Миф и религия в системе культурных ценностей

    2.     Универсальность мифа. Мифологическое сознание в XX веке  

Современная наука видит  в мифах не плод фантазии или интеллектуальную схему, но акцентирует их действенную  природу и ценностный характер. Касаясь  проблемы так называемого мифологического  мышления, можно с полной определенностью  утверждать: для того, чтобы впасть в мифологию, совершенно не обязательно  обладать каким-то особым типом мышления. Мифология коренится не в сознании человека, а в его отношении  к миру, в системе ценностей, в  механизмах социальной регуляции поведения, формах и способах мировидения. Носителями политических мифов вполне могут  быть и современные образованные люди.

Говоря о месте мифа в культурной традиции и о психологии мифа, мы прежде всего должны определить, что нас интересуют не сами мифы как определенные представления, верования  или повествовательные тексты, но то, как мифы воплощаются в ритуальных практиках, религиозных или морально-этических  системах либо повседневных регламентациях поведения.

Надо отчетливо понимать, что миф для носителя традиции и миф для постороннего наблюдателя (в частности, и для ученого  исследователя) - это две принципиальные разные вещи. И для постижения психологии мифа важно не столько то, что  представляет собой сам миф, сколько  то, чем он является для носителя традиции. Своеобразный конфликт внешнего и внутреннего восприятия мифа обусловлен тем, что сторонний наблюдатель  видит несоответствие мифа реальности, носитель же традиции не сравнивает миф  с реальностью, а стремится воплотить  его в ней; миф для него более  важен и обладает большей ценностью, чем реальность. Последней еще  предстоит уподобиться мифу; она  еще просто недостаточно совершенна для этого. В пределе миф упраздняет реальность и создает на ее место  новую, куда более совершенную и привлекательную.

Для носителя традиции миф  является также объектом веры, и  как таковой не нуждается в  верификации; скорее, наоборот, миф  всячески оберегается от тех явлений  действительности, которые могли  бы посеять в нем сомнение. Мифологический объект выше критики, выше всего, что  окружает человека в повседневной жизни, и в то же время он придает ей смысл и приобщает к сакральным ценностям. Таким мифологическим объектом в архаическом обществе могут  быть сверхъестественные существа, духи умерших предков, позднее - Бог с  окружающими его небесными силами. В политической мифологии ХХ в. это  вожди, лидеры наций, а также такие  собирательные образы, как Родина, партия, народ.

Понятия мифа и мифологии  в ХIХ в. разрабатывались по отношению  к древним и средневековым  обществам и религиям. В нашем  столетии мы имеем дело главным образом  с мифами политическими и идеологическими, которые имеют существенную специфику  по сравнению с мифами традиционными (т.е. и мифами архаическими, и мифами религиозными) . Что общего у мифов  традиционных и политических?

1. И те и другие призваны  не только объяснить существующее, но и создать образ новой  реальности, которой еще предстоит  воплотиться в действительности.

2. Основным объектом мифологизации  в обоих случаях является прошлое  данного социума, которое сохраняет  свою актуальность для настоящего.

3. И традиционные, и политические  мифы являются действенной силой,  которая организует поведение  индивида и человеческих масс, реализуются в общественных ритуалах  и укрепляют социальные связи.  Они придают осмысленность человеческому существованию, выполняют функции психологической компенсации.

Однако не менее значимы  и отличия политических мифов  от мифов традиционных. Перечислим лишь некоторые из них. 

1. В традиционных мифах  объектом мифологизации являются  боги, культурные герои или предки, в мифах ХХ в. - реальные люди  и события настоящего и недавнего  прошлого. 

2. Политические мифы не  наследуются из глубины веков,  но создаются определенными людьми  или группами людей. Эти люди  опираются на научные теории  своего времени, стремятся придать  политическим мифам видимость  правдоподобия и наукообразия. Другой  вопрос, что миф начинает со  временем существовать независимо  от его создателей и сами  они могут пасть его жертвами.  

