Особенности формирования английской культуры эпохи Викторианства и способы ее проявления в литературе конца XVIII и начала XIX века

Характерные образы раскрывают закономерности общественно-исторической жизни, запечатлевают нравы и  обычаи, распространённые в данную эпоху и в данной среде.

Типический образ, вбирая в себя существенные особенности  конкретно-исторического, социально-характерного, перерастает в то же время границы  своей эпохи и раскрывает устойчивые вечные свойства человеческой натуры.

Мотив - образ, повторяющийся в нескольких произведениях одного или многих авторов, выявляющий творческие пристрастия писателя или целого художественного направления.

Топос - образ, характерный для целой культуры данного периода или данной нации. В совокупности образов - топосов выражает себя художественное сознание целой эпохи или нации.

 Образ-архетип заключает  в себя наиболее устойчивые  и вездесущие «схемы» или «формулы»  человеческого воображения. Пронизывая  всю художественную литературу, архетипы образуют постоянный  фонд сюжетов и ситуаций, передающийся  от писателя к писателю.

 Чёткая дифференциация  этих разновидностей ещё не  установлена. Она затруднена тем,  что они могут рассматриваться  как разные аспекты одного  образа, иерархия его смысловых  уровней. 

Образ большого города создавался в эпоху реализма, мы предполагаем, что это связанно с урбанизацией сельского населения, которое привело  к уменьшению числа мелких помещиков  и дворян, и, как следствие, полному  исчезновению или значительному  сокращению числа мелких селений. Лондон часто фигурирует в произведениях  Диккенса, для него он является сердцем  капиталистической Англии, к которому сходятся жизненные нити со всех концов страны.

Возможно, интерес Диккенса к описанию Лондона связан с его  собственной жизнью, ведь он рос  на этих самых улицах и знал их, как, возможно ни знал никто другой, или  же, что тоже весьма вероятно, он воспринимал  его как густонаселенный муравейник, в котором нашлось место самым разным людям. Этот город контрастов, сочетающий в себе запахи зловонья и дорогого парфюма, город, дающий людям выбор и бесконечное число возможностей проявить все стороны своей натуры: как лучшие, так и худшие. Так или иначе, все это позволило Ч. Диккенсу нарисовать точный портрет, как отдельного представителя викторианской эпохи, так и жизнь масс.

Жизнь большого города - одна из ведущих тем творчества Ч. Диккенса, так как именно в крупных промышленных городах, в первую очередь в Лондоне, выступают наиболее обнажено противоречия капиталистического строя. Здесь, собранны все плоды для жизни и процветания буржуазного общества, созданные исключительно для состоятельных представителей человечества, как: великолепные ткани, изысканные драгоценности и украшения для дома, как хрусталь, фарфор, изумительные картины и другие предметы роскоши, и здесь же орудия разрушения, насилия и убийства, гробы и грязь, разруха и голод.

Образ города находит свое описание практически в каждом произведении Диккенса, этот город он любил и  знал. В одном из своих писем  Джону Форстеру, которое Диккенс написал, будучи в Швейцарии летом 1846 года, было написано о том, как скучал писатель по Лондону, как этот город вдохновлял его и являлся его музой: « …улицы его дают моему мозгу, кукую-то особую силу, без которой он ослабевает. Я могу колоссально много написать за неделю - две полного одиночества, но один день в Лондоне подбадривает меня и заряжает для новой работы. Усилия, которые приходится прилагать, работая день за днем без этого волшебного фонаря, огромны. Мои пальцы коченеют, когда вокруг меня нет лондонской толпы» [28; с. 196].

И, действительно, книги Ч. Диккенса трудно представить себе без  описания улиц Лондона, его шума, пестроты и разнообразности населения. От проницательного взгляда художника  не ускользнула ни одна деталь жизни  города, ни одна из происходивших в  нем перемен: этот таинственный и  загадочный город, покрытый туманом, который, с одной стороны, является укрывателем  преступного мира, с другой - олицетворяет холод, отчужденность и безразличие людей к судьбе маленького человека; город, полный контрастов, сочетающий в себе картины роскоши и нищеты, величества и убожества, это то, что рисует Диккенс на страницах своих произведений.

