венгрии и России, а также в государствах Азии (прежде всего - Японии). Его принципиальные особенности отражены в его названии - это именно «монархический» конституционализм (в отличие от конституционной монархии). Основными признаками данного политического режима являются октроированный (дарованный) характер конституции, крайне непоследовательное проведение разделения властей (как в теории, так и на практике), отсутствие ответственности правительства перед парламентом (при сохранении полного контроля над ним со стороны монарха), сохранение за монархом полного контроля над армией и вообще силовыми структурами, наконец, исключительно большие законодательные полномочия монарха, которые в чрезвычайных условиях становились практически абсолютными (что делало возможным спор о самом существовании парламента). Данная система объективно тяготела к трансформации первоначально провозглашенного разделения властей (которое было известным шагом в направлении дуалистической монархии) в фактический режим личной власти монарда, а затем (после свержения монархии) - диктатора. Это был, таким образом, политический режим, который вполне соответствует его интерпретации как мнимого конституционализма. Исключительно важным фактором поддержания стабильности данной системы в переходный период было сохранение легитимности самого института монархии (именно института, а не персонального носителя монархической власти). Эта легитимность в рассматриваемый период несомненно перевешивала легитимность представительных учреждений. Именно этим обстоятельством объясняется крайне слабая поддержка населением России Государственной Думы в условиях ее конфликтов с самодержавием.  
 
 
7. Имперская идеология и либерализм  
 
В литературе существует устойчивый стереотип, согласно которому имперское сознание противоречит либерализму. Но справедливо как раз обратное: классический либерализм (как западноевропейский, так и российский), отстаивавший идею сильного национального государства, выступал не только за сохранение империй, но и их развитие. Представляет интерес поиск, осуществлявшийся в этом направлении либеральными теоретиками правового государства рубежа XIX - начале XX вв. Его результатом можно считать появление особой и чрезвычайно влиятельной теории государства как юридического отношения или юридического лица (авторами были австриец Г. Еллинек и немец - П.Лабанд)¹⁷. Для либеральной интерпретации теории государства как юридического лица наиболее важными были следующие ее компоненты: договорные отношения общества и государства (синтез противоположных теорий общественного договора и монархического принципа); баланс федерализма и централизации (единство состава федеративного государства в рамках единого союзного государства - юридического лица); сочетание разделения властей и их единства (в рамках учения о конституционной монархии как форме правления, отличной от парламентарной монархии британского типа); десакрализация государственной власти при сохранении исключительного статуса монарха как главы государства; поиск оптимального соотношения прав государства и прав личности (появление теории Иеринга о субъективных публичных правах, т.е. правах личности по отношению к государству). Исходя из этого модифицировалось известное понятие суверенитета, который интерпретировался уже не как воля монарха, но воля всего государства. Если государственная власть и вытекающие из нее права принадлежат всему государству, то только к государству как юридическому лицу может быть отнесено и такое свойство государственной власти, которое называется суверенитетом. Суверенитет не может быть приписан исключительно народу (или народному представительству - парламенту), исполнительной власти (правительству) или монарху, который осуществляет не свою собственную власть, а власть государства. Все они представляют собой органы государства, причем суверенитет становится выражением их коллективной воли.  
 
В данной трактовке суверенитета государства как юридического лица уже заложена компромиссная модель конституционной монархии как формы правления, противостоящая двум крайним доктринам - революционного народного суверенитета и феодального монархического принципа. Кроме того, концепция разделения властей (на законодательную, исполнительную и судебную) не доводится здесь до крайности их противопоставления и автономного существования, но интерпретируется скорее как разделение функций в рамках единой управленческой системы во главе с единым арбитром - императором.  
 
Можно назвать как минимум три преимущества, делавших данную философско-правовую концепцию практически значимой в переходный период. Первое: концепция государства как юридического лица была важна для сочетания принципов федерализма и унитаризма, позволяя оптимально сочетать автономию и единство государства как политического образования (в Германской империи, но еще более - в Австро-Венгерской империи). Государство в качестве юридического лица само создает право, применяет его и выступает судьей в случае конфликта; преодолеть это противоречие возможно только при таком толковании принципа разделения властей, когда само государство попеременно выступает в разных функциях. В этом контексте понятно выступление Г. Еллинека за расширение прерогатив Имперского суда для решения проблем дуалистической монархии (1885 г.), ставшее отправной точкой формирования концепции конституционного правосудия Г. Кельзена¹⁸.  
 