3. Политические мифы, в  отличие от мифов архаических,  распространяются не устным или  рукописным путем, а главным  образом через средства массовой  информации.

Мифология требует, чтобы  в нее верили безоговорочно, просто принимали ее как должное, без  рассуждений. Для мифологических образов  и символов характерна высокая степень  эмоциональной насыщенности. Они  вызывают у человека не размышления, а смешанное чувство любви  и страха, обожания и ужаса. Характерные  примеры таких мифологических символов - это образы вождей (например, Сталина  или Гитлера), образ Родины-матери, знамя воинской части. Человек мечтает  о том, чтобы хотя бы издали, хоть на мгновение прикоснуться взглядом к вождю; он видит смысл своего существования в том, чтобы сохранять  свою кровную связь с Родиной; он готов пожертвовать жизнью, чтобы  вынести знамя с поля боя.

Политическая мифология  не отражает реальность и не стремится  ее объяснить; она призвана управлять  коллективным сознанием и поведением человеческих масс. 

Политическая мифология  должна быть проста и понятна, она  оперирует не отвлеченными представлениями, а доходчивыми, визуально представимыми  образами ("враг", "товарищ" и  др.). Вообще она апеллирует не столько  к разуму человека, сколько к его  чувствам и эмоциям, к его личному  психологическому опыту (не случайно так  значимы в политической мифологии  образы отца, матери, брата, сына). Она  мало проницаема для опыта и для  критики извне. Напротив, именно стойкая  убежденность, готовность умереть за свои идеалы считаются наивысшим  подвигом и достоинством.

Политическая мифология  становится важнейшим средством  консолидации общества и противопоставления "своих" и "чужих". Она дает человеку силы преодолевать житейские  трудности и надежду на то, что  все его лишения окупит счастливое будущее всего человечества. 

Наиболее благоприятны для  политической мифологии эпохи тоталитарного  правления. Тоталитаризм превращает свою идеологию в своеобразную мифологию, поскольку приписывает ей абсолютную истинность, считая любые другие взгляды  в лучшем случае ложными, а в худшем - враждебными.

В различных мифологиях известно представление о священной книге, которая продиктована Богом или  упала с неба; эту книгу никто  не может прочитать до конца, но тем  не менее в ней заключена истина. Нечто подобное представляли собой  собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма, которые стояли на видном месте в  каждой библиотеке.

Миф о православном царстве  возродился в мифе о первом в мире социалистическом государстве трудящихся. Это государство имело свой пантеон, состоящий из основоположников идеологии  и государства, свой некрополь и  свою историю, которая осмыслялась  исключительно мифологично (подлинная  история начиналась как бы только с момента Революции; все, что  было до этого, рисовалось как многовековое царство мрака и несправедливости).

Мифы изображают не конкретные случаи, произошедшие в прошлом, но события, сохраняющие актуальное значение для современности. Поэтому, например, в советской идеологии такое  значение приписывалось годовщине  Великой Октябрьской социалистической революции и дню рождения Ленина. В каждом городе и даже поселке  обязательно должен был стоять памятник Ленину, и это символизировало  незыблемость и вечную жизнь его  учения.

Мавзолей стал зримым образом  преодоления смерти, материализацией  личного бессмертия, к которому может  приобщиться каждый, кто отстоит  очередь и войдет внутрь. Во время  демонстраций и парадов весь народ  и особенно армия показывают свою верность ленинскому делу, а руководители Партии и правительства, стоя на Мавзолее, символизируют то, что они являются продолжателями дела великого Ленина.

Тоталитарная мифология  подверглась определенной модернизации в период "оттепели", однако продолжала функционировать - скорее по инерции - до конца 1980-х гг., все больше превращаясь  в довольно убогую декорацию. Продолжали совершаться все те же ритуалы, произносились  все те же слова, но никто уже в  них не верил и воспринималось это обществом не как подлинная  мифология, а как бессодержательный  спектакль. Тоталитарная мифология  лишилась своего психологического и  интеллектуального оправдания. Закономерно, что в начале 1990-х гг., с крахом КПСС и распадом СССР, она просто перестала существовать, и почти  ни у кого не возникло желания встать на ее защиту.

