Любовь

Сулеме особо  выделила последние слова, будто  я своя, одной крови с жителями Овального города, для которых  все приезжие одинаковы. Мне это  даже приятно. «Надеюсь, нормальный жилец  будет. Честно говоря, мы предпочитаем не сдавать квартиры одиноким мужчинам, сама понимаешь. Но этот вроде приличный человек, книги пишет. Так что, Север, ты обрати внимание. Вдруг и выйдет что-то путное».

Я улыбаюсь. Говорю, что уже нашла мужчину своей  мечты. От удивления Сулеме открывает  рот, сигарета падает на пол: «Ну ты и резвая!» – «Так, Сулеме, вы ведь с ним знакомы!» – «Как так?» – «А вот так! Зовут его Пако». В глазах аргентинки вспыхивает огонек, и спустя секунду она заливается хриплым смехом.

Пако, будто поняв, что речь идет о нем, подбегает  и лает, аккомпанируя нашему гоготу.

 
21

Я, наверное, была плохим другом, раз обо мне не вспоминают те, с кем когда-то я  держалась за руки. Стараюсь об этом не думать. Что толку? Только временами  корю себя, когда вижу шумные компании и вспоминаю, как мы срывались  на выходные, обрубив все средства связи – как щупальца, которые могут достать, стремились вдоволь «наесться» радостью, чтобы потом вернуться с новыми силами. В это «мы» вмещалось не так много людей – три близкие подруги, которым не нужно было объяснять необъяснимое.

Мы были друг у друга и, казалось, готовы были просидеть всю зиму на одном диване, наблюдая столкновение атмосферных фронтов сквозь большое окно гостиной.

Когда я узнала свой диагноз, пару недель им об этом не говорила. Не знала как, да и не хотела сеять панику. В итоге не выдержала и все рассказала – буднично, даже не расплакавшись. Неделю они мне звонили, говорили со мной жалостливо, как с маленькой, скрывали от меня радостные события своей жизни, а потом и вовсе перестали звонить, приходить. Искать.

Спустя какое-то время я встретила знакомую, которая передала мне слова одной из моих подруг. «О чем с ней общаться? Ей теперь наше, земное, неинтересно». Вот так и проверяется, кто с тобой только до следующей станции, а кому всегда по дороге. Я поблагодарила знакомую за правду в лицо, а вскоре купила билет в Овальный город.

Как мне было грустно отпускать близких людей! Горько, больно и стыдно, что не разглядела, допустила, осталась одна. С тоской и болью, но главное – я все-таки их отпустила. Как же легко написать слово «отпустила», какие-то девять букв. И за каждой из них череда страхов, глубокая потребность пережить, опуститься на дно внутреннего колодца, оплакать потери. А слезы, как назло, начав литься, не останавливаются: кажется, можно действительно выплакать глаза или вот-вот под ногами образуется болото и есть угроза увязнуть в нем с концами.

С самого первого  дня в Овальном городе я встречаю людей, которые, словно в награду  за мои потери в прошлом, дарят  мне искреннее тепло, приносят угощение, поддерживают простыми и душевными словами. Пусть они не обещают вечной любви и дружбы, не бросаются громкими словами. Просто входят в мои дни и наполняют их теплом, тем, в чем я так сильно нуждаюсь. Я все еще не очень хорошо говорю на их языке, только на английском, но уже знаю правила местной жизни и неплохо готовлю национальные блюда. Например, груши, фаршированные сладким рисом.

Выхожу с работы и, как всегда, иду к набережной. Через эстакаду. Я каждый день прихожу  к морю, считаю гребешки набегающих волн, и мне кажется, что сейчас где-нибудь совсем рядом я увижу свет маяка. Вспоминаю слова бабушки, когда я прибегала к ней, недовольная окружающим миром: «Деточка, а иногда полезно не усердствовать и молча наблюдать за тем, как все пойдет. Лечись тишиной, мало-мальски участвуй в жизни – ты увидишь, как самые тугие узлы развяжутся. Самое главное чаще всего находится рядом, под носом – надо лишь внимательно оглядеться. А вместо этого мы изводим себя, бросаемся из крайности в крайность, ищем выход – и обнаруживаем его слишком поздно, когда перегорит».

Я полюбила Овальный город. За прямолинейность. Такое ощущение, что здесь нет женщин, которые  ночами отворачиваются к стене с  мыслью «ну обними же меня!», и мужчин, просыпающихся по утрам с вопросом, какую сегодня найти причину  для позднего возвращения. Здесь живут честно – либо в гордом одиночестве, либо с по-настоящему любимым человеком. Нет середины – либо дно, либо поверхность.

Жители этого  города внутренне свободны. Ценный совет дала мне Начо: «Позволь себе дышать полной грудью и не загоняй себя в рамки. Сила у того, кто верит в свою силу».

