Николай II

     В декабре же, в беседе с московским предводителем дворянства князем П.Н. Трубецким, Николай II сказал, что «вопрос о конституции он ставил себе не раз» и пришел к такому заключению: «Не для меня, конечно, не для меня – для России, я признал, что конституция привела бы сейчас страну в такое положение, как Австрию. При малой культурности народа, при наших окраинах, еврейском вопросе и т.д одно самодержавие может спасти Россию. Причем мужик конституцию не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, тогда – я вас поздравляю, господа!»

     В январе 1905 года произошли кровавые события в Петербурге. Чтобы смягчить ситуацию, император принял 19 января депутацию рабочих, к которым обратился с речью: «Знаю, что не легка жизнь рабочего. Многое надо улучшать и упорядочивать, но имейте терпение».[27] Далее, возвращаясь к событиям 9 января, заметил, что «мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах преступно». Эта аудиенция ни на кого не произвела особого впечатления.

     Страсти в стране накалялись. Зимой и весной 1905 года начались беспорядки в деревне. Летом произошло невероятное событие, произведшее сильное впечатление и в России, и за границей: 14 июня взбунтовалась команда эскадренного броненосца Черноморского флота «Князь Потемкин-Таврический». Восстание вспыхнуло стихийно и продолжалось до 25 июня. Император был ошарашен. Ничего подобного не случалось раньше. Опора монархии, «его армия», оказалась не так надежна, как еще недавно казалась.

     Натиск не власть все более смелевшего либерального общественного мнения не ослабевал. Общественные деятели открыто уже призывали к конституции. В мае в Москве состоялся съезд земских и городских деятелей, где призыв к конституционным преобразованиям был принят подавляющим большинством голосов. Съезд избрал делегацию, которую в июне 1905 года принял в Петергофе император, и которая вручила ему свои требования. Это была первая встреча самодержца с представителями либеральных кругов.

     К этому времени монарх уже был уверен в необходимости введения представительного органа с выборным началом.

     18 февраля 1905 года был опубликован царский манифест, объявлявший о намерении создать законосовещательную Государственную думу, а 6 августа появился новый манифест, устанавливавший создание в России законосовещательного органа на выборной основе.

     В сентябре-октябре 1905 года Россию охватила почти всеобщая политическая стачка. События начались 19 сентября в Москве, где печатники объявили забастовку с экономическими требованиями. Скоро к ней присоединились представители других профессий. Центральная власть оказалась неспособной противодействовать расширяющимся хаосу и анархии, проявлявшимся повсеместно в грабежах и насилиях. В правящих кругах заговорили о диктатуре. 17 октября 1905 года самодержец подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Это – важнейшая политическая декларация последнего царствования. Манифест 17 октября 1905 года – переломный момент в истории России, крупнейший шаг по пути конституционной эволюции, создания правового государства. Во имя мира и благополучия страны монархическая власть отказывалась от исконных, освещенных веками истории и Божественным соизволением прерогатив. Под напором событий Николай II принял новые реальности. Но, манифест не погасил революционный пожар, который достиг наивысшего накала в конце 1905 года. В середине декабря дело дошло даже до вооруженного восстания в Москве. За несколько дней до того царь принял представителей монархических организаций, которые чуть ли не в ультимативной форме потребовали от монарха отменить манифест и подтвердить незыблемость царской власти, на что Николай II категорически отказал.

     Власть сделал невероятные уступки, а результат был обратный ожидаемому. От правительства требовалось принять силовые решения, и они, после некоторых колебаний, были приняты. Войска для усмирения беспорядков использовались многократно. Имелось много жертв и разрушений.

     Подпись под манифестом 17 октября далась императору нелегко. Он долго переживал, колебался, но в конце концов принял то решение, которое не отвечало его собственным представлениям, но, как его убеждали со всех сторон, необходимо стране, благу России. К этому последний царь всегда был очень чувствителен и мог переступить через личные взгляды во имя благополучия империи. Когда Николай II подписывал манифест, он не сомневался, что у власти достаточно сил для подавления «крамолы». Манифест 17 октября не был конституцией; это была декларация намерений. Власть намечала перспективу преобразований, которые надлежало проводить постепенно, в атмосфере стабильности и порядка. Император понимал то, что иные в расчет не принимали: реальные условия России, психологию народной среды, уровень политической зрелости основной массы будущих избирателей.

     В конце апреля 1906 года царь утвердил новую редакцию «Основных законов Российской империи». Они подтверждали незыблемость самодержавия. «Императору всероссийскому, - гласила статья 4, - принадлежит верховная самодержавная власть». Последующие статьи определяли священность и неприкосновенность особы царя, его право издавать законы, руководить внешней политикой, армией, флотом, назначением высших чиновников.

     В Основных законах появился и новый момент, которого не было раньше. В статье 86 говорилось: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы и воспринять силу закона без утверждения Государя Императора». Следующая, 87 статья, позволяла монарху между сессиями законодательных палат издавать законы в форме «чрезвычайных указов». Дума имела право делать запрос различным должностным лицам, выступать с законодательной инициативой. К ее компетенции относилось утверждение штатов и смет различных ведомств, отчета Государственного контроля.