Тем не менее крах тоталитарной мифологии не привел к демифологизации  общественного сознания. Скорее, наоборот, он стал мощным стимулом ремифологизации  общественной жизни. В основе этого  явления прежде всего лежат, как  мне представляется, социально-экономические  причины. Реформы проводились непоследовательно  и наспех, так что для большинства  населения так и осталось неясным, в чем смысл этих реформ и что  за общество строится в нашей стране. Приватизация была произведена таким  образом, что государственная собственность  на астрономические суммы оказалась  в руках узкого круга людей. Невесть  откуда появились сказочно богатые  люди, причем остается совершенно неясным, откуда же взялись их состояния.

На наших глазах возникали  финансовые империи, фонды и банки, которые проводили шумные рекламные  компании в СМИ, собирали деньги у  миллионов людей, а потом в  один день оказывались мыльными пузырями. Деятельность создателей финансовых пирамид - это, пожалуй, наиболее яркий пример современного мифотворчества.

Для нынешней ситуации характерно соединение общего неверия в глобальные ценности и доверчивость ко всякого  рода слухам и скандальным разоблачениям. Лишенное ясных ориентиров, общественное сознание готово принять на веру любую  гипотезу о близком конце света  или о тотальной коррупции  в высших эшелонах власти. Тем более  что эти гипотезы, по-видимому, не так уж далеки от истины. Чем более  невероятна сплетня, тем легче она  становится сенсацией и тем охотнее  тиражируется СМИ.

Если тоталитарная мифология  была компактной, легко обозримой, замкнутой  и достаточно простой для понимания, то мифология современная характеризуется  аморфностью, распыленностью, полицентризмом и неустойчивостью (что, кстати, отчетливо выдает ее переходный характер).

Поскольку мы находимся внутри этой мифологии и отчасти сами являемся ее субъектами, нам, конечно, весьма трудно оценить ее аналитически и тем не менее некоторые наблюдения можно сделать.

существует не одна мифология, а множество мифов и мифологий, причем продолжительность их существования  может быть весьма незначительной: они возникают, конфликтуют друг с другом и столь же быстро исчезают или трансформируются во что-то иное.

2. Современные мифы, как  правило, охватывают не все  общество в целом, но отдельные  группы населения (социальные, территориальные,  половозрастные, религиозные, этнические  и др.).

3. Эти мифы различны  по своему происхождению: среди  них есть и те, которые опираются  на отечественные традиции, и  те, которые представляют собой  инновации (например, связаны с  влиянием западной массовой культуры). Они различаются также по продолжительности  существования: от мифов-однодневок, которые поражают общественное  сознание на неделю-другую, до  мифов, которые продолжают многовековые  традиции (как, например, религиозные  мифы православия или ислама).

Можно наметить 4 группы современных  мифов.

1. Это мифы политической  и общественной жизни, которые  создаются политиками, партиями, журналистами.

2. Мифы, связанные с этнической  и религиозной самоидентификацией (например, различные мифы о России  и православии, их прошлом и  современном состоянии).

3. Мифы, связанные с внерелигиозными  верованиями (например, мифы об НЛО и инопланетянах, о снежном человеке, о всесильных экстрасенсах-целителях и т.д.).

4. Мифы массовой культуры  и среди них, несомненно, центральный  - миф об Америке и американском  образе жизни.

На наших глазах из различных  элементов формируется новый  миф о прошлом русского народа, который, оказывается, всегда был народом  благочестивым и глубоко верующим и никогда не отказывался от своей  веры, даже в эпоху воинствующего  атеизма.

Техника в ХХ в. не только радикально изменила соотношение возможного и невозможного, но и сделала вполне реальным то, для чего ранее требовалось  вмешательство сверхъестественных сил (например, полеты по воздуху или  изрыгание огня).

