Казаков Юрий Павлович

Казаков Юрий Павлович [8.8.1927, Москва — 29.11.1982, Москва] — прозаик.

Родился и  долгое время жил на Арбате, его  отец Павел Гаврилович и мать Устинья  Андреевна смолоду перебрались  в столицу со Смоленщины. Отец, рабочий-плотник, в 1933 был осужден за «нелояльные разговоры» и несколько лет провел в ссылке. Мать нянчила детей в чужих семьях, работала подсобницей на заводе, выучилась на медсестру. Военная Москва, бомбежки, гибель людей на улицах, нищета — главные впечатления детства, нашедшие отражение в неоконченной повести «Две ночи» (1962-65).

 

 С 15 лет  Казаков пристрастился к музыке. После 8-го класса средней школы  поступал в архитектурно-строительный  техникум, потом окончил Музыкальное  училище им. Гнесиных (1951) по классу  контрабаса. Играл в джазовых  и симфонических оркестрах; подрабатывал в газетах.

 

 Ранние  литературные опыты Казаков —  сохранившиеся в архиве стих, в прозе, короткие пьесы, очерки  для газеты «Советский спорт»  и рассказы «из иностранной  жизни» — относятся к 1949-53. Первой публикацией Казакова стала одноактная пьеса «Новый станок» в «Сборник пьес для кружков художественной самодеятельности» (М., 1952), первый напечатанный рассказ — «Обиженный полисмен» (Московский комсомолец. 1953. 17 янв.). С поступлением в Литературный институт им. М.Горького (1953) Казаков всерьез обращается к прозе.

 

 

 В рассказах  1956-58, появившихся в журнале «Октябрь»,  «Знамя», «Москва», «Молодая гвардия»  и сразу замеченных критикой  и читателями, он заявил о себе  как уже сложившийся мастер.

 

 В 1958 Казаков защитил диплом и был принят в СП (с рекомендациями В.Пановой и К.Паустовского).

 

 В 1959 в Москве был издан сборник  рассказов «На полустанке», который  автор считал своей первой  полновесной книгой после двух  книжечек: «Тедди» (1957) и «Манька» (1958), выпущенных в Архангельске.

 

 Казаков  пришел в литературу на волне  общественных иллюзий второй  половины 1950-х, в период «оттепели», став представительной фигурой  поколения «шестидесятников». Он  придерживался позиции принципиального  традиционалиста: воспринимал современника как продолжателя вековой историко-культурной эволюции, уповал на христианские идеалы, интересовался живой стариной больше, чем сомнительной новью, за что неоднократно подвергался нападкам официозной критики. Казакова обвиняли в идеализации прошлого, в «нытье» и бездумном эпигонстве, упрекали за преклонение перед эмигрантом И.Буниным (покорившим молодого писателя «ястребиным видением человека и природы»), за интерес к К.Гамсуну и Э.Хемингуэю. Между тем Казаков не только перенимал у классиков пластику слова, учился языку, но и наследовал их духовную проблематику, чувствуя нерасторжимое родство с Лермонтовым (о нем написал рассказ «Звон брегета», 1959) и Л.Толстым, с Буниным, Чеховым и Пришвиным.

 

 Трагический  лирик по натуре, Казаков скептически  относился к монументальным полотнам соцреализма. Обладая чутким слухом, остро осязая вещную плоть мира, он избрал как наиболее эффективный для себя жанр психологического рассказа, дисциплинирующего своей краткостью. Внешней стороне писательского поприща он противопоставлял самодостаточность «внутренней биографии», причисляя автобиографизм к обязательным условиям художественности; самовыражение писателя ставил превыше всего. «Счастье и его природа, страдания и преодоление их, нравственный долг перед народом, любовь, осмысление самого себя, отношение к труду, живучесть грязных инстинктов» («О мужестве писателя») — вот круг проблем, определивших, по признанию Казакова, содержание и скрытые связи в своеобразном «романе рассказчика», который в итоге многолетних усилий он создал.