     Государственный совет реформировался и принимал форму высшей законодательной палаты, половина членов которой избиралась от различных групп населения, а половина назначалась царем.

     Нет никаких оснований сомневаться, что свободные, равные и тайные выборы в высший законодательный орган, тогда, в 1905 году, привели бы не просто к социальным потрясениям, а к крушению всего миропорядка.

     В результате преобразований конца 1905 – начала 1906 годов правовой и политический облик государственной системы существенно изменился. В новой редакции «Основных законов Российской империи» говорилось о том, что Россия – страна «единая и неделимая», и определялась роль государственного языка: «Русский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях. Употребление местных языков и наречий в государственных и общественных установлениях определяется особыми законами». Монарх сохранял титул «самодержец», но уже не было положение о том, что прерогативы его «неограниченны». Согласно законам 1906 года, никакой выработанный правительством законопроект не мог стать законом без одобрения Думы и Государственного совета. Тем самым, власть императора утрачивала свой абсолютистский характер. Титул «самодержец» сохранялся лишь как дань исторической традиции, лишенный одиозного содержания. Из консервативных кругов все время звучали голоса, предупреждавшие царя в опасности конституционного эксперимента. Эти опасения разделял царь, и они стали главным побудительным мотивом издания новой редакции Основных законов до открытия Думы. В то же время глава кабинета Сергей Витте, в первые месяцы своего премьерства обуреваемый прекраснодушными мечтами, старался уверить Николая II в том, что в лице Думы он получит «опору и помощь».

     Однажды, в самом конце 1905 года, царь не выдержал и заметил: «Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени». [28]Реальность не подтвердила этих ожиданий. Царская надежда не оправдалась.

     Открытие Думы стало крупным общественным событием; его подробно описывали все газеты. Накануне открытия первой сессии, 27 апреля 1906 года, депутатами Государственной думы и членами Государственного совета устроили торжественный прием в Зимнем дворце. Событие являлось совершенно необычным. Утром Николай II с Александрой Федоровной и Марией Федоровной прибыл на катере из Петергофа в Петербург и сразу же отправился в Петропаловскую крепость, где час молился у гробницы отца. Что он говорил обожаемому родителю, какие мысли и чувства его обуревали – того никому не сказал, и о том никому никогда уже не узнает. Кончалась одна эпоха, начиналась другая, а что впереди – одному Богу известно…

     В середине дня началось действие в Зимнем дворце. Около двух часов из внутренних покоев дворца тронулось торжественное шествие во главе с императором и двумя императрицами. Процессия остановилась в центре тронного зала, внесли аналой, и царь принял окропление святой водой. Состоялся краткий молебен. По окончанию Николай II поднялся на тронное место, где министр двора подал лист бумаги с речью, которую тот стоя и зачитал.

     Среди прочего он сказал: «С пламенной верой в светлое будущее России, Я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых Я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя. Трудные и сложные работы предстоят вам. Верю, что любовь к Родине, горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас». Царь выражал надежду, что думцы отдадут «все свои силы на самоотверженное служение отечеству, для выяснения нужд столь близкого Моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия Государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права».

     Императрица Александра Федоровна весь этот период находилась в угнетенном состоянии. Она очень переживала за Ники, когда тот в октябре 1905 года оказался в эпицентре тяжелых событий. Горько плакала, узнав, что ему пришлось пойти на подписание Манифеста, дарующего невероятные свободы и права. Она уже давно жила в России и считала, что здесь эти нормы не годятся, что только недальновидные или злокозненные люди могут советовать вводить конституцию и всеобщие выборы в стране, где большинство населения не умеет ни читать, ни писать. В России же ведь все совсем не так, как в Европе. Здесь нельзя руководствоваться европейскими примерами. Народ еще слишком непосвящен, необразован; в нем так много детскости, его так легко сбить с правильного пути. Теперь же все демагоги и политические мошенники получат право свободно действовать: «Мы не конституционное государство и не смеем им быть. Наш народ не подготовлен к этому…»[29]Сестре Виктории писала весной 1906 года: «Так много безрадостного вокруг, я часто плачу и не знаю, как помочь Ники».

     Александра Федоровна знала, какие тяжелые муки испытывает супруг. После многочасовых совещаний возвращался такой грустный, изможденный, что ей не нужны были никакие слова и пояснения. Николай Александрович, в свою очередь, старался не расстраивать Аликс; ведь ей приходилось тоже не легко. Бедный Алексей! За него все время было страшно, и чуть ли не каждый месяц возникала опасность: то царапина, то ушиб, и потом днями и неделями приходилось лечить, ставить компрессы, примочки, смазывать кремами. А маленькому бывало больно, он плакал, и мать часами баюкала его на своих руках. Когда царь и царица оставались наедине, мало говорили о политике. Речь шла или о сыне, лил о разных событиях в семье и фамилии, или о каких-то пустяках. Он, как и в первые годы, ей вечерами читал что-нибудь. Она слушала всегда молча и была счастлива. Но такие милые, теплые часы выдавались все реже и реже.

