Автор работы: Пользователь скрыл имя, 15 Января 2011 в 16:37, реферат
Никколо Макиавелли (1469 - 1527) Никколо Макиавеллипринадлежал к обедневшей семье, происходившей из среды городского нобилитета и игравшей в свое время определенную роль в политической жизни Флорентийской республики. Отец его был юристом, доходы семьи были самыми скромными и не позволили юному Никколо получить университетское образование.
Никколо Макиавелли
Введение.
Никколо Макиавелли
(1469 - 1527) Никколо Макиавеллипринадлежал
к обедневшей семье, происходившей
из среды городского нобилитета и
игравшей в свое время определенную
роль в политической жизни Флорентийской
республики. Отец его был юристом, доходы
семьи были самыми скромными и не позволили
юному Никколо получить университетское
образование. Но выросший в кругу флорентийской
гуманистической интеллигенции, он достаточно
хорошо изучи латынь, чтобы свободно читать
древних авторов. С юных лет преимущественный
интерес к политике, к современной политической
жизни определил и круг его чтения - это
прежде всего творения историков классической
древности, воспринимаемые не с позиций
ученого-эрудита, а в качестве материала
для политического анализа, учебника политики;
Для формирования мировоззрения Макиавелли
характерно, что ему остались чуждыми
отвлеченные размышления флорентийских
нес платоников, равно как и схоластическая
наука университетов. Зато весьма показательно,
что в молодости он не только внимательно
прочитал, но и собственноручно тщательно
переписал для себя выдающийся памятник
античного философского материализма
- поэму Лукреция «О природе вещей».
На политической
арене Флоренции Никколо
После падения
республики в 1512 г. и восстановления
власти Медичи Макиавелли оказывается
отстраненным от дел. По подозрению в
участии в антимедичейском
В годы вынужденного
отхода от Политической деятельности
им были созданы главные литературные
произведения. «Макиавелли был
Философия истории.
В мире Макиавелли
нет места если не для божественного
присутствия (бог отождествлен у
него с Фортуной и Необходимостью),
то для божественного вмешательства.
Подобно тому как Леонардо да Винчи рассматривал
вне божественного вмешательства мир
природы, его земляк и современник флорентийский
секретарь фактически исключил бога из
сферы своего трезвого анализа общественной
жизни, истории и политики. Как у Леонардо
объектом изучения является подчиненный
естественной закономерности мир природных
явлений, так и для Макиавелли таким объектом
становится мир человеческих отношений
и поступков, прежде всего история и ход
образования, возвышения и гибели государств.
Подобный анализ
становится возможен потому, что мир
людей для Макиавелли столь же
неизменен, как и мир природы.
За постоянной изменчивостью, за непрестанными
изменениями государственного устройства,
за переходом владычества от одних
держав к другим, за возвышением и крушением
властителей просматриваются, согласно
философии истории Макиавелли, постоянство
и неизменность человеческой природы,
а стало быть, и постоянство и неизменность
тех закономерностей, которые движут людьми
и государствами и которые именно потому
и могут - и должны - стать предметом трезвого
анализа.
В политическом
учении Никколо Макиавелли на смену
средневековой христианской теологии
истории, согласно которой человечество
движется от сотворения Адама, грехопадения,
к искуплению и Страшному суду, приходит
представление о диалектическом единстве
всеобщей изменчивости и постоянства
законов, по которым живут люди и государства:
«Размышляя об историческом ходе событий,
я прихожу к убеждению, что свет всегда
одинаков, - утверждает автор «Рассуждений
на первую декаду Тита Ливия», - и что в
нем всегда одинаково много зла и добра;
но это зло и добро переходят из страны
в страну, как мы видим из истории древних
государств, которые изменялись вследствие
перемены нравов, но мир сам по себе оставался
один и тот же».
Государства возвышаются,
достигают вершин величия, гражданской
доблести и могущества, затем разлагаются,
приходят в упадок и гибнут - то вечный
круговорот, не подчиненный никакой
свыше предустановленной цели, объясняемый
изменением нравов (отчасти под влиянием
дурного или хорошего правления), но не
находящий еще материалистического объяснения
в условиях жизни людей. Круговорот этот
рассматривается в сочинениях Макиавелли
как результат воздействия судьбы - Фортуны,
отождествляемой с богом и обозначаемой
также именем Необходимости. Фортуна-Необходимость
- это не внешняя по отношению к истории
и обществу сила, а воплощение природной
закономерности, неизбежного хода вещей,
определяемого совокупностью причинно-следственных
связей.
Однако воздействие
бога - судьбы - необходимости не фатально.
В этом плане учение Макиавелли откровенно
враждебно противостоит неумолимому
детерминизму стоиков и аверроистов.