Второе: данная правовая конструкция (фактически интерпретировавшая публично-правовой феномен в категориях частного права) предполагала наличие договорных отношений государства и общества, центрального правительства и федеративных образований, основанных на признании взаимных обязанностей и прав. Это давало возможность обоснования автономных прав национальных образований, социальных и профессиональных союзов, личности гражданина перед лицом государства. Гражданское общество и правовое государство выступали при этом как взаимодополняющие части единого образования нации. Правовое (конституционное) государство, исходя из этого, - «есть государство, которое в своих отношениях к подданным связано правом, подчиняется праву, иными словами - государство, члены которого по отношению к нему имеют не только обязанности, но и права, являются не только подданными, но и гражданами»¹⁹. Совокупность гарантий прав индивида со стороны государства - это конституция. Государство, подчиняющееся нормам прав - есть конституционное государство.  
 
Третьим преимуществом данной теории являлась возможность обоснования с ее помощью сильной (хотя и действующей в рамках права) власти в форме конституционной монархии, а затем президентской республики, являющейся выражением воли нации к модернизации традиционалистских социальных институтов (своеобразный юридический эквивалент «воли к власти» Ф.Ницше).  
 
Теория государства как юридического лица - есть компромисс, реализуемый в условиях конституционных кризисов переходного общества. Опираясь на всю философскую традицию, она давала синтез важнейших теоретических конструкций в области публичного права. Значение концепции прослеживается по трем параметрам: во-первых, она дала теоретическое решение классических проблем правовой мысли (как, напр., проблемы суверенитета) в новых исторических условиях; во-вторых сформулировала правовую, а по существу и социологическую модель компромисса тех противоречивых начал, которые ранее не позволяли достичь единства (соотношение принципа суверенитета и разделения властей; федерализма и унитаризма; правовых гарантий и сильной дееспособной исполнительной власти); в-третьих, создала юридическую и легитимирующую формулу государственной власти на стадии перехода от абсолютизма к правовому государству в форме конституционной монархии. Эти достижения теории способствовали тому, что она оказала существенное влияние не только в Германии, но и ряде других государств переходного периода, в первую очередь - в России.  
В своей концепции государственного права сторонники умеренного либерализма уделяли особое внимание проблемам, актуальным для крупных государств (империй) при переходе от абсолютной монархии к представительной системе правления и от унитарных государств к федеративным, а именно - государственно-правовым формам федеративных отношений, государственному суверенитету, системе формирования представительных институтов, теории разделения властей, роли судебной власти в разрешении публично-правовых и административных конфликтов, правам и политическим свободам личности. Но эти проблемы вновь оказались актуальны в условиях объединения Германии и интеграционных процессов в современной Европе. В контексте современных попыток пересмотра классической теории суверенитета, введения новых интерпретаций федерализма, осознания конфликтности доктрины прав человека и культурной идентичности, социальных гарантий и экономической эффективности свежо выглядят вопросы, сформулированные старой философией права: пределы политического единства, характер будущего объединения (конфедерация, федерация, новые формы ассоциированного членства); правовой статус субъектов будущего политического образования (федеративные образования, субъекты деволюции, различные формы административной и территориальной автономии), споры о суверенитете и возможностях его ограничения; конфликтное соотношение демократии и правового государства (роль судебной власти в разрешении споров).  
 
Эти наблюдения раскрывают известную цикличность европейской модели конституционного развития и заставляют задуматься об общей логике смены его форм²⁰. Трансформация абсолютистского государства в правовое государство была связана с попытками найти политико-правовой компромисс в условиях переходного общества (фактически находящегося в состоянии конституционного кризиса): соединить рациональную модель сильного государства с его правовым ограничением. Очевидно, что поиск такого эффективного компромисса есть важнейшая задача всех переходных режимов современности.  
Таким образом, имперский абсолютизм как форма становления и развития национальных государств - важная часть социально-политического и культурного наследия Европы. Исследование больших империй Восточной Европы - сохраняет серьезное научное значение. Практический интерес этих исследований состоит в том, чтобы выявить позитивный опыт больших империй, ставших основой и выдающимся проявлением интеграционных процессов в Европе. Мы видели, что они не только способствовали становлению современных национальных государств, но стремились поддерживать определенный консенсус в обществе, не препятствуя при этом его правовому и политическому просвещению.  
Европеизация предстает как общий вектор развития абсолютизма (в отличие от предшествующих и последующих стадий).  
 
