Авторская личность в «Исповеди» Аврелия Августина

Говоря о специфике «Исповеди» Августина, мы должны отметить, что, во-первых, Августин, рассказывая о своей жизни, выбирает жанр «обращения», который также стал выбором многих христианских писателей I-II веков . Как отмечает Н.И. Григорьева: «Августин называет имена Илария из Пуатье и Киприана из Карфагена, рассказывавших об их сложном пути к христианству, прошедшему через множество философских школ и религиозных союзов⁸».  Таким образом, мы можем сделать вывод, что, составляя «Исповедь», Августин обращался к текстам предшественников, и почти в той же манере исполнения передал собственные хождения, смятения и, в конце концов, обращение в христианство. «…И проникло в глубь сердца моего признание власти  Твоей, и радостно, с верой восхвалил я Имя Твое. А вера эта не позволяла мне успокоиться о прежних грехах моих, еще не прощенных через Крещение Твое.» (IX, 12).

Однако, мы не должны упустить тот  момент, что Августин в свою «Исповедь» включил еще одну часть  - комментарии на некоторые Библейские тексты, что является специфической чертой Августиновского произведения.

«Исповедь», как мы уже  отметили, является совокупностью разных литературных жанров, точнее: автобиография  и комментарии становятся единым целым в произведении. И.Н. Григорьева пишет об автобиографии: «Это исходно устный жанр, не теряющий примет устного слова и в письменной фиксации…»⁹. Однако комментарии к Библейским текстам, объяснение частей Священного Писания, которые могут быть растолкованы по-разному, принято называть эксегетическими. Более того, эксегетические комментарии, как правило, фиксируются письменно. Таким образом, мастерское соединение письменного и устного жанра в одном произведение есть еще одна специфическая черта поэтики «Исповеди».

Далее, в «Исповеди» мы наблюдаем соприкосновения античных традиций с христианством. С одной стороны, Августин – наследник богатой культуры античности, способен, будучи обладателем дара ораторского искусства и мастером риторики, убедить читателя или слушателя. А с другой  - мы видим его духовную ипостась, где он открывается нам как последователь Библейского слова, христианский писатель.

В – третьих, «Исповедь» есть не что иное, как сочетание временной и тематической манер изложения, встречающихся в античной литературе. В первых девяти книгах, как мы уже сказали, автор повествует о своей жизни год за годом, далее, остальные три книги разделены по темам между собой.

Главной, на наш взгляд, отличительной чертой «Исповеди» являются различные стороны авторского «Я». Перед нами - многосторонний человек, выступающий в ролях оратора, грешника, философа, ритора, теолога, осуждающего неверных и сомневающихся. Подробнее об авторской личности мы поговорим в следующей главе.

Таким образом, мы вкратце  коснулись некоторых самых, на наш  взгляд, отличительных черт «Исповеди» Августина, которая является сложным для восприятия текстом. Этот текст стал символом той исторической эпохи, в которую произошло разложение старых традиционных античных порядков, отклонение от языческой культуры и переход к христианским традициям.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава III. Концепция «Я» в «Исповеди» Августина

В данной главе мы постараемся вычленить информацию, связанную с преставлением авторской личности в «Исповеди». Мы попытаемся показать, может, и не законченный образ Августина в «Исповеди», предстающий перед нами, но то, что возможно увидеть и растолковать, углубляясь в текст.

Три образа Августина

Следуя за концепцией Григорьевой Н.И., мы должны обратить внимание на троичность образа Августина. Перед нами Августин предстает как грешник, кающийся в своих грехах, теолог и епископ - обличитель неправедной жизни. Далее мы рассмотрим три образа конкретнее.

Покаяние к грешнику приходит не сразу. Родившись, как мы уже отметили, в семье христианки и язычника, Августин долго идет к обращению. Во время покаяния Августин до точности обличает все свои грехи, нещадно бичует самого себя, что является главными чертами христианского покаяния. «Я хочу вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души моей не потому, что я люблю их, но чтобы возлюбить Тебя, Боже мой. Из любви к любви Твоей делаю я это, в горькой печали воспоминания перебираю преступные пути свои.»(II, 1).

Раскаиваясь, Августин ищет прощения у Бога, разочаровавшись в своих прошлых достижениях и убеждениях.  «Позволь мне, Господи, рассказать, на какие бредни растрачивал я способности мои, дарованные Тобой.»(I, 27).

Его слова, можно предположить, есть следствие полного отвержения старых порядков античной традиции. Опровергая свои прошлые размышления, то, чему он ранее хотел посвятить всю свою жизнь, хотя бы его желание быть великим ритором и оратором, его раннее негативное отношение к христианству, он сокрушает античную культуру, превознося христианскую.  (I, 27). «Движимый внутренним чувством, я оберегал в сохранности свои чувства: я радовался истине в своих ничтожных размышлениях и по поводу ничтожных предметов.»(I, 31). Стоит предположить, что, обвиняя себя,  он косвенно обвиняет и других грешников.

