Метафорическое понимание телесности в поэзии Дж. Моррисона

 

I can make myself invisible or small.

I can become gigantic & reach the

 farthest things. I can change

 the course of nature.

I can place myself anywhere in

 space or time.

 

 Хотя подобное мировоззрение  можно охарактеризовать как предельный  субъективный идеализм, это не  вполне так, поскольку герой не  ощущает себя выключенным из потока мироздания. Это идеализм одновременно и субъективный, и объективный, поскольку для Моррисона это противопоставление также неактуально. При этом категория Бога если не отрицается, то, по крайней мере, подвергается сомнению, иронически трактуется в духе пантеизма:

 

 «Have you ever seen God?»

 -a mandala. A symmetrical angel.

 

 Felt? yes. F**king. The Sun.

 Heard? Music. Voices.

 

 В то же время  в собственно поэтическом творчестве  Моррисона появляется и идея собственной избранности: «I'm real. / I'm human / But I'm not an ordinary man / No No No». Фактически в своих поэтических сборниках Моррисон соединил поэтику сюрреализма с романтической идеей ничем не ограниченного гения: «People need Connectors / Writers, heroes, stars, leaders / To give life form». При этом личность романтического гения концептуализируется вполне «анатомически»:

 

 I'm Me!

 Can you dig it.

My meat is real.

My hands--how they move

 balanced like lithe demons

My hair--so twined and writhing

The skin of my face-pinch the cheeks

My flaming sword tongue spraying verbal fire-flies

 

 Даже само слово – главное орудие поэта – осмысляется как продолжение материального органа – языка, сопоставляемого с мечом. Поток «вербальных светляков» становится символом поэтического творчества, тождественного постижению мира. При этом личность лирического героя почти что приравнивается к его «мясу». Телесное и духовное оказываются взаимосвязанными даже в рамках одной метафоры. При этом личное местоимение первого лица пишется в этом стихотворении с заглавной буквы, намекая на божественное происхождение лирического героя.

 

 Духовное осмысляется поэтом через телесное, ведь в искусстве и сама категория прекрасного неизменно должна реализовываться в конкретной, чувственно воспринимаемой форме: «La Beauté est une harmonie concrète, inscrite dans la matière et, par suite, visible, tangible, audible»[3], чтобы, в конечном счёте, одержать над ним победу и открыть «двери восприятия», как это было описано У. Блейком.

 

 Свобода оказывается  спрятанной в «солнечном» мире, который, возможно, является первым  зрительным впечатлением ребёнка, покинувшего дом (стихотворение  «Moment of Freedom»). Понимание свободы в творчестве Моррисона неразрывно связано с освобождением от причинно-следственных взаимосвязей, социальных конвенций и самой смерти: «Oh tell me where your freedom lies / The streets are fields that never die / Deliver me from reasons why».

 

 При этом свобода  не предполагает полного освобождения  от страдания – напротив, она  означает постоянную борьбу и  преодоление препятствий на пути  к незамутнённому сознанию. Отношения  с внешним миром нередко приводили  героя Моррисона к ситуации крайнего одиночества, но он постоянно стремился найти – и часто находил – пути к изменению себя и окружающего мира.

 

 Поэтическое творчество Моррисона является удивительным образцом сплавления оригинальной метафорики с разнообразными планами восприятия, порождаемыми не только образностью, но и языковыми коннотациями используемых лексем, композиционным построением текста, неразрывно связанным (если речь идёт о лирике «The Doors») и с мелодической организацией песен «короля ящериц», его исполнительским талантом, сценическим образом и его философскими взглядами. В лирике Моррисона синтез телесного и духовного является одним из основополагающих мотивов.

 

[1]Здесь и далее стихи  Дж. Моррисона цитируются по материалам сайта http://www.huddersfield1.co.uk. Тексты песен цитируются преимущественно без знаков препинания.

[2]Роменець В.А. Психологія творчості. – Київ, 2004. – С. 135.

[3]Girard R. Couleur et composition. – Paris., 1969. – P. 6.