 

 В книге  «На полустанке» эти проблемы  четко обозначились, и важнейшей  из них было «осмысление самого  себя». Показателен юный герой  рассказа «Голубое и зеленое» (1956), лирический двойник автора, первый в ряду наивных московских  мечтателей, грезивших охотой и путешествиями. Со столкновения подобных героев («Некрасивая», 1956; «Ни стуку, ни грюку», 1960; «Легкая жизнь», 1962) с их прагматичными деревенскими сверстниками начинается постижение писателем парадоксов русского характера. Инфантильные горожане и грубые сельские парни отличались темпераментом и внешней повадкой, но их соперничество имело глубокие социально-исторические корни: конфликт между ними касался взгляда на природу и предназначение человека.

 

 Поиск  ответов на «вечные вопросы»  веры и совести, потребность в творческом самоопределении привели Казакова на Русский Север. Еще мальчишкой в конце 1940-х он попал впервые в вятскую деревню (в тех краях отбывал ссылку его отец) и сразу влюбился в стародавние избушки и «мужика с лукошком» — «пришельца из бунинского века», а уже студентом Литературного института (1956) отправился в командировку по следам Пришвина, бродившего по Беломорью 50 лет назад. Там, вкусив вольной лесной жизни и окунувшись в поток натуральной живой речи, молодой писатель, по его словам, «родился второй раз». Дикая природа, цельные, под стать ей люди, суровый поморский быт в первых северных рассказах Казакова («Никишкины тайны», 1957; «Поморка», 1957; «Арктур — гончий пес», 1957; «Манька», 1958) увидены зорким неравнодушным взглядом, их пронизывает ощущение прозрачной временной бездонности.

 

 Позднее маршруты писателя  пролегли по Кольскому полуострову,  Карелии и Двине, вдоль побережья  Ледовитого океана, через Мурманск, Архангельск, Мезень, Нарьян-Мар,  Соловки. В результате сложился «Северный дневник» — книга, которую Казаков пополнял очередными главами более 10 лет (1960-72). Путевые впечатления, пейзажи, портреты рыбаков и охотников спаяны здесь с лирическими воспоминаниями и экскурсами в историю. Исследуя русский национальный характер, Казаков забирался в «медвежьи углы», где людей привязывает к дому семья, дети, привычный труд и кресты на могилах предков. Задумчивая созерцательность писателя как нельзя лучше соответствовала неторопливому быту, загадочному безмолвию северной природы и позволяла проникнуться «тихим постоянным мужеством поморов».

 

 Писатель словно погружался  внутрь исторического времени  и убеждался: вековечный крестьянский  уклад, опиравшийся на старозаконную  веру, православные обычаи и частную  собственность, терпит на Русском  Севере крах. Его удручали драматические судьбы поморов («Нестор и Кир», 1961), тяготило чувство вины за порядки, уничтожавшие честных тружеников. Было стыдно наблюдать загаженные руины старинного монастыря, превращенного в 1920-е в концлагерь, а потом разрушенного («Соловецкие мечтания», 1966). Поэзия вечности вместе с жестокой правдой современности взывала к бережному сохранению культуры. Среди персонажей «Северного дневника» — сказочник С.Писахов и «дикарь XX века», национальный герой ненцев, художник Тыко Вылка (о нем Казаков написал позже, в 1972-76, повесть «Мальчик из снежной ямы»).

 

 Противостояние недоступного  в своей идеальной чистоте  Севера и срединной, обжитой  России определяет сюжеты многих  казаковских рассказов, в т.ч.  и рассказов о любви. Страсть  — неотъемлемое качество таланта Казакова. И любовь к женщине сопряжена с приливом энергии и вдохновения, становясь побудительным импульсом к творчеству и принося житейский покой в жертву «тайне своего самоосуществления» («Осень в дубовых лесах», 1961; «Адам и Ева», 1962). Любовь у Казакова, яростная («Манька»), мечтательная («Голубое и зеленое»), вовсе несостоявшаяся («Ночлег», 1963),— ранима, требовательна и щедра. И непутевый бакенщик Егор («Тра-ли-вали», 1959), и его антипод, интеллигент-москвич («Двое в декабре», 1962), каждый по-своему обретает душевное равновесие, когда возле них оказываются преданно любящие женщины.