Обратившись в христианскую веру, перед нами предстает образ  Августина – теолога. Августин, принимая этот образ, пытается представить нам  собственное толкование и понимание  самых непонятных и трудных вопросов богословия. Наиболее яркую выраженность Августина как теолога мы можем найти в его комментариях к Библейским текстам. Для Августина важно попытаться  как можно яснее раскрыть смыслы, заложенные в Священном Писании. Обращаясь к очередному загадочному образу, Августин выдвигает ряд вопросов. Создается впечатление диалога Августина с Библией. «Как же создал Ты небо и землю, каким орудием пользовался в такой великой работе?»(XI, 7). «А каким образом Ты сказал? Так ли, как тогда, когда из облака раздался Твой голос: «Это Сын Мой возлюбленный»?»(XI, 8).

Далее мы можем проследить образ  епископа – обличителя неправедной  жизни. Снова сквозь комментарии  к Библейским текстам Августин осуждает грешников  и неверующих. «… Безумцы  говорят так: не Духом Твоим видят  они дела Твои и не узнают Тебя в них.»( XII, 45). «И я скажу то, что истинно в очах Твоих, Господи. Когда люди, не знающие и неверующие…берутся поддерживать и помогать в какой-нибудь житейской нужде детям Твоим, не зная, зачем это надо делать и с какой целью, то одни не дают настоящей пищи, а другие ее не получают: одни не поступают по святому и правильному намерению, другие не радуются их даянию, не видя еще «плода».( XIII, 42). Таким образом, он пытается приобщить тех, кто его читает или слушает, к становлению на праведный путь. 

Что есть «Я»?

Итак, как мы упоминали  выше, цель Августина – не описать  в «Исповеди» свою собственную жизнь, а  попытаться постичь то высшее, что существует вне времени, торжествует над чем-то личным.

Анализ собственного «я» стал лишь путем достижения понимания всеобщности - отталкиваясь от личного, Августин пришел к общему¹⁰. То есть обращение к Богу и покаяние в грехах Августин относит не столько к себе, сколько ко всем. В этом его главная задача. Как отмечает Л.М. Баткин, в девяти книгах Августин рассказывает о своей жизни до обращения, о своих грехах, и, сказав «Я многое пропускаю, потому что очень тороплюсь» (IX,17), имярек ведет нас к тому, ради чего он составлял свою «Исповедь».

После описания смерти матери, Августин ведет нас к самоопределению через вопросы к самому себе: «Тогда я обратился сам к себе: «Ты кто?» И ответил: «Человек».».(X,9) Именно отсюда исповедь плавно перетекает в осмысление веры. То, каким он был, остается позади, сейчас для него «Я» становится человеком в общем смысле этого слова.

Таким образом, обращаясь к личному «Я» Августин упоминает об аспектах, касающихся каждого человека.

Для чего Августин дает покаяние в грехах, которые он совершил в  младенчестве, в совершенно не осознанном возрасте? «Никто ведь не чист от греха  перед Тобой, даже младенец, жизни которого на земле один день. Кто мне напомнит? Какой-нибудь малютка, в котором я увижу то, чего не помню в себе?»( I,11). Предполагается, что существует два круга каждого отдельного существования. Исповедь предполагает единственный путь постижения малого круга. Этот малый круг, доступный для нас, лежит в большом, неисповедимом и непостижимом для нас круге. Большой круг – известен лишь Всевышнему,  однако осознавать последствия своих действий и нести ответственность за себя нужно в обоих кругах. Таким образом, полнота «Я» состоит из совокупности двух этих кругов. А это значит, что «Я» не само по себе, «Я»  - внутри Бога. «Я» лишается предопределенности и полностью зависит от Бога, постижение полноты «Я» также – Божья воля. «Ты, Господи, судишь меня, ибо «ни один человек не знает, что есть в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем».»(X,7).

Молясь, исповедуясь и веруя, можно рассчитывать на полноту «Я» и на Божье милосердие, воссоединение с ним, поэтому Августин говорит: «Итак, я исповедуюсь и в том, что о себе знаю; исповедуюсь и в том, чего о себе не знаю, ибо то, что я о себе знаю, я знаю, озаренный Твоим светом, а то, чего о себе не знаю, я не буду знать до тех пор, пока «потемки мои» не станут «как полдень» пред лицом Твоим.»(X,7).

««Я» - не что иное, как «мой грех». «Меа culpa» - исчерпывающая формула средневековой идеи индивида на месте будущей идеи «личности»».¹¹ Отрекаясь от собственного «Я», каясь в греховности личного «Я», человек приближается к растворению в Боге, к постижению полноты «Я», однако оно может свершиться лишь после смерти.  «Да не в себе найду жизнь свою: я плохо жил собой, смертью был я себе: в Тебе отживаю. Говори со мной, наставляй меня…»(XII, 10). 