Благодаря кинематографу  появилась возможность не только представить себе умственно, но и  реально увидеть, а увидев, прочувствовать, как выглядит душа человека после  смерти, как прилетают космические  пришельцы и вступают в контакт  с землянами, как монстры и  вурдалаки разрывают людей или  пьют из них кровь и т.д. Для  сотен миллионов людей искусственный  мир кинематографа стал не менее  реальным, чем мир, окружающий их в  повседневной жизни.

Такие категории мифологического  мышления, как сверхъестественное и  чудо, своеобразно актуализировались  в ХХ в. Благодаря техническим  достижениям многое из того, что  еще 150 лет назад казалось чистой фантастикой, стало повседневной реальностью. Например, телевизор или видеомагнитофон - это своеобразные модификации сказочного волшебного зеркальца, самолет как  бы воплотил в жизнь мечту о  ковре-самолете и т.д.

В фольклоре многих народов  существовало представление о том, что в мифические времена люди обладали чудесными способностями: они умели летать, знали секреты вечной молодости и т.д., а потом лишились этих способностей, так как утратили магические приемы. Можно сказать, что научно-техническая революция вернула человека в мифические времена, и он снова может летать, мгновенно передавать сообщения на гигантские расстояния и т.д.

Технические достижения многократно  увеличили возможности человека, но не сделали его умнее. Напротив, они создали предпосылки для  еще более изощренного подавления личности и оболванивания человеческой массы. Техногенные катастрофы, войны  с применением новейших средств  уничтожения противника, стихийные  бедствия (в частности, и те, которые  связаны с деятельностью человека), - все это способствует росту эсхатологических настроений. Эти настроения подогреваются  слухами о том, что люди погибнут то ли от спида, то ли от озоновой дыры, то ли от потопа, вызванного потеплением  климата.

Человечество как бы вернулось  к ситуации первых веков христианства, когда вот-вот, буквально со дня  на день ожидалось Пришествие Господне и Страшный Суд. Земля давно оплетена железной паутиной, небо бороздят железные птицы, в городах всю ночь горят  электрические солнца - и трудно назвать, какое еще из предсказаний Апокалипсиса мы не увидели своими глазами.

Род человеческий еще никогда  не смотрел так осязаемо в лицо смерти. И это, кстати, придает особый характер современным политическим дебатам, ибо в конечном счете  речь идет о том, кто получит возможность  управлять ядерными ракетами, которые  в силах уничтожить все живое.

      3.     Сущность религии. Роль религии в генезисе культуры 

Обращение к научному рассмотрению взаимосвязей культуры и религии  требует прежде всего освобождения от груды застарелых предрассудков. К числу таких предрассудков  принадлежат и крайности в  оценке времени возникновения религии. Живы отголоски старых споров между  теологами и “просветителями-безбожниками”. Первые доказывали, что религия существовала у человека всегда, вторые видели в  доказательстве обратного мощный аргумент против тезиса о бытии божием. В  наши дни можно считать вполне установленным, что отсутствие признаков  религии характерно лишь для становящегося, возникающего общества, то есть такого, которое еще нельзя назвать обществом* всякое сложившееся общество, т.е. общество в полном смысле этого слова предполагает существование религии. Это, однако, отнюдь не может служить ни прямым, ни косвенным доказательством верности какой бы то нибыло исходной теологической  посылки о действительном, реальном, а не воображаемом существовании  божества или божеств. Характер этого  спора передан одним из его  современников – В.В.Вересаевым в миниатюре из цикла “Рассказы  о детях”, где в пародийном ключе,но очень точно воспроизведена логика обеих сторон: лукавая подмена  понятий Бабушкой и героическая  глупость ее малолетнего оппонента.  
При решении вопроса о времени возникновения религии приходится иметь дело еще с одной точкой зрения – прямо противоположной по отношению к той, что только что рассмотрена, но как раз поэтому в чем-то сходной с ней. Представители различных школ современного богословия склонны настаивать на том, что “подлинной” религией можно считать только монотеизм, единобожие, и потому вынуждены либо вопреки фактам утверждать, что человек всегда был монотеистом, либо, прибегая к своеобразной религиозной версии эволюционизма, доказывать, что религия появилась у людей на довольно поздней стадии развития, и что, следовательно, человечество все-таки долгое время было безрелигиозным. Сходство этой последней точки зрения с тезисом нашего “воинствующего материалиста” лишний раз подчеркивает отсутствие необходимой связи между постулатом о наличии безрелигиозного периода в истории человечества и выводом о том, что “бога нет”.  
Легко заметить, что споры затрагивают здесь самую суть дела: понимание основных идей, а вовсе не слов разделяет спорящих. Однако внешне эта разница понимания выражается в спорах о словах, и дефинитивные проблемы при попытке раскрыть объективную логику развития то и дело дают о себе знать. Поэтому и в данном случае придется начать с той кропотливой работы по определению и переопределению понятий, которая столь же утомительна, сколь и неизбежна. Ведь здесь речь идет об эволюции не единичного понятия или идеи, а их систем. Важно при этом не создавать всякого рода искусственные понятийные конструкции, произвольно сужая или расширяя значения терминов. Такой произвол рано или поздно будет наказан: просто соответствующее понятие откажется работать – и все. То есть, выражаясь языком теории познания, лишится методологической функции.

