Философские идеи П.Я. Чаадаева и их влияние на русскую общественную жизнь

     Знаменитое первое письмо Чаадаева проникнуто глубоко скептическим по отношению к России настроением. «Для души, - пишет он, - есть диетическое содержание, точно так же как и для тела; умение подчинять её этому содержанию необходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку, но в нашем отечестве она имеет все достоинства новости. Это одна из самых жалких особенностей нашего общественного образования, что истины, давно известные в других странах и даже у народов, во многих отношениях менее нас образованных, у нас только что открываются. И это оттого, что мы никогда не шли вместе с другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас. Эта дивная связь человеческих идей в течение веков, эта история человеческого разумения, доведшая его в других странах мира до настоящего положения, не имели для нас никакого влияния. То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до сих пор, только умствование, теория...»[5].

     В этом отрывке Чаадаев пытался выразить мысль об отсутствии «родовых корней» у России. Если каждый народ проходит через ступень дикого варварства к более разумным и гуманистическим формам общественности, то в России, цитата: «в самом начале было дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и доныне». По Чаадаеву, русский народ, в виду своего этнического происхождения, не смог задержать в общественном бессознательном ни семейных обычаев, ни правил размеренной жизни. Всё течет в России бурным потоком – время, люди, события, ничто не задерживает человека на чём-то одном, у русского народа нет ореола бытия – он просто существует, без сочувствия к себе и понимания собственного бытия.

     Чаадаев не вызвал бы столько споров в своей современности, если бы не проявил личную позицию по отношению к западному миру:

«Все народы Европы выработали определенные идеи. Это - идеи долга, закона, правды, порядка, И они составляют не только историю Европы, но её атмосферу. Это более чем история, более психология: это физиология европейца. Чем вы замените все это? Силлогизм Запада нам неизвестен. В наших лучших головах есть что-то большее, чем неосновательность. Лучшие идеи, от недостатка связи и последовательности, как бесплодные призраки цепенеют в нашем мозгу... Даже в нашем взгляде я нахожу что-то чрезвычайно неопределенное, холодное, несколько сходное с физиономией народов, стоящих на низших ступенях общественной лестницы. По нашему местному положению между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы соединять в себе оба великих начала разумения: воображение и рассудок, должны бы совмещать в нашем гражданственном образовании историю всего мира».

     Петр Яковлевич считал, что русские – это вечные отшельники, выросшие на бесплодной, на мировоззренческие мысли пустоши. Мы ничего не дали миру (потому что не можем), в нашей земле не родилось ни одного полезного для окружающей нас цивилизации постулата. Истина, которую несёт нам гуманистический Запад, мы искажаем из-за своей иррациональности и отсутствия последовательности суждений, превращая её в более подходящее нам варварское поверье, выбирая из этой истины только поверхностный блеск и красоту, не желая заглядывать глубже. Мы (Россия) - жестокая шутка судьбы, грозный урок окружающему миру, показывающий, как пагубно отсутствие самосознания народа влияет на нацию и общество в целом. Россия - пробел, не несущий ничего, кроме пустоты и хаоса.

     Завершая обличительную часть письма, Чаадаев приходит к выводу: мы взяли знания из отравленного источника - Византии, презираемой всеми остальными народами. Так Чаадаев подходит к христианской проблеме России, основанной на культе страсти, рождённой в Византии. Он определяет Византию как погрязшей в мелкой суетности и оторванной от библейских догматов нации. «Несмотря на звание христиан, - писал Чаадаев, - мы не тронулись с места, тогда как западное христианство величественно шло по пути, начертанному его божественным основателем. Взгляните на картину полного развития нового общества, и вы увидите, что христианство преобразует все человеческие выгоды в свои собственные, потребность вещественную везде заменяет потребностью нравственной, возбуждает в мире мыслительном эти великие прения, которых вы не встретите в истории других эпох, других обществ... Вы увидите, что всё создано им и только им: и жизнь земная, и жизнь общественная, и семейство, и отечество, и наука, и поэзия, и умы, и воображение, и воспоминания, и надежды, и восторги, и горести». Это касается только западного христианства, не православного.

