Князь - республиканец П. В. Долгоруков и его политические "Памфлеты"

Федеральное государственное бюджетное учреждение

высшего профессионального образования

«МОСКОВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Специальность: историческая политология

Творческая работа по дисциплине «История России»

на тему: ««КНЯЗЬ-РЕСПУБЛИКАНЕЦ» П. В. ДОЛГОРУКОВ И ЕГО ПОЛИТИЧЕСКИЕ «ПАМФЛЕТЫ»»

Выполнила

студентка 2 курса 201 группы

исторического факультета

очного отделения

Черепякина Анна Валерьевна

Научный руководитель:

профессор кафедры РУССКОЙ ИСТОРИИ

Воронин Всеволод Евгеньевич

Москва, 2013 год

Великие тайны скрывала библиотека Зимнего дворца, и сотни учёных, обращавшихся к её собранию после памятных событий 1917 года, получили наконец-то возможность извлечь наружу все те факты, что раньше были сокрыты. Тут хранились не одни только книги, но также переписка членов императорской фамилии друг с другом, с иностранными монархами, некоронованными особами, и другие интересные для историков источники.   Именно в здешних архивах в советское время и обнаружил Н. Я. Эйдельман рукописи Петра Владимировича Долгорукова, которые до того считались навсегда утраченными.

В конце 1860-х годов так называемые «мемуары» Долгорукова, на самом деле бывшие ни чем иным, как скандальной историей двора и знати, приближались к 1800 году, что не могло не волновать наслышанное о творчестве «опального» князя правительство. Летом 1868 года пребывающий за границей Пётр Владимирович поспешно вызвал к себе Герцена, и тот, прибыв к нему, застал Долгорукова при смерти и в крайне раздражённом состоянии. Умирающий очень обрадовался появлению Александра Ивановича, поскольку не без оснований подозревал приехавшего к нему сына в сношении с правительством и в желании отвезти в Россию и сдать на руки властям его секретные бумаги. Решив правильно распорядиться собственным наследием, князь завещал рукописи давнему сотруднику Герцена и своему другу Станиславу Тхоржевскому, а теми, кто обязывался следить за сохранностью и опубликованием бумаг, объявил Герцена и Огарёва. В августе того же года Пётр Владимирович отошёл в мир иной, о чём сразу было доложено Александру II, и император дал новому шефу жандармов П. А. Шувалову приказ заполучить или уничтожить архив Долгорукова. Прежде царь-освободитель не «опускался» до «чёрной работы» III отделения, и это говорит о чрезвычайной опасности для существующего государственного строя оставшихся от князя-эмигранта документов. Действительно, материалы, собранные и обнародованные П. В. Долгоруковым, играли наравне с вольной печатью А. И. Герцена и Н. П. Огарёва немаловажную роль в рассекречивании прошлого и, в частности, являлись одним из ключевых эпизодов в борьбе за наследство декабристов. И вот в сентябре 1869 года не имевший, как и Герцен, возможности издать рукописи покойного Петра Владимировича, Тхоржевский передал "в красивом переплете тетрадь, на крышке которой золотыми буквами вырезано «Список бумагам князя П.В. Долгорукова»" (1), подполковнику Постникову, на самом деле являвшемуся успешно замаскировавшимся агентом III отделения.

Так рукописи Долгорукова и оказались в огромном архиве Зимнего дворца, где и были впоследствии найдены одним из любопытствующих советских исследователей, по словам коего «от князя-эмигранта видимые и незримые нити тянутся к тайнам двенадцати царей, пяти государственных переворотов, к сотне ссыльных декабристов, десяткам номеров эмигрантской прессы, ко многим страницам Герцена и, наконец, к преддуэльным дням Пушкина» (2). Нас же будет интересовать лишь он сам, как человек, ко всем этим тайнам причастный.

В своей работе «Грань веков: Секретная династия» Н. Я Эйдельман метко подметил то обстоятельство, что никогда ещё в такой решительной оппозиции власти не оказывался человек, столь осведомлённый и одновременно принадлежащий к высочайшему кругу знати. Те же Герцен с Огарёвым, по его утверждению, не имели возможности знать противников лично, в отличие от Долгорукова, сделавшего тот мир, к которому он принадлежал по праву рождения, своей мишенью.