Движение к гражданскому обществу и правовому государству выступает как важная цель. Именно этим определяется такая характерная тенденция как заимствование правовых норм с запада или из римского права. Другой стороной того же процесса является отказ от религиозной нетерпимости. Следует подчеркнуть выраженный космополитический характер правящих династий и элитных групп (международные браки, путешествия, знание иностранных языков и чтение книг).  
 
Проявлениями данной социальной функции абсолютистских государств становились - консолидация власти, унификация правовой системы, расширение и укрепление границ (в условиях естественной борьбы государств за выживание), стремление обеспечить подданным (гражданам) стабильное устойчивое развитие. Анализ правовых инициатив (кодификаций), а также систематических административных реформ показывает, что они стремились обеспечить правовое и рациональное управление. Сравнительное исследование крупных империй выявляет сходство основ, стадий и форм развития. Оно позволяет указать на общие параметры кризиса этого типа государств.  
 
Можно констатировать сходство причин кризиса и крушения империй абсолютистского типа в начале XX века. Для объяснения обратимся к социологической модели конфликта двух типов интеграции - механической и органической (она была выдвинута Г. Спенсером и Э.Дюркгеймом). Для первой (механической интеграции) характерно стремление к достижению устойчивости за счет предельно централизованной системы управления, основанной на жесткой иерархической вертикали власти, таких ее параметрах как армия, полиция и бюрократия. Для второй (органической интеграции) характерна устойчивость, образующаяся путем взаимодействия (и перекрестного наложения) многочисленных подразделений общества, при которой индивид оказывается включен в многообразные сети социальных отношений, ролей и статусов. Если первый тип интеграции кажется внешне более прочным, то это обманчивое впечатление. Именно второй тип имеет более устойчивый характер в силу большей гибкости и вариативности способов приспособления к изменению внешней среды. Если использовать этот теоретический подход к анализу империй (для которых был характерен не органический, а механический тип интеграции), то становится понятно: основной причиной их кризиса и дезинтеграции стала невозможность приспособиться к быстро изменившимся условиям развития (все они погибли в условиях первой мировой войны). Для Германской, Австро-Венгерской и Российской империй в равной мере оказалось невозможным осуществить бесконфликтный переход от одного типа интеграции к другому: во всех трех империях национализм выступил как новый доминирующий фактор социального развития (о его силе говорит тот факт, что он продолжает действовать до настоящего времени, причем независимо от форм политического устройства). Другой фактор дезинтеграции - эрозия монархической легитимности в условиях перехода к демократии. Третий фактор - внешний (война и распад государств под влиянием извне).  
В настоящее время можно констатировать появление такого феномена как «второе рождение» имперской (даже монархической) идеи после гибели этих режимов. Данный феномен представляет собой, разумеется, не реальное восстановление подобных систем, но должен интерпретироваться как явление социальной психологии, причем как всякое явление массового сознания - он имеет и определенные реальные политические последствия. Констатируя факт непопулярности современных партийных режимов, некоторые авторы говорят о ностальгии масс по предшествующему времени, обращение к истории династий, их символике (Россия, Венгрия, Болгария). Одной из причин этого обращения признается кризис национальной и культурной идентичности в период посткоммунизма и затем - противоречивого процесса Европейской интеграции (символом чего явилось отсутствие согласия в отношении Европейской конституции). Наконец, определенное значение имеет аргумент об успешности конституционно-монархических государств (самые богатые, стабильные и либеральные государства в Европе).  
Суммируем опыт империй и причины их привлекательности: наднациональный характер власти (социальный арбитраж), оказавшейся способной длительное время поддерживать существование больших многонациональных государств; социально-политическая стабильность, которой столь недостает современным демократиям; специфические механизмы разрешения конфликтов (сочетание легитимного применения государственного насилия с поиском консенсуса); позитивная динамика развития абсолютистских систем в направлении гражданского общества и правового государства; наконец, значительный вклад монархических государств в мировую культуру (некоторые связывают его с высокими культурными запросами аристократической элиты, уровнем спонсорской деятельности, недостижимым при демократии, а также сохранением такого уровня интеллектуальной свободы, который был утрачен в последующее время).  
Эти стороны государственности имперского типа становятся информативны при сравнении с той социальной катастрофой, которой сопровождалось крушение империй и последующее революционное разрушение цивилизационных основ общества с началом Первой мировой войны и русской революции 1917 года.