     Во втором письме Чаадаев умозаключает, что прогресс идёт вперед благодаря Провидению, благодаря избранному народу и людям. Христианство застало мир в упадке языческих догматов – насилии, разврате и нравственном голоде. Не варвары разрушили великие цивилизации Рима и Египта - они сами разложились и начали морально устаревать и распадаться. Вот как Чаадаев описывает концепцию Запада в свете принятого христианства: «Европейское общество в течение целого ряда веков покоилось на основе федерации, которая была разорвана только реформацией; до этого печального события народы Европы смотрели на себя не иначе как на единый социальный организм, географически разделенный на разные государства, но составляющий в моральном смысле единое целое; между народами этими не было иного публичного права, кроме постановлений церкви; войны представлялись междоусобиями, единый интерес одушевляет всех, одна и та же тенденция приводила в движение весь европейский мир. История средних веков была в буквальном смысле слова историей одного народа - народа христианского».

     Христианство по Чаадаеву - это мысль, дающая людям право на существование, нечто высшее их понимания, но при этом направленная на выражение человеком его гуманной, то есть лучшей стороны; оно ведёт к единению народов.

     В третьем письме Чаадаев развивает те же мысли, иллюстрируя их своими воззрениями на Моисея, Аристотеля, Марка Аврелия, Эпикура и Гомера[6]. Возвращаясь к России и к своему взгляду на русских, которые не принадлежат ни к какой из систем нравственного мира, но своей общественной поверхностью примыкают к Западу.  Чаадаев рекомендует сделать всё что можно, чтобы приготовить пути для грядущих поколений. «Так как мы не можем оставить им то, чего у нас самих не было: верований, воспитанного временем разума, ярко очерченной личности, развитых течением длинной, одушевленной, деятельной, богатой результатами, интеллектуальной жизни, мнений, то оставим же им, по крайней мере, несколько идей, которые, хотя мы их и не сами нашли, будучи передаваемы от поколения к поколению, будут иметь больше традиционного элемента и, поэтому, больше могущества, больше плодотворности, чем наши собственные мысли. Таким образом, мы заслужим благодарность потомства, и не напрасно пройдем по земле».

     Короткое четвертое письмо посвящено архитектуре.

     В «Философическим письме» Чаадаев выносит вердикт России: прошлое России - бесплодное усилие понять тысячелетнее существование христианства в западном мире, приведшее русский народ к горьким ошибкам из-за собственного невежества и нравственной пустоты. Настоящее  - жестокое царствование, основанное на изначально ошибочной византийской стороне христианства, не несущее в себе ничего, кроме разрушения и хаоса. Будущее – методичное исправление ошибок прошлого, основанное на единственно верных постулатах западного христианства и применяемое потомствами без оглядки на прошлое России. «Письмо» вызывало негодование в обществе того времени прежде всего из-за своей первой части, обличительной, призванной трезво взглянуть на проблемы России глазами мыслителя.

     В пятом философском письме автор как бы подводит итог рассмотрению единства духовного и материального порядка бытия.

В шестом и  седьмом философских письмах  речь идёт о движении и направлении  исторического процесса. В восьмом, и последнем, философическом письме, отчасти носящем методологический характер, автор заключает: «Истинна едина: царство божие, небо на земле, все евангельские обетования - всё это не иное что, как прозрение и осуществление соединений всех мыслей человечества в единой мысли; и эта единая мысль есть мысль самого бога, иначе говоря - осуществленный нравственный закон».

     Удалившись от московского общества в 1828 по 1830 годах, Чаадаев в основном завершил работу над циклом философских писем, что явилось для него событием огромного значения, дающем сознание личной полноты и твёрдости нового социального качества и способным вывести из тяжёлого кризиса.

3. «Апология сумасшедшего»

     Это произведение было написано Чаадаевым как ответ на обвинения в отсутствии патриотизма, увиденного многими людьми в «Философических письмах». Автор делает кое-какие уступки, соглашается признать некоторые из своих прежних мнений преувеличенными, но зло и едко смеется над обрушившимися на него за первое философическое письмо из «любви к отечеству» обществом[7]: «Существуют различные роды любви к отечеству: самоед, например: любящий свои родные снега, ослабляющие его зрение, дымную юрту, в которой он проводит, скорчившись половину жизни, прогорклый жир своих оленей, окружающий его тошнотворной атмосферой - самоед этот, без сомнения, любит родину иначе, чем любит её английский гражданин, гордящийся учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова... Любовь к Отечеству - вещь очень хорошая, но есть нечто повыше её: любовь к истине».

     Дальше Чаадаев излагает свои мнения на историю России в своём полуслепом патриотизме. Ставя Петра I во главу преобразователей «русской нравственности» через западные идеалы, автор обвиняет великорусский шовинизм, отвергающий Запад и превозносящий Восток с его тысячелетним укладом и таинственными религиозными обрядами.