Князья Долгоруковы, к числу коих относился и наш герой, являлись потомками в прямом мужском колене Рюрика, Святого Владимира Равноапостольного и замученного в 1246 году в Орде Михаила Черниговского. В предисловии к "Сказаниям о роде князей Долгоруковых" Пётр Владимирович перечисляет наиболее известных своих предков. Среди них Григорий Борисович Долгоруков-Роща, прославившийся тем, что шестнадцать месяцев сдерживал осаду Троице-Сергиевой лавры польско-литовскими сторонниками Лжедмитрия II; сброшенный в 1682 году на подставленные копья стрельцов сын высшего стрелецкого начальника Михаил Юрьевич Долгоруков; отец первой русской царицы из династии Романовых Владимир Тимофеевич Долгоруков; член Верховного Тайного Совета и отец обручённой невесты Петра II, Екатерины, Алексей Григорьевич Долгоруков; и многие другие. По словам нашего героя, в роду его было "семь бояр, пять окольничьих, два подполковника гвардии, четыре полных генерала, четыре члена Верховного Тайного Совета, семь андреевских кавалеров, один кавалер Георгия первой степени и один второй степени, три президента коллегий, один министр юстиции, семь посланников при иностранных дворах, восемь генерал-лейтенантов, десять генерал-майоров, пять генерал-адъютантов, десять действительных тайных советников, десять сенаторов, пять статс-дам, одна камер-фрейлина и три кавалерственные дамы Святой Екатерины первой степени" (3).

Воистину, подобная родословная должна была бы служить предметом гордости, однако наш князь с этим не соглашался, потому что не считал себя выходцем из высшего сословия. Он объяснял это отсутствием в России высшего сословия, то есть аристократов, как такового и существованием в стране лишь двух: того, "которое  бьёт меньшую братию, и само бито царями, и другое, которое бито всеми, и царями, и старшей братией, а само никого не имеет права бить" (4). Убеждённо называя себя и себе подобных холопами и видя единственный способ избавиться от постыдного рабского положения в том, чтобы вместе со всеми соотечественниками идти в свободные люди, Пётр Владимирович писал в своей работе "О перемене образа правления в России" о необходимости введения конституции, ибо, как князь с горечью признавал, в странах конституционных последний подёнщик чувствовал больше уверенности в завтрашнем дне, нежели русский дворянин, не имеющий возможности предугадать, когда последует кнут, а когда пряник.

Между тем в статье ""Великая разруха" Павла Долгорукова как исторический источник" её авторы Т.Г. Леонтьева и Л.В. Долгоруков ссылаются на нашего героя с целью отыскать ключ к раскрытию личности и мемуарной стилистики известного политического и общественного деятеля России, одного из лидеров кадетской партии князя Павла Дмитриевича Долгорукова, жившего в 1866 - 1951 годах, и в персоне которого "фокусируется вся история русского либерализма, эволюционировавшего от аристократической фронды до радикальной оппозиционности" (5), и замечают, что издавна Долгоруковы-Рюриковичи отстаивали своё право на то, чтобы самостоятельно понимать интересы России и, в первую очередь, верно служить Отечеству, а потом уже самодержцам. "Каждое их поколение придерживалось простых установок: долг, честь, служение, которые корректировались собственными, независимыми от власти представлениями о благе России. Естественно, это периодически создавало напряжённость во взаимоотношениях с царедворцами и правящей бюрократией" (6). Не смог того избегнуть и наш князь.

Пётр Владимирович смело высказывался о превращении России из первостепенной державы во второстепенную, не способную вести войны и потому утратившую весь свой вес в делах внешней политики, по причине отсутствия правосудия, денег, государственного и частного кредитов и наличия администрации, являющейся ничем иным, как организованный грабёж. И главным виновником всего вышеперечисленного он считал самодержавие, не способное вывести страну из глубочайшего внешне- и внутренне-политического кризиса.  Единственным выходом из сложившейся ситуации наш герой полагал установление законного порядка, то есть такого, который был бы основан не на произволе, а на общественном мнении и на законах. Словом, он мечтал о республике.