Взяв на себя функции лондонского  летописца, Чарльз Диккенс даже не пытался  скрыть тот факт, что его знакомство с городом - хоть и достаточно основательное - является весьма специфическим, с характерными акцентами и диалектами. Диккенс родился в приморском Портсмуте, а в Лондон переехал в детские годы. Столица произвела на юного чувствительного мальчика колоссальное впечатление, которое навсегда осталось в душе писателя. И всякий раз, когда Диккенс на страницах своих книг создавал образ Лондона, это именно Лондон георгианской эпохи, поры его детства, а не викторианская столица, в которой он жил в зрелые годы [22; с. 243].

Диккенсовский Лондон имеет  весьма четкие границы. На юге это  неспешная, задумчивая Темза, образ  которой возникает во многих произведениях писателя, а на севере ограничивается чертой Нью-роуд. За пределами указанного коридора расположен Саутуорк, с которым писатель тоже был неплохо знаком благодаря горьким юношеским воспоминаниям: ему не раз приходилось обследовать набережные и доки Ист-Энда, порой в досадной компании полицейских. К западу от Белгрейвии простирается терра инкогнита для Диккенса - если не в топографическом, то хотя бы в социальном смысле [22; с. 315].

В своих произведениях  Диккенс странным образом игнорирует знаменитые строительные проекты, благодаря  которым облик столицы менялся  буквально у него на глазах. Он не удостаивает вниманием ни благоустройство  Трафальгарской площади в 1840-х годах, ни реконструкцию здания парламента, происходившую в 1830-1860-х годах, ни триумфальное появление лондонской подземки, ни сооружение набережной Виктории. Несмотря на то, что ему самому довелось побывать в серьезной железнодорожной катастрофе, он почти не касается темы железных дорог. Исключение составляет запоминающийся пассаж по поводу строительства ветки Лондон - Бирмингем, обернувшееся разрушением вымышленных садов Стагс и вполне реальной школы, которую когда-то посещал писатель. Лондонские пригороды в произведениях Диккенса играют роль либо благословенного убежища, либо свалки, куда отправляются второстепенные или разонравившиеся персонажи. Причем он намеренно не желает замечать новые разраставшиеся окраины. Пригороды в романах Диккенса - это то, что называли пригородами в дни его юности, например, Пентонвилл и Пимлико [22; с. 467].

Подобно всем коренным лондонцам, Диккенс время от времени бросается  знакомыми словечками - «Сент Пол», «Монумент», «Тауэр» или «Аббатство», но они мелькают как затертые названия, не более того. Писатель не снисходит до того, чтобы вникать в историю этих сооружений или использовать их как значимые элементы своих произведений. Если его и волнуют масштабные строительные проекты компании «Метрополитен», то только в плане разрушения старого Лондона, а никак не создания новых архитектурных чудес. Он скорее опишет трущобы и притоны вокруг церкви Св. Джайлса, тюрьмы и здания судов, а так же и само описание судебных тяжб, возможно, ему не давали покоя воспоминания о том, как его собственный отец сидел за долги в тюрьме Маршалси, или о том, как он сам по молодости прозябал на должности клерка в Грэйзинн. Рынки являлись у Диккенса непременным элементом декораций, в своем произведении «Приключения Оливера Твиста» он описывал их не один раз [22; с. 472].

Есть еще одна сторона  романов, сделавшая их особенно популярными  за пределами Англии. Диккенс здесь  впервые проявил свою замечательную  способность передавать атмосферу  Лондона, который в XIX столетии был  крупнейшим городом планеты. Здесь  прошло его собственное тяжелое  детство, ему были ведомы все районы и закоулки гигантского города, и  Диккенс рисует его не так, как  это было принято до него в английской литературе, не подчеркивая его столичный  фасад и приметы культурной жизни, а с изнанки, изображая все  последствия урбанизации. Биограф  Диккенса Х. Пирсон пишет по этому поводу: «Диккенс - это был сам Лондон. Он слился с городом воедино, он стал частицей каждого кирпичика, каждой капли скрепляющего раствора. Какому еще писателю обязан так какой-нибудь другой город? Это, после его юмора, самый ценный и самобытный вклад его в литературу. Он был величайшим поэтом улиц, набережных и площадей, однако в те времена эта уникальная особенность его творчества ускользнула от внимания критиков» [28; с. 239].

2.2. Образ города в произведениях Чарльза Диккенса

 «Приключения Оливера Твиста» и «Холодный дом»

Образ города занимает одно из ведущих значений в жизни и  творчестве Диккенса, своей же задачей, мы видим рассмотреть какую же роль в общей направленности произведений «Холодный дом» и «Приключения Оливера  Твиста» играет описание города.

