Р. Д. Г. Гальего «Белое на черном»: «каждый рассказ - победа»

Р. Д. Г. Гальего «Белое на черном»: «каждый рассказ - победа»

Рубен Давид Гонсалес Гальего — автор произведения, о котором сегодня пойдет речь, - русский писатель и журналист, с рождения парализован. Официальный диагноз — детский церебральный паралич. Когда автору было полтора года, матери сообщили, что ребёнок умер, которого на самом деле отправили в детский дом для инвалидов. Детство провёл, перебираясь по детским домам и домам престарелых Советского Союза.

Автобиографическое произведение «Белое на чёрном», где и описываются детские скитания Р. Гальего, было удостоенного в 2003 году литературной премии «Букер — Открытая Россия» за лучший роман на русском языке, а затем премии Олега Табакова «За личное и литературное мужество». Олег Радзинский в своём комментарии к русскому изданию книги отмечает: “…есть книги, которые ранят. Есть книги, которые лечат. Рубен Давид Гонсалес Гальего написал книгу, которая ранит и лечит”[1]. Но библиотерапия присутствует здесь не только на уровне теории. Автор интуитивно выстраивает свой текст согласно законам библиотерапии.

Это и главное действующее лицо книги – ребенок с ограниченными возможностями, с диагнозом дцп; и эмоционально-положительный тон повествования, и двоемирие, которое проявляется уже в названии.

Поэтика названия с одной  стороны объясняется предысторией создания произведения: «…в  доме отключили отопление, нормальной еды не хватало. Внезапно ночью по потолку комнаты поползли белые буквы. Закрыл глаза, буквы не исчезли. Из букв складывались слова. Наутро оставалось только записать их»[1]; с другой – символикой цвета, на которую указывает сам автор в последней главе: «Я не люблю белый цвет. Белый – цвет бессилия и обреченности, цвет больничного потолка и белых простыней. Гарантированная забота и опека, тишина, покой, ничто. Вечно длящееся ничто больничной жизни. Черный – цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений, временных пауз между белыми, бесконечно длинными дневными промежутками телесных немощей. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы, цвет, который я выбрал для своей электроколяски»[1]. Р. Гальего продолжает здесь скорее традицию Востока, где белый цвет символизирует смерть и безжизненность, черный – свободу и тайну. Но противопоставление этих двух цветов основывается не только на общепринятом культурном значении, эти цвета отражают, по мысли автора, и нашу внутреннюю сущность – добро и зло, то, что позволяет оставаться человеком и то, что превращает нас в животных.

Цветовое разделение подчеркивает также и бинарность пространства текста – больница и то, что за ней (белые стены, белые халаты, белые руки врачей и черная коляска, черная плодородная земля, черное звездное небо).

С определением свободы и  здоровья связана еще одна пространственная характеристика – географическое положение. Если для центрального персонажа  СССР связывается с неизлечимым  недугом, с ограниченностью и  с ужасами детдомовского существования, то Америка, всегда противопоставляемая  не на уровне «лучше - хуже», а на уровне «здесь не могу - там могу», становится символом свободы, возможностью передвижения и равноправием: «Это Америка. Здесь все продается и все покупается. Ужасная, жестокая страна. Рассчитывать на жалость не приходится. Но жалости я досыта наелся еще в России. Меня устроит обычный бизнес.

Это Америка.

– Что продается?

– День свободы. Настоящей свободы. Солнце, воздух <…>В последний раз полюбоваться на неоновые вывески, помечтать о невозможном счастье родиться в этой чудесной стране. Настоящий товар, качественный. Сделано в Америке.

– Сколько стоит?

– Чуть-чуть меньше, чем жизнь.

– Покупаю. Сдачи не надо»[1].

Не смотря на то, что язык, которым написано произведение достаточно прост, он поражает своей отстраненностью. Рассказывая о событиях, которые не могут не задеть чувств, автор, тем не менее, остается как бы за кадром. Это полное безразличие к происходящему усиливает трагизм истории. Однако все произведение каким-то удивительным образом проникнуто не просто радостью и оптимизмом, но и бесконечной верой в чудо, в человеческую волю и стойкость: «Я – герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, – все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой»[1].