Однако же, Пётр Владимирович пребывал в уверенности, что без отмены крепостного состояния введение в России конституции было недопустимо, поскольку это являлось бы абсурдной попыткой "основать здание свободы на фундаменте рабства", а уже после уничтожения крепостного сословия конституция неизбежна и жизненно необходима. Поэтому несложно предположить, что он, как представитель прогрессивно мыслящего дворянства, очень рассчитывал на проводимую правительством Александра II внутреннюю политику, в том числе и на его крестьянскую реформу, но в итоге его надежды не оправдались, поскольку «много ошибок сделано при составлении Положения о крестьянах; много вошло в это Положение и детско-необдуманного, и бюрократически нелепого, и политически неразумного" (7). Это напоминало историю преобразований Александра I, в годы которых схлестнулись между собой «энтузиазм и замешательство пополам со страхом, планы реформ и поворот к ретроградству, надежды и разочарования, пробуждение национального самосознания и рабство, тайные революционные организации и создание тайной полиции» (8).

Оба они, и Царь-освободитель, и наш герой, появились на свет «в очень непростое для России время – славное и переломное одновременно» (9). Деятельность Негласного комитета, по слухам, составлявшего проекты об освобождении крестьян от крепостной зависимости и об ограничении власти самодержца; вызвавшие ненависть со стороны придворных, чиновников, столичного и провинциально дворянства проекты государственного переустройства М. М. Сперанского; попытки по-новому взглянуть на свои и западноевропейские порядки и идеи, сравнить и проанализировать их, последовавшие после Отечественной войны 1812 года; создание Священного союза монархических государств, задачей коего стало поддержание установленного на Венском конгрессе 1815 года международного устройства; желание императора Александра I кардинально преобразовать Россию – вот что предшествовало их рождению.

Наш герой родился в Москве 27 декабря 1816 года и принадлежал к роду, по происхождению куда более именитому, чем Романовы, но и это не спасло князя от невосполнимой утраты. Его родителями были генерал-майор Владимир Петрович Долгоруков, о военных дарованиях коего, которым, к сожалению, так и не довелось развернуться, всегда с похвалами отзывался сам Александр Васильевич Суворов, и наследница мясниковского состояния Варвара Ивановна Пашкова. Их брак являлся счастливым, но продлился всего четыре года: жены своей князь лишился уже в 1816 году, но и сам пережил супругу лишь на год. Так маленький князь стал сиротой. Однако влиятельные родичи позаботились о нём и впоследствии устроили мальчика в Пажеский корпус - самое привилегированное на то время учебное заведение.  Но тот, возможно, обманул их ожидания. Слишком уж рано в юном князе проснулся бунтарь. Его, только-только окончившего Пажеский корпус, за порочащий честь дворянина проступок (предположительно "гомосексуальное поведение") разжаловали из камер-пажей в пажи, что, учитывая мнительность и злопамятность нашего героя, вполне могло привести его к мысли отомстить сильным мира сего путём раскрытия их тайн. Недаром ведь он, для кого военная карьера стала отныне невозможной, так резво взялся за столь же интересную, сколь и опасную науку, как генеалогия, первым делом решив приняться за род Долгоруковых.

«Сказания о роде князей Долгоруковых», едва появившись в 1840 году, тут же «поразили в самое сердце» обитателей Зимнего дворца. В наиярчайших красках и в блеске славы предстал перед читателями княжеский род, из которого вышел Пётр Владимирович, зато для его политических противников автор не пожалел чёрной краски. Поэтому по причине того, что в Москве и Санкт-Петербурге на тот момент проживали, и причём в немалом количестве, представители знатных фамилий, книга эта вызвала крайне враждебную реакцию, которая, однако же, обрадовала и раззадорила князя. К нашему герою пришло вдохновение, и он приступил к публикации «Российского родословного сборника», обещавшего вызвать куда более бурную реакцию, нежели «Сказания о роде князей Долгоруковых», что и вынудило его в срочном порядке ретироваться в Париж, где три года спустя, взяв псевдоним «граф Альмагро», Пётр Владимирович издал «Заметку о главных фамилиях России», где вновь наносил ряд ударов по самодержавию и аристократии. Разумеется, все догадались об авторе по его «почерку».  Это как история с анонимным «дипломом рогоносца», полученным А. С. Пушкиным, когда все в первую очередь стали подозревать в столь мерзком поступке именно нашего героя, ибо считали, что он  способен сделать такую гнусность.