     «Петр Великий нашёл лишь лист бумаги и своей мощной рукой написал на нём: Европа и Запад. И великий человек сделал великое дело. Но вот явилась новая школа (славянофилы). Запад более не признаётся, дело Петра Великого отрицается, считается желательным снова вернуться в пустыню. Забыв всё, что сделал для нас Запад, будучи неблагодарны к великому человеку, который нас цивилизовал, к Европе, которая нас образовала, отрекаются и от Европы, и от великого человека. В своём горячем усердии новейший патриотизм объявляет нас любимейшими чадами Востока. С какой стати, - говорит этот патриотизм, - будем мы искать света у западных народов? Разве мы не имеем у себя дома всех зародышей социального строя бесконечно лучшего, чем социальный строй Европы? Предоставленные самим себе, нашему светлому разуму, плодотворному началу, сокрытому в недрах нашей могучей натуры и в особенности нашей святой веры, мы скоро оставили бы позади все эти народы, коснеющие в заблуждениях и лжи. И чему нам завидовать на Западе? Его религиозным войнам, его папе, его рыцарству, его инквизиции? Хорошие все это вещи, - нечего сказать! И разве, в самом деле, Запад является родиной науки и глубокой мудрости? Всякий знает, что родина всего этого - Восток. Возвратимся же к этому Востоку, с которым мы соприкасаемся повсеместно, откуда мы восприняли некогда наши верования, наши законы, наши добродетели, словом, всё, что сделало нас могущественнейшим народом на земле».

     Чаадаев находит истинную подоплеку собственного обвинения в сумасшествии:

«Старый Восток отходит в вечность, и разве  не мы его законные наследники? Среди  нас должны жить всегда его чудесные традиции, осуществляться все его  великие и таинственные истины, хранение которых ему было завещано от начала веков... Вы понимаете теперь происхождение недавно разразившейся надо мной бури и видите, что среди нас происходит настоящая революция, страстная реакция против просвещения, против западных идей, против того просвещения и тех идей, которые сделали нас тем, что мы есть, и плодом которых явилось даже само настоящее движение, сама реакция».

     Мысль, что в нашем прошлом не было ничего творческого, Чаадаев, видимо, хотел развить во второй главе «Апологии», но сохранившаяся версия произведения содержит в себе лишь несколько строк: «Существует факт, верховно владычествующий над нашим историческим движением во все его века, проходящий через всю нашу историю, заключающий в себе в некотором смысле всю философию, проявляющийся во все эпохи нашей социальной жизни, определяющий ее характер, составляющий одновременно и существенный элемент нашего политического величия и истинную причину нашего интеллектуального бессилия: этот факт - факт географический».

     Издатель сочинений Чаадаева, князь Гагарин, говорит в примечании следующее: «Здесь оканчивается рукопись, и нет никаких признаков, чтобы она когда-либо была продолжена»[8].

    «Апология» не была оправдательным письмом для русского общества, обрушившего весь свой праведный гнев на вольнодумца Чаадаева. Автор, попутно высмеивая всю бесполезность беспочвенного патриотизма русского народа, обосновывает первое из «писем», избегая резких высказываний и шокирующих выводов. Запад по Чаадаеву – это цитадель мудрости и истинной веры, приводящая в смятение русских мыслителей, которые, в свою очередь, обращаются за поиском ответов к Востоку. Хула на западный мир, как считает писатель, происходит из географического расположения России. Но эта мысль не была развита Петром Яковлевичем, так как на этом умозаключении рукопись, как было упомянуто выше, обрывается. Возможно, эта интереснейшая мысль могла бы стать одной из самых многозначительных, которую Чаадаев запечатлел письменно.

Заключение.

     Фигура Петра Яковлевича Чаадаева будет ещё долго выделяться из сонма лучших философских умов царской России. Будучи аристократом духа и рациональным патриотом своей страны, Чаадаев предложил свою теорию о происхождении русского народа, его культурного феномена и предназначении. Но это никак не отождествляется с первым из «Философических писем», опубликованным в «Телескопе». Чаадаев, как мыслитель тонких материй, излагал на протяжении всего своего творческого пути одну большую истину - предыдущие поколения шли по ложному пути поверхностного отношения к высоко духовному началу нации, но у нас ещё есть шанс. Он состоит в будущих поколениях, их предполагаемых мыслях и действиях, направленных на гуманное значение существования человека. Филосовские идеи Чаадаева, направленные на создание целостного государства со здоровой системой нравственных принципов, актуальна до сих пор.