Эволюцию религии в  культуре нельзя понять, не определив  принципиально место религии  в культуре. Значит, надо дать определение  самой религии. Не останавливаясь на этимологии слова, которая, по правде говоря, мало что дает здесь, ограничимся  рассмотрением того, с чем по крайней  мере вербально согласится большинство  обращающихся к этой теме, – что  религия – в первую очередь  духовное явление, состояние и форма  сознания, основу которого составляет вера. Как ни жаль, приходится признать, что это почти все, что можно (и то со значительной долей условности) считать в этом вопросе приемлемым для всех. Пользуясь совпадением  научных понятий и обыденных  общих представлений, обозначаемых тем же словом, легко оспорить любой  момент в определении религии. Но применительно к слову “вера” анализ всех семантических полей и ореолов втройне необходим: во-первых, для устранения тривиальных недоразумений, связанных с обыденным словоупотреблением; во-вторых, для преодоления реальных трудностей, не столько семантического, сколько философского порядка; в-третьих, ради рассеяния густой пелены идеологического тумана, напущенного с разных сторон и мешающего разобраться в проблеме веры непредвзято, а значит, научно.  
Вера, верность, верование, уверенность, достоверность – все это слова, однокоренные с латинским veritas – истина; индоевропейский корень ver присутствует в большинстве развитых языков с тонкой разработкой познавательной семантики. Из основных европейских языков, пожалуй, лишь в русском, да отчасти в немецком омонимичны два главных значения слова вера: 1) любая уверенность в чем-то или в ком-то и 2)особое состояние сознания, основанное на признании очевидности сверхъестественного. В силу этого легко теряются важные моменты смысла: беспредпосылочную религиозную веру сплошь и рядом путают с основанной на знаниях убежденностью. Рассуждения при этом строятся так: все люди верующие, только одни верят в бога, а другие в таблицу Менделеева; значит, нельзя без веры. Паралогизм очевиден, но это не значит, что он легко устраним. Для начала, как минимум, проведем четкую границу между убеждениями и верой. Убеждения основаны на знаниях, вера – нет. В этом смысле наука как таковая не только не нуждается в вере, но изгоняет ее отовсюду, где ее обнаруживает, даже тогда, когда ученый искреннее убежден, что вера нужна ему в науке: субъективно и персонально она ему может помогать в работе, но из результатов ее приходится изымать, ибо никакой стандарт научного исследования не принимает ссылки на веру. Такова по этому поводу точка зрения научной методологии.