Не знаем, правы ли они были, поскольку результаты нескольких проводимых для разъяснения этого вопроса экспертиз противоречили друг другу, но, в отличие от своего отца, являвшегося, по словам современников, прекрасной души человеком, Пётр Владимирович Долгоруков обладал сложным характером: "горяч и невоздержан на язык в минуту гнева, что впоследствии обходилось дорого его самолюбию; когда ему давали отпор на его выходки и удалялись от него, скучая один, он кончал тем, что извинялся и желал только, чтоб его простили" (10). В своих "Воспоминаниях" Наталья Алексеевна Тучкова-Огарёва рассказывает несколько любопытных историй, узнав которые, можно составить некоторое представление о личности нашего героя.

Первая из них случилась вскоре после варшавских происшествий. Как-то раз у Герцена, жившего тогда близ Лондона, в Теддингтоне, сидели князь Долгоруков, Чернецкий, Тхоржевский и ещё несколько человек. Обед уже закончился, и, разговорившись, они толковали о событиях того времени, как вдруг Пётр Владимирович внезапно вышел из себя и принялся дерзко кричать о сумасбродстве поляков. Александр Иванович резко осадил его, заявив, что не потерпит нападения на эту страну у себя дома, поскольку всё равно она уже побеждена, да к тому же за столом у него сидят поляки. Тогда князь вышел в гостиную, забрал свои трость и шляпу, вежливо раскланялся перед дамами и, не подав руки хозяйке, исчез. Он долго ещё не появлялся, но в итоге попросил прощения у Тхоржевского и Чернецкого, а также отправил письмо с извинениями за свою выходку Герцену, после чего вновь стал приходить.

Другая история случилась на даче Герцена близ Женевы. Вышедший из-за стола Долгоруков хотел приказать что-то повару по имени Жюль, но, подходя к кухне, услышал, как тот в своём разговоре с кем-то на него жалуется. Придя в ярость, Пётр Владимирович толкнул дверь и принялся бранить своего обидчика, замахиваясь на него выхваченным из трости кинжалом. Жюль в ответ тоже поднял руку на князя. Александр Иванович и Вырубов развели уже готовых вступить в бой противников. Наш герой пришёл в такое бешенство, что начал громить мебель, а потом уехал, сказав, что ноги его больше не будет в этом доме. Но спустя неделю Герцен получил очередное письмо, в котором Долгоруков просил выгнать повара за его дерзость. Когда же Александр Иванович отказался, князю не оставалось ничего иного, кроме как успокоиться: он пошёл на мировую с Жюлем и даже скрепил это дело хорошим красным вином.

Тхоржевский, периодически сопровождавший князя в его экскурсиях по окрестностям Лондона, уверял, как тяжело было получить удовольствие и отдохнуть во время таких прогулок, поскольку "каждое ничтожное происшествие, каждое неточное исполнение его желания приводило князя в неописанную ярость" (11). Станислав рассказывал о случае, когда они взяли где-то у моря комнату в гостинице, в которой хорошенько выспались. Поутру же им подали чёрствого хлеба, более предпочтительного для нарезания тонких ломтей, по мнению англичан, из-за чего Пётр Владимирович страшно разъярился: вскочив, он схватил тот злополучный хлеб, выскочил в коридор и кинул его вниз, чем вызвал недопонимание слуг, посчитавших это признаком психического расстройства нашего героя. Тогда Тхоржевскому пришлось объяснять им на ломаном английско-польском языке, что "князь очень сердитый господин" (12).