История (а стало быть, и политика,
ибо для Макиавелли история есть
политический опыт прошлых веков, а политика
- ныне, сейчас творимая история) не есть
безличный «ход вещей» или «ход времен»,
в ней «судьба» и «необходимость» означают
ту объективную среду, ту совокупность
условий, в которой вынужден действовать
человек. А потому успех человеческого
деяния зависит не только от судьбы-необходимости,
но и от того, в какой мере человек - деятель,
политик - сумеет ее понять, к ней приспособиться
и в то же время ей противостоять.
Судьба и доблесть.
Разумеется, судьба
сильна - «Многие называют ее всемогущей,
ибо всякий, кто приходит в эту жизнь, рано
или поздно ощутит ее силу», - писал Макиавелли
в поэме «О судьбе». Но пусть «ее природная
мощь одолевает любого человека», пусть
«владычество ее необоримо» - за этими
словами следует знаменательная для всей
философии и политического учения флорентийского
секретаря оговорка: «Если не умерит ее
чрезвычайная доблесть».
Вот почему, изложив
в своем «Государе» правила политического
действия, которое должно привести
к успеху в создании «нового государства»,
Макиавелли в предпоследней главе книги
специально разбирает и опровергает мнение,
«будто дела мира направляются судьбой
и богом, что люди, с их умом, ничего изменить
в этом не могут, а наоборот, совершенно
беспомощны».
Характерно, что
Макиавелли - современник Джованни Пико
делла Мирандолы решает этот вопрос так,
«дабы не была утрачена наша свободная
воля». Но проблема эта, столь важная для
теологов и философов в пору предреформационных
и реформационных споров, рассматривается
Макиавелли полностью вне рамок теологии:
не божественное провидение или предопределение
интересует его, а конкретное политическое
действие в познаваемом и подчиненном
закономерному движению мире. «Можно,
- продолжает он, -думается мне, считать
за правду,что судьба распоряжается половиной
наших поступков, но управлять другой
половиной или около того она предоставляет
нам самим». Дело, однако, не в этой арифметике,
впрочем, достаточно - и притом демонстративно
- приблизительной. Признав роль не подвластных
человеку объективных обстоятельств в
ходе исторических событий, Макиавелли
пытается определить не «долю», не «процент»,
зависящий от человеческой деятельности,
но условия игры. Условия же эти заключаются
в том, чтобы, во-первых, тщательно и глубоко
изучать эти обстоятельства, т.е. стремиться
к объективному, свободному от теологических
предпосылок, познанию закономерностей
в игре враждебных политических сил, и,
во-вторых, противопоставить неумолимому
«ходу» судьбы не только использование
этого знания, но и собственную волю, энергию,
силу, то, что Макиавелли определяет понятием
virtu - лишь условно и весьма неточно переводимым
словом «доблесть». Макиавеллиева «вирту»
- это уже не средневековая «добродетель»,
но и не совокупность моральных качеств,
это - свободная от моральных и религиозных
оценок сила и способность к действию,
сочетание активности, воли, энергии, стремления
к успеху, к достижению поставленной цели.
Никколо Макиавелли
(страница 2)
Судьбу Макиавелли
уподобляет одной из разрушительных
рек, которые приносят своим разливом
неисчислимые бедствия жителям. Сила их
и мощь заставляют людей уступать и бежать
перед разбушевавшейся стихией, но той
же стихии можно и противостоять: «И хотя
это так, оно все же не значит, чтобы люди
в спокойные времена не могли принимать
меры заранее, строя заграждения и плотины».
Итак, напору, потоку судьбы можно противостоять.
Человеческая деятельность может, с одной
стороны, приспособиться к «судьбе», учитывать
ее ход («счастлив тот, кто сообразует
свой образ действий со свойствами времени»,
«несчастлив тот, чьи действия со временем
в разладе»). Узнать, угадать, понять границы
возможного, действовать в «соответствии
со временем» - задача политического деятеля,
а определить общие закономерности этого
движения времени - задача политического
мыслителя, наставника государя: «Тот,
кто умеет согласовать свои деяния со
временем и действует только так, как того
требуют обстоятельства, менее ошибается
. и бывает счастливее в своих начинаниях».
И все же одной осторожности и благоразумия
недостаточно, необходимы решительность
и смелость, умение подчинить обстоятельства,
чтобы заставить их служить себе, необходимы
воля и страсть борца: «Лучше быть смелым,
чем осторожным, потому что судьба - женщина,
и если хочешь владеть ею, надо ее бить
и толкать . судьба всегда благоволит к
молодым, потому что они не так осмотрительны,
более отважны и смелее ею повелевают».
Если движение
истории, исторических событий подчинено
причинно-следственной связи, природной
необходимости, то и само возникновение
человеческого общества, государства,
морали объясняется в политической философии
Макиавелли естественным ходом причин,
а не божественным вмешательством, и здесь
флорентийский секретарь оказывается
учеником и последователем античных материалистов.