Но и в богословии мы встречаемся с признанием принципиальной разницы в подходе к взаимоотношению  религии и науки, несмотря на существование многочисленных попыток соединить веру и знание. В рамках темы достаточно ссылки на безусловный авторитет в этом вопросе Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, писавшего: “Я хотел бы, чтобы при всем развитии взаимопонимания между научным и религиозным познанием мира, мы не упускали из виду принципиальное расхождение в методологии этих двух путей человеческого прикасания к Истине”

Между тем соотношение  между верой и наукой сложнее, чем простой антагонизм, взаимоисключение. Начало любой деятельности осуществляется в условиях дефицита информации (иначе  в любом деле, а не только в  познании, невозможно было бы сдвинуться с места), а это означает, что  всегда какое-то количество начальных  условий всякий раз приходится полагать как данность, то есть именно принимать  на веру. В свою очередь сама деятельность обнаруживает, какие из исходных условий  были верными. Так практика, обосновывая  данность, переводит, превращает веру в уверенность, уверенность –  в убежденность. Таков источник парадокса, состоящего в том, что влияние  моментов веры присутствует в любом  знании, и в то же время знание тем вернее, чем меньше в нем  влияние веры, ибо вера всегда безотносительна  к знанию, слепа.

Уточнение понятия “вера” – только первый шаг к определению  религии, поскольку не всякая вера –  вера религиозная: понимание того, что  такое вера, необходимо, но не достаточно для выявления сущности религии. Обычно определение религии уточняют указанием на то, что религия –  это вера в сверхъестественное. Такое  определение приводит к смешению религии с другими явлениями  культуры – мифологией, фольклором, вообще искусством. А это вещи тесно  связанные, но отнюдь не тождественные  друг другу, что легко продемонстрировать популярным примером. В самом деле, нет никакой беды для атеиста, если его ребенок поверит в  реальное существование всех тех  многочисленных сказочных персонажей, которые, будучи, конечно, сверхъестественными, населяют безбрежные просторы народной сказочной фантазии. Беда будет, как раз если не поверит: тем самым он ограничит поле собственной художественной фантазии. Вера в эти существа тогда лишь будет подготовкой почвы для религиозного сознания, когда ребенок поверит, что сверхъестественные существа властвуют, господствуют над человеком или определяют его судьбу.  
Казалось бы, теперь сделаны все уточнения: религия – это вера в сверхъестественные существа, которые господствуют над человеком, властвуют над ним. История культуры, однако, опять вносит коррективы – ей известны такие формы религиозного сознания, существование которых не связано с признанием вообще каких бы то ни было сверхъестественных существ. Но без представления о власти сверхъестественного, власти сверхъестественных сил над человеком, понятие религии, действительно, лишается смысла. Вот почему вопрос о происхождении религии в культуре ставится именно так: что породило в культуре универсальную веру в господство над человеком как раз не природных только (что было бы естественно), а именно сверхприродных, сверхъестественных сил.  
Среди рациональных ответов (иные мы отбросили по изложенным выше методологическим соображениям) на этот вопрос выделяются два. Наиболее распространенный принадлежит представителям просветительского взгляда на культуру. Его много раз объявляли (чаще всего, справедливо!) узким и ограниченным, подвергая беспощадной критике. Поскольку, однако, те явления, против которых сами Просветители направляли острие критики, не только не исчезли, но стали еще более опасными для человечества, просветительский Разум неизбежно будет возрождаться, воспроизводя вновь и вновь свою нехитрую, но оттого еще более убийственную логику перед лицомвсех разочарованных в Разуме, хотя и не обретших его. Невежество и страх людей породили религию – таков простой и ясный ответ просветителей всех времен на вопрос о природе религии. Итак, невежество... Объяснение ничего не объясняет: невежество оказываетсяи причиной и следствием в одном и том же отношении – состояние сознания порождает состояние сознания. Невежество – отсутствие знаний, незнание лежит в основе заблуждения, заблуждение же, если хорошенько поразмыслить – то же незнание... Страх как источник религии – более сложный случай: не невежество, состояние сознания, когда в нем отсутствуют определенные знания, а эмоциональное состояние в его воздействии на сознание – вот источник религии. Но почему возникает страх? Из-за непонятности грозных явлений природы, отвечают нам, и ситуация сразу становится тупиковой: были бы знания, не было бы страха. И остается к тому же в силе прежнее соображение: почему страх перед явлениями природы порождает представление о господстве сверхприродных сил?