 

 К центральной России, Оке  и Тарусе (там он подолгу живал)  Казаков был привязан еще крепче, чем к Северу. Красота среднерусской  равнины, человек на земле и здесь давали писателю повод для творческих раздумий. В альманахе «Тарусские страницы» (Калуга, 1961) он напечатал рассказы «В город» (1960), «Ни стуку, ни грюку» (1960), «Запах хлеба» (1961), где одним из первых в те годы, предвосхищая «деревенскую прозу», поднял тему ухода крестьянина из деревни. Бросая родительский кров, его неутешные герои убегали на сибирские стройки («По дороге», 1960), прельщались «легкой жизнью» и городскими соблазнами, будучи не в состоянии понять истинную причину своей тоски. Трагедия беспаспортного сельского жителя, измученного произволом властей, виделась К. зловещим симптомом духовного обнищания страны.

 

 И природа, подобно исчезающей  деревне, воспринималась Казаковым  как «уходящий объект». Традиционный  охотничий рассказ он возвысил до философской новеллы («Плачу и рыдаю», 1963) — о величии жизни и смерти, об ответственности человека за будущее всего живого на земле, в том числе и за самого себя. Прозорливое художественное зрение Казаков предполагало и возможность взгляда «из природы»: глазами леса, медведя, гончего пса. Этот взгляд требовал мудрости и сострадания, отзываясь в казаковских рассказах провидчески щемящей нотой покаяния («Белуха», 1963-72).

 

 В 1960-х  Казаков много путешествовал.  Помимо Арктики, бывал на Псковщине («В первый раз попал я в Печеры...», 1962), в Прибалтике и Закарпатье, в Сибири и Казахстане. Довелось ему посетить ГДР, Румынию, Болгарию. За рубежом его охотно печатали: в Англии и Дании, Индии и Югославии, Испании и Голландии, Швейцарии и США. В Париже присудили премию за лучшую книгу года, переведенную на французский язык. (1962), в Италии удостоили Дантовской премии (1970). Незабываемой стала поездка во Францию весной 1967, там Казаков собирал материалы для книги о Бунине, встречался с Б.Зайцевым, Г.Адамовичем и др. писателями-эмигрантами «первой волны».

 

 В 1968 Казаков прочно обосновался в  подмосковном Абрамцеве. 

 

 В 1970-х  печатался мало, но два рассказа  — «Свечечка» (1973) и «Во сне  ты горько плакал» (1977) — убедительно  свидетельствовали о неувядаемости его таланта. Тема дома и бездомья, чувство семейного рода, уязвленное драмами минувших десятилетий, отличает эти классически строгие рассказы, представляющие собой «разговор двух душ» — отца и сына. Загадка младенчества и поиск истины на границе жизни и смерти, фатальность судьбы и спасительность веры, единство отца и сына как условие бессмертия нации, народа и человечества — эти вечные проблемы поднял Казаков в своих скорбных и мажорных рассказах.

 

 Казаковский  «роман рассказчика» остался  незавершенным. Однако ресурсы «внутренней биографии» писателя не были исчерпаны. Эволюция казаковского лирического героя прослеживается не только по книгам («По дороге», 1961; «Голубое и зеленое», 1963; «Запах хлеба», 1965; «Двое в декабре», 1966; «Во сне ты горько плакал», 1977), но и по замыслам, оставшимся в набросках («Разлучение душ», «Ангел небесный», «Старый дом», «Девятый круг», «Смерть, где жало твое?» и др.). Большинство своих рассказов Казаков написал на исходе 1950-х — вплоть до середины 1960-х, их хронология часто не совпадала с последовательностью публикаций. Фрагменты, включенные в посмертный сборник «Две ночи» (1986), существенно корректируют общую картину казаковского творческого пути.

 

 Последние  годы Казаков уединенно провел  в Абрамцеве. Завершал начатый в 1964 перевод трехтомной эпопеи казахского прозаика А.Нурпеисова «Кровь и пот». Сочинял детские рассказы для журнал «Мурзилка», в редколлегии которого состоял. Книжки для маленьких читателей («Тропики на печке», 1962; «Красная птица», 1963; «Как я строил дом», 1967 и др.) были предметом его особой заботы. В качестве сценариста Казаков участвовал в постановке на «Мосфильме» 2-серийной картины «Великий самоед» (1982, реж. А.Гордон) — о Тыко Вылке.