Уже с первых страниц предисловия  к роману «Приключения Оливера Твиста», Диккенс дает нам описание Лондона, которое характеризует ту жизнь, которая ждет мелких карманников, воров и преступников: «What manner of life is that which is described in these pages, as the everyday existence of a Thief? What charms has it for the young and ill-disposed, what allurements for the most jolter-headed of juveniles? Here are no caterings on moonlit heaths, no merry - making in the snuggest of all possible caverns, none of the attractions of dress, no embroidery, no lace, no jack-boots, no crimson coat and ruffles, none of the dash and freedom with which «the road» has been time out of mind invested. The cold wet shelterless midnight streets of London the foul and frowsy dens, where vice is closely packed and lacks the room to turn, the haunts of hunger and disease; the shabby rags that scarcely hold together; where are the attractions of these things?».

В этом небольшом отрывке  Диккенс использовал риторические вопросы, которые как бы обрамляют  этот абзац, что усиливает доводы автора о том, что в жизни вора действительно нет ничего привлекательного. Кроме риторических вопросов, автор использует большое количество повторов и параллелизмы, перечисляя все то, чего нет в жизни воров. Диккенс использует такие прилагательные как cold, wet, shelterless, чтобы охарактеризовать тот Лондон, который ждет всех тех, кто избрал этот путь. Для усиления эффекта безнадежности существования таких людей он использовал такие словосочетания и выражения, как: the foul and frowsy dens; where vice is closely packed and lacks the room to turn; the haunts of hunger and disease; the shabby rags that scarcely hold together. Эти описания не оставляют читателям сомнения в том, что добровольно такой путь выбрать невозможно. Только те люди, которые скатились до крайней точки нищенского существования, и вопрос, который стоит перед ними «как выжить?» способны придти к такой жизни.

Диккенс искренне поражен  тому, как общество, которое купается в роскоши, клеймит позором тех, кто вынужден прозябать в нищете и голодать. Желанием богатства и красивой жизни общество толкает этих людей на такую жизнь, и, при этом, не только безусловно принимает, но и возвышает тех, кто притворствует, называя это романтикой: «It is wonderful how Virtue turns from dirty stockings; and how Vice, married to ribbons and a little gay attire, changes her name, as wedded ladies do, and becomes Romance». Диккенс сравнивает «порок» с замужней женщиной, который сменив имя, надевает на себя новую маску и зовется «романтика». Здесь автор использует олицетворение, чтобы показать с какой легкостью буржуазное общество подменяет понятия.

Действие романа начинается со сцены рождения Оливера Твиста в работном доме: «Among other public buildings in a certain town, which for many reasons it will be prudent to refrain from mentioning, and to which I will assign no fictitious name, there is one anciently common to most towns, great or small: to wit, a workhouse; and in this workhouse was born; on a day and date which I need not trouble myself to repeat, inasmuch as it can be of no possible consequence to the reader, in this stage of the business at all events; the item of mortality whose name is prefixed to the head of this chapter». Как мы видим, в этом отрывке Диккенс показывает работный дом, как нечто общее между всеми городами Англии, он говорит о том, что эта истории рождения вовсе не уникальна, таких как Оливер тысячи, а может и больше. Мы понимаем это, когда доходим до слов автора о том, что тот не видит смысла утруждать себя указанием времени рождения этого ребенка и повторением именем, понимая, что такие дети рождались, и будут рождаться, пока не изменится общественно-политический строй страны.

В пятой главе романа, мы снова находим описание города, которое точнее обрисовывает ту картину, которую уже нарисовал перед нами автор: «They walked on, for some time, through the most crowded and densely inhabited part of the town; and then, striking down a narrow street more dirty and miserable than any they had yet passed through, paused to look for the house which was the object of their search» - здесь, автор использует прилагательные в сравнительной степени more dirty and miserable и, затем, продолжает than any they had yet passed through, чтобы показать что те районы города, которые Оливер, в сопровождении гробовщика, миновал ранее не идут ни в какое сравнение с тем, что предстало перед его взором в этот момент. Далее автор конкретизирует, что именно выделяло эту улицу из множества других: «The houses on either side were high and large, but very old, and tenanted by people of the poorest class: as their neglected appearance would have sufficiently denoted, without the concurrent testimony afforded by the squalid looks of the few men and women who, with folded arms and bodies half doubled, occasionally skulked along. A great many of the tenements had shop-fronts; but these were fast closed, and mouldering away; only the upper rooms being inhabited». Судя по описанию автора, когда-то эти дома можно было считать статными и приспособленными не только для жизни, но и для работы, о чем свидетельствует то, что первые этажи домов некогда служили лавками, но по стечению времени, дома, как и их обитатели, пришли в негодность.

