Григорий Турский и его История Франков

Георгий Флоренции, принявший  в священстве имя Григория, родился 30 ноября 538 или 539 г. в знатной галло-римской  семье в Клермоне овернском. Род  его принадлежал к высшему  сенаторскому сословию, многие из этого  рода были епископами как в Туре, так и на других кафедрах (о чем  Григорий не раз упоминает в «Истории франков»): дядя его по отцу Галл был  клермонским епископом, дед по матери Григорий — лангрским епископом, двоюродный дядя Ницетий — лионским епископом. От отца и дедов он мог  слышать живые рассказы о завоеваниях  Хлодвига; ему случалось посещать старых пустынников, которые могли  помнить рассказы о временах Каталаунской битвы. Годы детства и учения Григория совпали с первым кругом меровингских междоусобных раздоров — между сыновьями  Хлодвига; раздоры эти кончились  кратковременным объединением государства  под властью младшего сына Хлодвига — Хлотаря I. Годы зрелости Григория совпали со вторым кругом междоусобных раздоров—уже между сыновьями Хлотаря: Хильпериком Суассонским, Сигибертом Мецским и Гунтрамном Орлеанским, закончившихся образованием трех самостоятельных  королевств: Австразии, Нейстрии и Бургундии. В этих событиях Григорий оказался непосредственным участником и их летописцем: в 573 г. он становится епископом Тура.

 В чересполосице меровингских  разделов Тур занимал особое  место: это был как бы западный  аванпост северо-восточного франкского (Австразийского) королевства Сигиберта  и Брунгильды, отрезанный от него  владениями северо-западного франкского (Нейстрийского) королевства Хильперика  и Фредегонды и южного франкского (Бургундского) королевства Гунтрамна.  Григорий был рукоположен в  епископы Тура с согласия короля  Сигиберта и должен был сохранять  верность ему и его потомкам. Это оказалось нелегко. Два  года спустя Сигиберт погиб.  Тур был захвачен энергичным  и неразборчивым в средствах  Хильпериком и находился под  его властью десять лет. А  против опасно возрастающей власти  Хильперика объединились брат  его Гунтрамн, вдова убитого Сигиберта  Брунгильда и его малолетний  наследник Хильдеберт. Григорий  должен был выступать защитником  их интересов в самой неблагоприятной  обстановке. Это наложило отпечаток  на всю систему оценок и  характеристик в «Истории франков»: Хильперик в ней назван «Нероном  и Иродом нашего времени»; Гунтрамн, который был особенно привержен  религии и католической церкви, изображается чуть ли не святым; а в борьбе двух королев,  Брунгильды и Фредегонды, не уступавших  друг другу по коварству и  жестокости, Григорий явным образом  сочувствует Брунгильде.

 В эти трудные годы  Григорий проявил недюжинную  стойкость, охраняя интересы турской  кафедры св. Мартина. Он отказался  выдать Хильперику укрывшихся  в турской церкви его мятежного  сына Меровея и герцога Гунтрамна  Бозона. Он один защищал на  Парижском соборе 577 г. руанского  епископа Претекстата, обвиненного  в незаконном венчании Меровея  с вдовствующей королевой Брунгильдой  и в передаче денег противникам  Хильперика. Он выдержал нелегкую  борьбу с назначенным Хильпериком  турским наместником графом Левдастом;  дело дошло до того, что по  навету Левдаста Григорий был  привлечен к суду епископов  и должен был клятвенно очистить  себя от обвинений в присутствии  короля. Нужно заметить, что сам  король вел себя по отношению  к Григорию очень сдержанно,  во время суда над Претекстатом  пригласил Григория на трапезу,  а после суда над самим Григорием  испрашивал у него благословения.  Видимо, авторитет Григория на его турской кафедре был таков, что расправа с ним была опасна даже для Хильперика⁵.

После смерти Хильперика в 584 г. для Григория наступили более  легкие времена. Тур перешел под  власть благосклонного к нему Гунтрамна, Брунгильда относилась к Григорию, давнему ставленнику своего мужа, с полным доверием. В переговорах  между ее молодым сыном Хильдебертом II, старым Гунтрамном и вдовой Хильперика Фредегондой Григорий играет самую важную роль.

 В 588 г. Григорий  привлекается королем Хильдебертом  II к такой миссии, как подтверждение заключенного в 587 г. Анделотского договора с королем Гунтрамном. В знак благодарности король Хильдеберт и королева Брунгильда в 589 г. освободили Тур от налога⁶.

 За свою сравнительно  недолгую, но полную значительными  и сложными событиями жизнь,  особенно в период епископского  служения в Туре, Григорий общался  со многими королями и их  приближенными, с духовенством  и мирянами. Он ревностно занимался  делами своей епархии и, стремясь  поднять авторитет церкви, был  щедр на благотворительность,  улаживал распри между горожанами  Тура, восстановил церковь св. Мартина,  пострадавшую от пожара. Он объездил  почти всю Южную и Северную  Галлию, видел много городов и,  естественно, встречался с огромным  количеством людей. Все это  при его любознательности давало  ему большой материал для размышлений  над увиденным, вырабатывало качества  хорошего наблюдателя, пригодившиеся  ему при создании хроники.