Забота о самосохранении и самозащите
привела к объединению людей в общество
и к избранию ими «из своей среды самого
храброго», которого они сделали «своим
начальником и стали повиноваться ему».
Из общественной жизни людей, из необходимости
самозащиты от враждебных сил природы
и друг от друга выводит Макиавелли не
только власть, но и мораль, причем само
понятие добра определяется гуманистическим
критерием «пользы»: «Отсюда возникло
познание разницы между полезным и добрым
и вредным и подлым», а для соблюдения
возникших таким образом первоначальных
правил человеческого общежития люди
«решились установить законы, учредить
наказания для их нарушителей; отсюда
явилось понятие справедливости и правосудия».
Политика и
религия.
С чисто земных,
практически-политических позиции
рассматривает Макиавелли и религию. Ни
о каком божественном ее происхождении
у него и речи нет. Религии рассматриваются
им как явления общественной жизни, они
подчинены законам возникновения, возвышения
и гибели; как и вес в жизни людей, они находятся
во власти необходимости. И оцениваются
они с точки зрения их пользы для политической
цели, стоящей перед обществом. Общества
без религии Макиавелли не мыслит. Религия
представляется ему необходимой и единственной
формой общественного сознания, обеспечивающей
духовное единство народа и государства.
Государственным интересом, общественной
пользой определяется его отношение к
различным формам религиозного культа.
Не отвергая этических принципов христианства,
он в то же время показывает, что они не
соблюдаются в современной ему европейской,
и особенно итальянской, действительности.
«Если бы в христианском государстве сохранилась
религия, основанная учредителем христианства,
христианские государства были бы гораздо
счастливее и более согласны между собой,
чем теперь». Но религия оказалась в разительном
несоответствии с повседневной житейской
практикой, в особенности с пагубной для
общества и государства деятельностью
католической церкви: «Но как глубоко
упала она, - продолжает свою мысль Макиавелли
в «Рассуждениях на первую декаду Тита
Ливия», - лучше всего показывает то обстоятельство,
что народы, наиболее близкие к римской
церкви, главе нашей религии, оказываются
наименее религиозными». Дело не только
в том, что Макиавелли считал папский Рим
виновником бедствий своей страны, главным
препятствием к достижению ее национального
единства. Благодаря разложению католической
церкви и духовенства общество не только
отошло от «основных начал» христианства,
но итальянцы «потеряли религию и развратились».
Но не о возвращении к попранным церковью
истинным началам христианства мечтает
флорентийский секретарь. Причину упадка
он видит также и в самой христианской
религии, оказавшейся в противоречии с
политической практикой. Этические начала
христианства он считает практически
неосуществимыми, а потому и непригодными
для укрепления государства, к чему должна
сводиться, по учению Макиавелли, положительная
функция религии.
Размышляя о
том, почему древние народы были «больше
нашего преданы свободе», он видит
причину в «разнице воспитания»
и в «различии религии». По мнению Макиавелли,
христианство, пусть и открывая верующим
«истину и правильный путь жизни», учит,
однако, переносить все надежды на небеса,
меньше ценить мирские блага. Христианство
«признает святыми большею частию людей
смиренных, более созерцательных, чем
деятельных», оно «полагает высшее благо
в смирении, в презрении к мирскому, в отречении
от жизни». В результате «этот образ жизни,
как кажется, обессилил мир и предал его
в жертву мерзавцам. Когда люди, чтобы
попасть в рай, предпочитают скорее переносить
побои, чем мстить, мерзавцам открывается
обширное и безопасное поприще». Так в
творчестве Никколо Макиавелли гуманистическая
критика христианского нравственного
идеала достигает своего логического
завершения. Макиавелли не только раскрывает
общественную функцию религии в классовом
обществе; он настаивает на ее необходимости
для укрепления государства, но религия
эта, по его убеждению, должна носить совершенно
иной характер; она, по примеру древнего
язычества, должна воспитывать мужество,
гражданские добродетели, любовь к земной
славе. В язычестве его привлекают «великолепие
жертвоприношений», торжественность и
пышность обрядов. Но главное - религия
древних воспитывала активность, она видела
высшее благо «в величии души, в силе тела
и во всем, что делает человека могущественным».
Достоинство язычества, а вместе с тем
и той идеальной, с точки зрения Макиавелли,
религии, которая всего более отвечает
интересам укрепления государства, он
считает то, что «древняя религия боготворила
только людей, покрытых земной славой,
как, например, полководцев и правителей
государств»; его привлекают обряды, сопровождавшиеся
«кровопролитием и жестокостями», потому
что подобный культ возбуждал храбрость,
приводил к тому, что древние были в своих
поступках «более жестоки, чем мы».