Суть общего культурологического  ответа на этот вопрос ясна: хотя культура не может быть признана самодостаточной, ибо имеет причины своего развития вне самой себя (на философском  языке эту мысль следовало  бы выразить так: причины развития культуры не имманентны, а трансцендентны ей, в рамках теории культуры мы должны держаться имманентных объяснений).

В основе всех социальных явлений  лежит реальная человеческая деятельность, практика. Религия не исключение в  этом отношении, и вопрос только в  том, какие именно стороны практики породили религию. Вопрос о практике – один из самых сложных в современной  философии, важность его признают представители  многих ее направлений – не только тех, в рамках которых эта категория  выступает как системообразующая (марксизм, прагматизм, научный реализм  и др.), но и всех тех, кто исповедует так называемый “деятельностный  подход”, а в их числе и многие специалисты в области философии  культуры: при всех разногласиях в  понимании культуры все-таки в основу ее определения ныне чаще всего полагается именно понятие “деятельность”.

С момента возникновения  социума, то есть по завершении становления  человеческого общества, антропосоциогенеза, практика в качестве производственной (поначалу единственно сущей) деятельности раздвоилась на такую, которая имеет  связь с заранее намеченным результатом  – удовлетворением определенной материальной потребности людей, и  такую, которая не имеет связи  с результатом, но общество рассматривает  ее как не менее, а иногда и как  более важную для достижения результата. Такое раздвоение на реальную и иллюзорную практику отражало меру господства человека над окружающей природой, то есть соотношение  деятельности свободной (той, в которой  человек действовал со знанием дела) и несвободной (той, где результат  определяется не целенаправленными  усилиями человека, а игрой неподконтрольных ему случайностей).  
Раздвоенность практики остается скрытой от сознания, не проходит через него, потому и возникает иллюзия того, что все содержание сознания основано на знаниях.

С момента возникновения  человека в его деятельности проявляется  реальная сила (та узкая на первых порах  сфера, где деятельность человека была надежной, устойчиво вела к желаемому  результату – эта сфера могла  быть сколь угодно узка, но никогда  не могла быть вообще равной нулю) и  реальное бессилие (то есть невозможность  ни при каких обстоятельствах  преодолеть власть случайностей –  эта сфера всегда сокращается,но никогда не исчезает). Дальнейший процесс  автономизации знания есть одновременно и процесс последующей его  дихотомизации: в знании обнаруживается заблуждение, то есть то, что выглядело  как знание, не будучи им на самом  деле – то, что было знанием лишь по видимости. Так реализуется живое  противоречие: избавление от некоторой  части знания – служит приращению знания.

                                   Литература:

1. Лосев А.Ф. Философия.  Мифология. Культура. – М., 1991.

2. Шуртаков К.П. Мировоззрение  и методы его формирования. –  Казань, 1989.

3. Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2 – томах, М., 1994.

4. Спиркин А.Г. Философия:  Учебник. – М.: Гардарика, 1998. –  816 с. 

5. Несмеенов Е. Е. «Основы  философии в вопросах и ответах», М., 1997.

6. Кукушкина Е.И., Логунова  Е.Б. Мировоззрение, понятие, практика. – М., 1989

7. «Введение в культурологию»  под редакцией Е. В. Попова, М.:ВЛАДОС, 1995.

8. Гердер И. Г. Идеи  к философии истории человечества. М., 1977.

9. Кессиди Ф. Х., "От  мифа к логосу. ", М., 1972, с. 68

10. Парандовский Я. Мифология.  М., 1991.

11. Учебное пособие по  культурологии. Издательство Российской  экономической академии имени  Г. В. Плеханова, Москва, 1994.

12. Юнг К. Г. Архетип  и символ. М., 1991.