…Возвращаюсь  домой, по дороге покупаю свежее благоухающее печенье и блок сигарет. Врач наказал  мне соблюдать диету и бросить  курить. Я не делаю ни того, ни другого. Это не протест. Я просто хочу жить, а не доживать. Не думать о том, сколько мне осталось. Я пока еще здесь, в моей истории не поставлена точка, что-то дописываю и ничего не вычеркиваю.

Мои силы – миротворческие. Все, что делает меня счастливее, делает меня ближе к миру.

 
22

На кухне ресторана весь день включен телевизор. Выходя на перекур, я останавливаюсь перед экраном и натыкаюсь на прогноз погоды в странах мира. Лондон, Париж, Барселона, Дубаи, Стамбул… Шестым называют мой Город непогод. Там снова температура со знаком минус. На несколько секунд в телевизоре замирает картинка того самого места, куда мы с бабушкой ездили на парад в честь майского праздника.

Я спешу выйти  на задний двор ресторана, вдохнуть воздуха. Закуриваю, прислонившись к нагретой солнцем стене. Мимо проносятся люди, говорящие на чужом языке, и мне вдруг так хочется вернутьсятуда. Буквально на денек. Походить по хрустящему снегу, постоять в пробках, потом юркнуть в метро и ждать, когда через девять станций доеду до своей, выйду из подземки снова в мороз и закурю долгожданную сигарету.

Кто-то, пройдя мимо, толкнет локтем, кто-то проворчит: «Женщина, вам что, больше стоять негде?», а  кто-то остановится спросить время  и улыбнется, сказав между делом: «До Нового года чуть-чуть осталось». И я кивну, улыбнусь в ответ  и позвоню подруге спросить о планах на каникулы, о поездке за город, где белая тишина, бегают белки, а в печи румянится и разносит аромат по всему дому большой пирог. И подруга тоже засмеется, скажет, что с «этой чертовой работой» совсем забыла о празднике, предложит на днях поехать по магазинам. Мандаринов прикупить. Желательно, абхазских. Да, мандарины, куда же без них – праздник должен пахнуть праздником!

Мой Город непогод  предназначен для быстрой жизни. В нем борешься, завоевываешь, получаешь  и спешишь, даже если спешить пока некуда. Там нет времени болеть: если грипп – то на ногах; если разболелась голова – то сразу таблетку. В Городе непогод невозможно представить, что боль пройдет сама, – ее надо побыстрее ликвидировать, она – враг, потому что через час заканчивается рабочий день или потому что пятница, а провести выходные дома, болея, значит лишить себя глотка свободы вплоть до следующей пятницы.

Там трудно без любви, потому что любовь – вообще единственное, что согревает. Вечером, измотанная работой и расстояниями, заходишь домой, с трудом стаскиваешь промокшие сапоги… и вдруг видишь его. Своего самого близкого человека. С мыслью об объятиях которого выносишь все эти дневные тяготы. И мгновенно отпускает – день выдался не такой уж плохой, раз у него столь приятное завершение.

Здесь, в сердце обласканной солнцем земли, я  не часто вспоминаю о Городе непогод. Только если что-то напомнит о нем. О  людях, которые остались там, я думаю  чаще. Но для меня город и люди – два разных полюса. Они случайно связаны между собой, но как ценность существуют отдельно друг от друга. Город – это место, куда ты всегда можешь вернуться. А люди – нет. С ними либо остаешься еще на какое-то время, либо расстаешься уже сейчас – чаще всего без возможности возвращения.

И еще: впечатление от города может быть не связано с пережитым в нем, а люди и отношение к ним неразрывно связаны всегда.

Я закрываю глаза, вспоминаю тамошнее небо. Угрюмое  по утрам и только чуть светлеющее по мере продолжения дня. Оно похоже на отчаявшегося человека, который потихоньку, ощупью, но все же находит в себе силы вернуться к жизни.

Меня злило, когда  при мне жаловались на Город непогод  и продолжали в нем жить. Одни ворчали, что повсюду грубая давка, грязь и слишком много приезжих. Другие утверждали, что этот город просто-напросто изжил себя и каждый, кто находится здесь, только и ждет своей очереди, чтобы свалить подальше.

Я закипала, с  трудом сдерживаясь. В огромной стране много мест для жизни. И все-таки смельчаки, таланты и авантюристы  едут сюда, чтобы обрести себя. Так почему многие из них, кто начинал воплощать свои мечты здесь, теперь недовольны Городом непогод? И еще ждут выгодных предложений, не проявляя ни капли благодарности? Если ты совершил выбор, обсуждать его как минимум поздно, если не глупо.

Город недооцененный, не раз преданный, но сильный, он снова возродится. И я бы вернулась туда, если бы у меня было больше одного сценария. Но я не могу расходовать энергию на выживание в мегаполисе, у меня ее не так много. Это обычное желание закрыть глаза спокойно. В тишине. Под солнцем.

 
23

Здравствуй.