 Свою «Историю франков»  Григорий Турский довел до  лета 591 г. Кроме нее он написал  много других работ, преимущественно  житийных, которые перечисляет в  эпилоге «Истории», носящем своеобразный  характер завещания потомству.  Год смерти Григория Турского  достоверно неизвестен. Предположительно  он умер в ноябре 593 или 594 г.

Раздел 3. «ИСТОРИЯ ФРАНКОВ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ПАМЯТНИК

 «История франков»  Григория Турского начинается  для современного читателя неожиданно  — от сотворения мира. Почти  вся первая ее книга представляет  собой краткий пересказ библейской  истории, а затем очерк истории  христианской церкви до времен  св. Мартина Турского (336— 397). Это  не случайность: так начиналось  большинство ранних средневековых  летописей. Историография в те  времена была жанром религиозной  литературы, и одним из важнейших  ее жанров. В ней господствовала  по сравнению с античной историографией  другая историко-философская концепция,  основанная на религиозном мировоззрении,  методика исследования исторических  фактов приобрела новый характер, изменился и круг исследуемых  вопросов. Задачей истории теперь  становится не исследование реальных  исторических фактов, а подбор  доводов для подтверждения Священного  писания. Она утверждала христианскую  концепцию истории рода человеческого:  от первородного греха к искуплению  его Христом и к грядущему  спасению. Всемирная история представлялась  подготовкой вселенского торжества  Христовой церкви, а изображаемые  недавние и современные события  — борьбой за это торжество.  Такая историко-философская концепция,  уже не имеющая ничего общего  с главными принципами античной  историографии, была выработана  отцами церкви в IV в. В свете ее греческий историк Евсевий Кесарийский написал краткую хронику, в которой свел воедино сведения по библейской и античной истории, а знаменитый Иероним перевел ее на латинский язык и продолжил; младший современник Иеронима — Павел Орозий развернул эту концепцию в «Семи книгах истории против язычников», по которым училось все средневековье. В эту рамку вставляли свое изложение все средневековые историки, в том числе и Григорий Турский.

 Следствие такой концепции  — важная роль, которая придается  событиям церковной истории. Именно  история победы христианской  церкви над язычниками — главная  тема ранних средневековых хронистов;  история государственных событий  — лишь фон и подкрепление  для нее. История Римской империи  (и ее предшественниц — Македонской,  Персидской и других империй)  занимает историка лишь постольку,  поскольку частичное воссоединение  человечества в империи есть  подготовка грядущего полного  воссоединения человечества в  лоне христианской церкви; а история  современных государств — постольку, поскольку они являются прямыми наследниками Римской империи. Содержание ранних средневековых сочинений — это описание распространения христианства среди язычников, торжества ортодоксального христианства над еретическими учениями, успехов праведных правителей и возмездии неправедным. Иногда эта тема выносится даже в заглавие: история англосаксов, написанная Бедой Достопочтенным в начале VIII в., имеет название «Церковная история народа англов», и по аналогии с ней сочинение Григория Турского в одной из старейших рукописей названо «Церковная история франков».

 Поэтому не приходится  удивляться, что Григорий Турский  формулирует свою задачу так:  первая цель — описать борьбу  праведников с язычниками, церкви  с ересями, королей с враждебными  народами; вторая — успокоить  читателей, боящихся приближения  конца света, показав им, как  еще мало прошло лет со времени  сотворения мира. Вслед за этим  он излагает свой символ веры, дабы будущий читатель не сомневался  в том, что он — правоверный  католик; апология католического  вероисповедания и защита его  от арианства, еще господствовавшего  в соседней вестготской Испании,  для Григория имеют первостепенную  важность, и диспуты с арианами  пересказываются им в дальнейшем  во всех подробностях. А заканчивает  свое сочинение он еще одним  пересчетом лет по пяти периодам  от сотворения мира до «двадцать  первого года нашего служения  епископом... тридцать первого года  правления короля Гунтрамна и  девятнадцатого года правления  короля Хильдеберта Младшего»:  т. е. до апреля или августа  594 г., когда Григорий кончил свой  труд.