     Императрица не сомневалась, что Ники, прекрасно понимает положение вещей, но не всегда может противостоять волевому напору других и порой соглашается на то, на что соглашаться нельзя. Была убеждена, что если бы не Витте и великий князь Николай Николаевич, то Ники никогда бы не подписал Манифест 17 октября. Это они, легкомысленные советчики-родственники и беспринципные царедворцы, выпросили, вырвали документ, который привел лишь к кровавым событиям. Никому ведь лучше и легче не стало. Даже наоборот. Русским людям не конституция нужна. Им совсем другого не хватает: самодисциплины, порядка, трудолюбия и чувства ответственности. И еще главного – веры в Бога.

     Теперь Дума – реальность, с которой приходилось считаться. Господа депутаты хотели всего и сразу, и это их страстное желание делало Думу больше похожей на антиправительственный митинг, чем на работу серьезного органа. Большинство депутатского корпуса не было заинтересовано в конструктивной работе. Разгоряченные баталиями революционных битв, многие смотрели на думскую трибуну лишь как на новый инструмент социальной борьбы, позволявший делать бесплатную рекламу и конкретным лицам, и определенным политическим течениям. Все это происходило в атмосфере не прекращавшегося террора революционеров. По неполным данным, в январе 1906 года было совершено 80 убийств, в феврале 64, в марте – 50, а в апреле – 56, в мае – 122, а в июне – 127. Сотни людей стали жертвами беспощадных актов «борцов за свободу», и ни один из них не был осужден не только левыми, но и кадетами.

     9 июля 1906 года Первая Государственная дума была распущена, и были объявлены новые выборы. Состав Второй Думы в сильной степени отразил поляризацию сил в обществе. Но, не просуществовав и года, 3 июня 1907 года Дума была распущена. Неудачный опыт существования первых двух Дум обострил дискуссии в правящих кругах России о характере избираемого представительства и его нужности.  

9. Жить и умереть за Россию.

     Третья Государственная дума стала первой, проработавшей весь положенный ей пятилетний срок. Этот период отечественной истории неразрывно связан с именем Петра Столыпина.

     Дума начала свои занятия 1 ноября 1907 года, и ее состав оказался несравненно более консервативным, чем у предыдущих. Свой взгляд на работу законодательного органа сформулировал царь: «Помните, что вы созваны Мною для разработки нужных России законов и для содействия Мне в деле укрепления у нас порядка и правды».[30]

     В это время на авансцене русской истории появилась мощная фигура Петра Аркадьевича Столыпина, ставшая ярким символом правительственной власти в последнее десятилетие существования монархии. Он готов был во имя блага Отечества пойти на любые жертвы и в конце концов принес на его алтарь собственную жизнь.

     Конечно, эта личность во многих отношениях была неоднозначной, можно даже сказать, противоречивой, но эта противоречивость присуща в той или иной степени всем выдающимся историческим персонажам, вне зависимости от места их исторического действия. В отличие от многих других, он знал, что делать и как делать, чтобы избавить Россию от угрозы социального взрыва, укрепить правопорядок и провести постепенные преобразования, способные превратить страну в стабильное, правовое государство под монаршим скипетром. Он являлся русским консерватором новой формации, понимавшим, что для защиты исконных государственных начал надлежит не только демонстрировать силу, «давить и не пущать»; необходимо изменить социальную природу общества, создать массу крепких собственников-хозяев, которые стали бы естественной базой социального умиротворения. Он никогда не сомневался, что авторитаризм и Россия – вещи неразрывные, что все серьезные преобразования можно проводить лишь сильной, властной и честной рукой, что введение правового строя процесс длительный и сложный, требующий многолетних, постоянных усилий сверху, поддержки и понимания снизу.

     Столыпин был призван в высший эшелон власти не в силу каких-то родственных ух и мифических протекций, а потому, что достаточно проявил себя как сильный и смелый администратор, что было замечено и оценено монархом. 

     Тема «Петр Столыпин и Николай II» является чрезвычайно важной для понимания сложных политических коллизий отечественной истории начала XX века. Он был истинный русский монархист, один из последних в петербургских коридорах власти, для которого воля монарха и воля России являли одного целое. Будучи просвещенным и целеустремленным политиком, Столыпин понимал, что реформы необходимы и неизбежны. Девиз премьера был прост и в тех условиях логичен: сначала успокоение, а затем реформы. Однако откладывать назревшие изменения было невозможно, и реформы приходилось осуществлять в атмосфере не утихающих беспорядков. Главную стратегическую цель премьер видел в принципиальной реорганизации землепользования и землевладения крестьянство, понимая всю пагубность существования общины. Столыпинская реформа в большинстве случаев реализовывалась царскими указами, что гарантировало оперативность ее проведения. Она базировалась на принципе неприкосновенности частной собственности на землю, которая не могла ни в какой форме насильственно отчуждаться.