Автор доказывает каждой строчкой своего произведения, что любой человек, здоровый или неизлечимо больной, в  любой жизненной ситуации способен на большее, и в первую очередь  – оставаться человеком, сохраняя в себе доброту: «Человеку очень часто надо быть сильным. И добрым. Позволить себе быть добрым может не каждый, не каждый способен перешагнуть барьер всеобщего непонимания. Слишком часто доброту принимают за слабость. Это грустно. Быть человеком трудно, очень трудно, но вполне возможно»[1].

Р. Гольего в предисловии к первому изданию «Белое на черном» замечает: «Я пишу о добре, победе, радости и любви. Я пишу о силе. Силе духовной и физической. Силе, которая есть в каждом из нас. Силе, пробивающей все барьеры и побеждающей. Каждый мой рассказ — рассказ о победе»[1]. В конце книги автор указывает нам и на формулу этой победы, написанной черными буквами свободы на белом фоне безразличия жизни: «Я надеюсь» («А когда я пройду своим чередом сквозь строй доброжелательно-безличных манекенов в белых халатах и наконец приду к своему концу, к моей личной вечной ночи, после меня останутся только буквы. Мои буквы, мои черные буквы на белом фоне. Я надеюсь»). Это своеобразная программа «сопротивления», характерная и для библиотерапевтической художественной литературы.

Итак, перед нами явный  библиотерапевтический текст. Однако многие рецензенты отмечают нехудожественность романа: «есть книги, которые невозможно понять и оценить вне контекста, «Белое на черном» - из их числа»[3]. Неразрывно связывая историю автора с историей самого текста, каждый из этих рецензентов неминуемо приходит к выводу: «форма записок, мемуаров, дневника, то есть прозы действительно документальной, без претензии на "литературность" - была бы в данном случае адекватнее … у автора не хватило сил, чтобы "уложить" материал  <…>  в рамки художественного произведения»[2]. Получается, сила воздействия этой книги зависит исключительно от предыстории и знания биографии самого Р. Гальего. Осмелимся утверждать, что подобная позиция является ошибочной, поскольку, стремясь к чистому, не затуманенному чужими мнениями взгляду на произведение, автор данной статьи намеренно не читал перед знакомством с текстом ни рецензий, ни биографий, ни аннотаций. Тем не менее, «Белое на черном» вызвала такой «букет» эмоций, что,  разобравшись в нем и записав полученное,  можно было бы создать новую книгу о книге. Только поистине художественное произведение способно переродить человека.

Здесь вообще возникает вопрос: а каковы тогда критерии художественности? По каким параметрам произведение можно  отнести к художественной литературе? Решить это пытались не одно десятилетие. Но, к сожалению, однозначного ответа так и не существует, слишком абстрактен материал, с которым приходится работать.

В случае с библиотерапевтической художественной литературой все намного проще: как бы хорошо не была написана книга, она не достигнет нужного лечебного эффекта без элементарного воздействия.  А способность к воздействию, которая проявляется в целительных свойствах художественной литературы, и есть показатель ее качества. Результатом этого свойства Аристотель считал катарсис. В нашем же случае необходимо говорить не об каноническом «очищении через страдание», а о художественных средствах литературы, которые способствуют духовному и нравственному очищению читателя, то есть о поэтике катарсиса.

С этой точки зрения, рассматриваемое  нами произведение Р. Гальего «выдерживает экзамен» на художественность. И что не маловажно, воздействует этот текст не только на эмоциональном уровне, но и с вполне воспитательной целью, пусть и не такой явной, но, безусловно, присутствующей между строк. Автор «Белое на черном» говорит о самых настоящих нравственных ценностях - о Добре, Надежде и всепобеждающей Любви, что достаточно редко в современной постмодернистской литературе. Именно эти духовные ориентиры помогли центральному персонажу победить. Победить всеохватность боли, зависимости и равнодушия. «Каждый мой рассказ — рассказ о победе», - пишет Р. Гальего. И с автором невозможно не согласиться.

Литература

1. Гальего Р. Д. Г. Белое на черном. – М., 2002.

2. Павлов П. «Белая книга» о судьбе человека/Русский журнал. – М., 2002.

3. Терещенко М. Ад, который  лечит/Газета. – М., 2005.