Мы не можем не упомянуть об эпизоде, где Августин описывает участие в набеге на чужой сад и воровство груш, ведь он впоследствии стал упоминаться всеми, кто обращался к прочтению «Исповеди». «Я же захотел совершить воровство, и я совершил его, толкаемый не бедностью или голодом, а от отвращения к справедливости и объедения грехом»…я хотел насладиться не тем, что стремился уворовать, а самим воровством.»(II, 9). Важно заметить, что Августин признается в том, что он своровал эти груши не из-за недостатка, а из-за того, что ему нравилось грешить. Сомнение в том, что в «Исповеди» может быть что-то утаено, не возникает. Более того, Августин не видит важности в самом происшествии, в конкретном факте его биографии. Вспоминая этот эпизод, он подчеркивает «неумолимую и дотошную христианскую исповедальную откровенность.»¹²  Опять же он фокусируется на том, что не может быть секретов от Бога.

Рассказывая нам свои самые сокровенные истории, он тем самым доказывает, что не существует греха по какой-либо причине, существует грех как таковой, природный, к чему причастны все люди. Более того, как справедливо отмечает Л.М. Баткин: «…раскрытие, разоблачение «я»  - есть врачевание от того, чтобы придавать себе какое-то значение, отличать себя, находить опору в себе.»¹³. То есть такая откровенность опять же подчеркивает стремление уйти от личного «я».

«Я», представленное в  «Исповеди» Августина, является прототипом «антично-христианского «я»»¹⁴. Его можно охарактеризовать как неиндивидуальное, неличное, зависимое от Бога. 

Теперь упомянем , как авторское «я» может быть соотнесено с другими уверовавшими.  Каждый из уверовавших – раб Господа, поэтому все верующие братья друг для друга. Таким образом, теряется индивидуальность и отдельность каждого. Следовательно, для тех, кто интересуется «исповедью», чтение ее считается познанием самого себя, узнаванием своих грехов в грехах авторского «я». Однако, Августин говорит: «…ибо то, что я о себе знаю, я знаю, озаренный  Твоим светом, а то, чего о себе не знаю, я не буду знать до тех пор, пока «потемки мои» не станут «как полдень» пред лицом Твоим.»(X,7). Все знание о себе и обо всем дано Богом. И к тому же, все, что может о себе узнать человек,  дано Господом; существует и другое – непостижимое – что также знает только Бог. Значит, стоит исповедоваться в том, что знаешь и в том, чего не знаешь в себе.

Заключение.

Мы с уверенностью можем сказать, что переходные периоды  истории являются эпицентром распространения  и становления новых традиций, проявления в огромном количестве творчества среди людей. Перед нами – один из святых христианской церкви, который при жизни воплощал в себе три свои призвания– оратора, философа, теолога. В «Исповеди» помимо них, мы встречаемся с тремя другими образами – грешник, комментатор Библии и епископ, осуждающий грешников и неверующих. Сочетание всех этих образов и есть сам Августин.

Сложной цепочкой связаны  авторское «я» с верующими вообще, личное уступает всеобщности:

1. «Я» в «Исповеди» есть воплощение каждого человека;
2. «Я» есть мой грех, в котором нужно раскаиваться. Нужно уходить от собственного «Я» и растворятся в Боге;
3. «Я» не может быть постижимо до конца. Все  известно лишь Богу, но исповедоваться стоит и в том, чего о себе не знаешь;
4. Разоблачение «Я» - есть врачевание, заключающееся в том, избегать частности по отношению к себе;

Таким образом, стоит еще сказать, что главной задачей Августина, изображая «Я», указать не только на свои собственные грехи, но и на всеобщие; призвать каждого вступить на праведный путь.

Прошло уже более  полутора тысячи лет с тех пор, как жил и творил Августин. Молва  о нем продолжается до сих пор. Его трактаты и сочинения продолжают издаваться, изучаться, растолковываться.

 

 

 

Библиография.

Источник:

Августин. Исповедь. Пер. с лат. и коммент. М.Е. Сергеенко. - М.: «ГЕНДАЛЬФ», 1992

Литература:

1. Баткин Л.М. О культурно – историческом смысле «Я» в «Исповеди» бл. Августина:// Баткин Л.М. Европейский человек наедине с самим собой. – М.:РГГУ, 2000.
2. Гаспаров М. Л. Клерикальные жанры: [Латинская литература] // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. —М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т. Т. 2 – 1984
3. Григорьева Н.И.  О поэтике «Исповеди»: // Августин. Исповедь/ Пер. с лат. и коммент. М.Е. Сергеенко; Предисл. и послесл. Н.И. Григорьевой. – М.: «ГЕНДАЛЬФ», 1992
4. Казанский Н. Исповедь как литературный жанр // Вестник истории, литературы, искусства / РАН, Отд-ние ист.-филол. наук ; гл. ред. Г. М. Бонгард-Левин. - М. : Собрание, 2009. - Т. 6.
5. Майоров, Г.Г. Формирование средневековой философии: Латинская патристика – М.: ЛИБРОКОМ, 2009
6. Трубецкой Е.Н.  «Религиозно – общественный идеал западного христианства в V в.». – СПб.: РХГИ,2002