Несмотря на то, что некоторые дома этой улицы были наполовину разрушены, для кого-то они по-прежнему являлись жилищем, которому пытались продлить срок службы, подпирая деревянными бревнами и балками, о чем свидетельствуют слова автора: «Some houses which had become insecure from age and decay, were prevented from falling into the street, by huge beams of wood reared against the walls, and firmly planted in the road; but even these crazy dens seemed to have been selected as the nightly haunts of some houseless wretches, for many of the rough boards which supplied the place of door and window, were wrenched from their positions, to afford an aperture wide enough for the passage of a human body».

Описание улицы и сточных  вод, приводит читателя одновременно в  замешательство, шок и ужас: «The kennel was stagnant and filthy. The very rats, which here and there lay putrefying in its rottenness, were hideous with famine». Эти два предложения наводят нас на еще более ужасающую картину, которая предстает перед нами в мыслях, что люди, живущие в этом районе города, имеют жизнь, не лучшую, чем у этих самых крыс, и мы не ошиблись, буквально через два абзаца мы встречаем тому подтверждение: «There was no fire in the room; but a man was crouching, mechanically, over the empty stove. An old woman, too, had drawn a low stool to the cold hearth, and was sitting beside him. There were some ragged children in another corner; and in a small recess, opposite the door, there lay upon the ground, something covered with an old blanket», и далее: «The man's face was thin and very pale; his hair and beard were grizzly; his eyes were bloodshot. The old woman's face was wrinkled; her two remaining teeth protruded over her under lip; and her eyes were bright and piercing. They seemed so like the rats he had seen outside».

Диккенс описал кладбище буквально в одном предложении, из которого становится совершенно ясно, что даже после смерти люди делятся по классовым признакам. Место бедняков находится в одном из заросших уголков, который не удостоился ухода и порос крапивой: «…for when they reached the obscure corner of the churchyard in which the nettles grew, and where the parish graves were made…». Эту разницу между отношением к богатым и бедным, наглядно продемонстрировал автор в описании отношения священнослужителей к своим обязанностям: «…the clergyman had not arrived; and the clerk, who was sitting by the vestry-room fire, seemed to think it by no means improbable that it might be an hour or so, before he came. So, they put the bier on the brink of the grave; and the two mourners waited patiently in the damp clay, with a cold rain drizzling down…».

Смерть была обыденным явлением для местного населения, никто не обращал внимания на траурную процессию, более того это было явлением частым: «It was no very difficult task, for the grave was so full, that the uppermost coffin was within a few feet of the surface». Для приходских детей похороны являлись неким представлением - они, не обращая внимания на чужое горе, резвились на кладбище: «the ragged boys whom the spectacle had attracted into the churchyard played a noisy game at hide-and-seek among the tombstones, or varied their amusements by jumping backwards and forwards over the coffin». Когда похороны закончились, и, пришло время уходить, они были даже немного расстроены, из-за того, что прервали их веселье: «The grave-digger shoveled in the earth; stamped it loosely down with his feet: shouldered his spade; and walked off, followed by the boys, who murmured very loud complaints at the fun being over so soon».

Описание природы является необъемлемой частью образа города, как  и описание улиц, домов, кварталов  и их обитателей. Диккенс часто  акцентирует внимание читателей  на погоде, которая отражает внутреннее состояние персонажей, так, в описании эпизода принятия решения о побеге и самого побега из дома гробовщика, описывается ночь и наступление утра: «It was a cold, dark night. The stars seemed, to the boy's eyes, farther from the earth than he had ever seen them before; there was no wind; and the sombre shadows thrown by the trees upon the ground, looked sepulchral and death-like, from being so still. He softly reclosed the door. Having availed himself of the expiring light of the candle to tie up in a handkerchief the few articles of wearing apparel he had, sat himself down upon a bench, to wait for morning».