Еще одно письмо. Не тебе, а скорее мне. О  тебе. Все написанное остается в  ящике старинного комода. Сулеме говорит, что он привык к остаткам воспоминаний, – обычно она хранила в нем то, что дарили ее бывшие мужчины. Я хочу, чтобы ты тоже стал для меня бывшим – окончательно. Между нами пять часов разницы, тысячи километров и разрушенные надежды, но я все равно очень к тебе привязана. Часто вижу тебя по ночам. Ты садишься на край кровати, и я смотрю в твои глаза. Временами зажмуриваюсь – а вдруг ты исчезнешь? Но открываю – ты по-прежнему рядом. Я понимаю, что сама виновата. Я сама тебя зову. От одиночества, по привычке или потому, что не могу преодолеть связь между нами?..

Зачем я пишу все это? Психотерапия. Мне  становится легче, когда перекладываю на бумагу то, что осталось невысказанным. Говорить об этом не хочется – да и не с кем. В своих тихих мечтах я горячо желаю, чтобы ты был здесь, рядом. Я бы скрыла от тебя свою болезнь и тогда смогла бы мирно засыпать под тихое дыхание человека, которого люблю больше себя, каждую ночь из еще отведенных мне. Это не было бы самообманом. Я, не претендуя на большее, просто жила бы тем, что осталось. Не уделяя больше никакого внимания гордости, принципам. Только бы умереть счастливой.

Я ушла не только из-за того, что ты не поддержал  меня. Просто было такое время. Я  устала так сильно, что готова была бежать куда угодно. Ноги не стояли на месте – пускались в бег, подальше бы от прежних мест. Я не могла  больше выносить твое молчание, и свои страхи, и эти крайности, переходы от одного к другому. Самое сложное в отношениях – это чертовы переходы от надежды к отчаянию, от уверенности к сомнениям.

У меня что-то поломалось внутри – приемник любви. А я боялась признаться в этом, носилась по замкнутому кругу, отгоняла свои сомнения, упиваясь редкими вспышками твоей искренности, искала самого малого – доброго слова, поддержки. Толчка для того, чтобы снова вернуться к сладостному самообману. Но к каким бы уловкам я ни прибегала, маскируя свои страхи, они никуда не исчезали – только росли. Вопреки всем моим усилиям. Все было зря.

Я помню  нашу квартиру с белыми стенами. Ты ведь тоже, как и я, любил молодые  квартиры, где много света, пространства, нет вековых залежей на антресолях, в кладовках. И еще – большие окна и панорамный вид из них. И мы сняли именно такое жилье – четырнадцатый этаж, прямо под небом, окна с широкими подоконниками… Сколько было счастливых дней? Помнишь, мы стояли на балконе с закрытыми глазами, представляя себе одну мечту на двоих? Что мы где-то далеко, совсем не в мегаполисе, и там внизу не шумная улица, а теплое море ласкает скалы. И слышен вовсе не гул проезжающих машин, а шум прибоя.

Были  и тяжелые времена, когда ты хлопал дверью, исчезал на неделю. Ты, словно упрямый подросток, никогда не признавал свою вину. Много говорил, оставлял меня виноватой и уходил. Мне жаль, что мы так и не научились решать конфликты честно и ответственно. И – да, я была во многом виновата косвенно. Потому что не могла с тобой расстаться даже на время, даже когда это было необходимо.

Сейчас, когда позади осталось и печальное, и радостное, когда я поняла тебя – и себя! – лучше, я все равно впустила бы тебя в свою жизнь. Я не в обиде, и ты прости, я тоже причиняла тебе боль – только оттого, что было больно мне. В итоге мы искололи друг друга своими иголками, как пытающиеся согреться дикобразы. Но стали добрее и терпимее, правда?

Береги  себя.

 
24

До нашей улицы  буквально десять – пятнадцать шагов. Сейчас горка закончится, сверну налево – и все: я дома. Там меня ждут недопитый персиковый сок, проголодавшийся Пако, разобранная с утра постель и подарки для Сию. Посылка с безглютеновыми продуктами, доставленная экспресс-почтой из Города непогод. Я связалась с приятельницей, бывшей коллегой, и она нашла для меня продукты без глютена, разрешенные для больных целиакией. Вот Сома и малышка обрадуются!

Ускоряю шаг, не оглядываясь назад. Прячу руки в  рукава куртки. Спиной чую, как он тоже прибавляет шагу, но делает это почти  неслышно, подкрадываясь. Я боюсь  оборачиваться, да и нет необходимости. Не выдавать страха. Погода сегодня прохладная, безветренная. Удивительная. Обычно в Овальном городе каждый вечер, вне зависимости от сезона, дует ветерок, разгоняя по кварталам перекличку голосов. Но сегодня, будто в фильме Хичкока, таинственная тишина. Полный штиль. В этом тревожном безмолвии можно услышать даже жужжание пролетевшего насекомого.