 Историческая концепция  христианского средневековья не  только «задавала» историку начальный  и конечный рубеж его поля  зрения, но она побуждала его  соответственно распределять внимание  внутри этого поля зрения и  искать примеры божественного  вмешательства и руководства  на каждом шагу между этими  рубежами. В центре внимания Григория  находится не столько Франкское  государство, сколько галльская  церковь, а еще точнее —  турская церковь. Он прослеживает  ее историю с самого основания,  от епископа к епископу и  заканчивает свое сочинение резюмирующим  перечнем всех сменившихся за  это время епископов. Он старается  по этому образцу сообщать  о смене епископов и на других  галльских кафедрах, но здесь  ему не удается достичь полноты:  чем дальше кафедра от Тура, тем скуднее его сведения. Идентично  распределяется его интерес и  в отношении к светским событиям: междоусобицы, затрагивающие Тур  и турскую церковь, описаны  подробнейшим образом, а войны  на дальних германских границах — хотя бы их вели покровители Григория Сигиберт и Хильдеберт — едва упоминаются.

 В каждом сколько-нибудь  значительном событии Григории  усматривает божье вмешательство:  если погибает дурной человек,  то это для него — заслуженное  наказание, если праведный, то  для него — мученический вход  в царствие небесное. Наконец  Григорий никогда не упускает  случая описать чудеса (обычно  явленные мощами того или иного  святого); именно такими чудесами  для него подтверждается неусыпное  бдение божьего провидения над  верующими. Перед нами — раннесредневековое  христианство, распространяющееся  среди темного варварского простонародья,  привыкшего видеть в чуде лучшее  доказательство истинности своей  веры. Все эти чудеса, предсказания  и знамения, щедро описываемые  Григорием, в тогдашних условиях  были для глубоко верующего  католика-епископа, как и для его  паствы, полны большого значения  и смысла.

 Следует отметить, что  элемент чудесного играл значительную  роль во всей христианской  эстетике. Еще ранее апологеты  христианства II—III вв. (Тертуллиан, Лактанций и др.) уделяли много внимания знамению (знаковому образу). Знамение, говорил Тертуллиан, лишь тогда является знамением, когда оно необыкновенно чудесно. Чудо для христианских писателей — это знак божественной силы Подобной силой, по их утверждению, не обладают языческие боги, и проповедники христианства, в том числе и Григорий Турский, не упускают случая посмеяться над языческими античными богами, а многие свои «знаки» наделяют чудесными силами.

 С упрочением и распространением  христианства процесс наделения  святых церкви чудотворной силой  все более углублялся и занял  ведущее место в нарождающейся  средневековой культуре. Все многочисленные  нравоучительные и назидательные  рассказы о чудотворной силе  святых, мощах и чудесах, а также  разного рода знамениях и видениях  в сочинении Григория предназначались  для зримо-эмоционального воздействия  на умы в своей массе неграмотных  и невежественных христиан тогдашнего  варварского общества. Весь этот  арсенал наиболее доходчивых  и впечатляющих средств воздействия  на верующих, с помощью которых  служители церкви старались довести  до их сознания довольно сложные,  а порой и отвлеченные идеи  и догмы церковного христианского  вероучения, был направлен на  то, чтобы доказать им, еще недавно  язычникам, существование бога  и могущества божественной силы, а также неотвратимость божьего возмездия в отношении тех, кто сомневается в его существовании и не соблюдает установленных им законов.

 Христианская концепция  истории определяет и все оценки  событий и лиц, которые даются  Григорием. Критерий деятельности  всякого короля или вельможи  определяется прежде всего одним  — способствовал ли этот человек  процветанию христианской веры, католической церкви, и турской  епархии в частности. Король  Хлодвиг, хитростью завладевший  королевством рипуарских франков,  истребивший многих своих родичей  ради собственного единовластия, «ходил,— по выражению Григория,—  с сердцем правым перед господом  и делал то, что было приятно  его очам». Король Хлотарь,  который заживо сжег своего  мятежного сына Храмна с женой  и детьми и собственноручно  зарезал своих племянников, детей  Хлодомера, не вызывает у Григория  никакого осуждения, потому что  он уважал епископов, похоронил  с почетом св. Медарда, велел  покрыть оловом церковь св. Мартина  после пожара, перед кончиной  посетил Тур и принес турским  святыням много даров, и, что  для Григория очень немаловажно,  простил турской епархии податные  недоимки. О приверженности Григория  к боголюбивому Гунтрамну, несмотря  на многие его жестокие поступки, уже говорилось. А ненависть Григория  к Хильперику (человеку явно талантливому  и любознательному, чьи стихи  хвалил Фортунат и чьи добавления  четырех букв к латинскому  алфавиту, несомненно, были полезны  для более точного написания  германских имен и слов), объясняется  не только плохим отношением  Хильперика к турской кафедре,  но и его склонностью к савеллианской  ереси. Но к чести Григория  как историка необходимо отметить, что он не умалчивает ни  о позорных делах тех, к кому  он благоволит, ни о хороших  делах тех, кого он недолюбливает.  Он твердо помнит, что на нем  лежит обязанность донести события  современности до суда потомства  («...чтобы память о прошлом  достигла разума потомков, не  решился я умолчать ни о  распрях злодеев, ни о житии  праведников...» —1-е предис.), и  старается это делать честно  и нелицеприятно.