Иностранцы о культурной жизни Петербурга в петровскую эпоху

Петр I придавал большое значение изобразительному искусству: "Без живописца и градировального мастера,- говорил он,- обойтися невозможно будет понеже издания, которые в науках чиниться будут... имеют рисованый и градированы быть". И действительно, для печатания новых книг необходимы были "градировальные мастера", т.е. мастера гравирования; для широкого строительства молодого Петербурга нужны были архитекторы, для росписи стен, потолков и создания портретов - живописцы. Поэтому еще при Петре I возникает проект создания Академии художеств. В начале XVIII века при петербургской типографии была основана рисовальная школа при Канцелярии от строений, которые сыграли большую роль в подготовке молодых художников и вообще в развитии русского искусства.

Если в древнерусском искусстве художники, как правило, старались выразить религиозные представления в абстрактных образах иконописи, то мастера XVIII века, наоборот, реальный мир, живого человека сделали основой своего искусства, источником творчества.

Много нового внесли в историю русского искусства художники-граверы, работавшие в Петербурге.

Разнообразной и обширной стала деятельность русских скульпторов и резчиков. Многие из них нашли применение своего труда на стройках Петербурга.

Одним из первых русских скульпторов, работавших в молодом Петербурге, был выдающийся зодчий и скульптор Иван Зарудный, создавший скульптурные украшения для только что построенного Петропавловского собора.

Отличительной особенностью русской портретной живописи и скульптуры было стремление художников к правдивому показу человека, несмотря ни на какие требования заказчика или условности стиля. Это было характерно для творчества всех лучших русских мастеров эпохи, и это отличало их искусство от искусства иностранцев.

Таким образом, в культурной жизни Петербурга ярко проявились замечательные успехи русской культуры первой четверти XVIII века. Передовые деятели русской культуры, преодолевая преграды, которые ставил крепостнический строй, напряженно работали над развитием русской культуры и ее распространением.

Глава 2. Иностранцы о культуре и жизни Санкт-Петербурга

1. 1. Л.Ю. Эренмальм и Ф.Х. Вебер 

Приехав из родного Выборга в главный город Финляндии Або (финское название — Турку), по всей вероятности, в 1702 г. и поступив весной 1703 г. в Абоскую академию (университет), скорее всего, на юридический факультет, он учился там до 1707 г. По окончании курса Л. Ю. Эренмальм определился на гражданскую службу, а 8 января 1708 г. стал аудитором при артиллерии финляндской армии, которой командовал тогда генерал Г. Любеккер (Либеккер). В том же году Л. Ю. Эренмальм участвовал в крайне неудачном походе на Петербург, затем служил в выборгском гарнизоне и в июне 1710 г., со сдачей шведами крепости, оказался в русском плену. Будучи отправлен осенью в Петербург, он пробыл там до начала 1711 г., после чего его увезли в Москву. В июне 1712 г. швед, выкупившись, по его словам, из плена, вновь прибыл на берега Невы.21 С этого момента его следы теряются на довольно продолжительное время; он объявляется в Стокгольме только в 1714 г. (вероятно, где-то в России или на территории, ею контролируемой, ожидал возможности выехать в Швецию). По приезде в шведскую столицу Л. Ю. Эренмальм передал в королевскую Кансли-коллегию объемистую рукопись, посвященную России и составленную в 1712—1714 гг.

Судьба этого автографа неизвестна, но существует еще один авторский экземпляр, который Л. Ю. Эренмальм переслал спустя десятилетия своему другу. Этот экземпляр хранится теперь в Государственном архиве Швеции (Стокгольм); полный список, выполненный рукой Й. Седеръельма, есть в Библиотеке Упсальского университета (Швеция). Как сообщают сотрудники Государственного архива Швеции, сверившие стокгольмский и упсальский тексты, расхождения между ними — лишь орфографического характера. Большая (около 300 убористых страниц) рукопись, писанная готическими буквами на шведском языке, озаглавлена была самим автором так: “Заметки о нынешней силе и мощи Русского государства — численности населения, плодородии земли, устроенных мануфактурах, торговле, государственных доходах, имеющейся теперь сухопутной и морской милиции и некоторых иных основаниях, указанных в седьмой книге, — составлены в плену в 1710—1713 годах Л. Ю. Мальмом”.22

Автор принялся за труд о России из сугубо патриотических побуждений: его намерением было занять годы плена с их неизбежным вынужденным бездельем сбором информации об экономике и военных силах России, чтобы впоследствии предоставить шведскому правительству комплекс столь необходимой информации о стране, с которой Швеция находилась в состоянии затяжной войны. Сочинение состоит из Предисловия и семи глав, названных автором книгами, посвященных разным сторонам российской действительности. Оно является единственным подробным описанием страны на начало 1710-х годов, вышедшим из-под пера современника-западно-европейца. Насыщенная важнейшей и, как показывает сплошная проверка достоверности, почти всегда точной информацией, эта рукопись должна стоять в ряду самых ценных иностранных сочинений о Русском государстве эпохи Петра I. Здесь не место для развернутой характеристики всего обсуждаемого сочинения; мы посвятили ему несколько работ. Кроме того, оно изучено нами в подготовленной к печати специальной монографии. За последней, седьмой, книгой помещено в качестве приложения “Описание города Петербурга, вкупе с несколькими замечаниями”, публикуемое здесь. Л. Ю. Эренмальм, готовя рукопись для шведского правительства, уже был знаком с “Точным известием...” и отозвался о нем следующими словами: “Напечатанное в 1713 году описание города Петербурга может быть названо довольно точным, но приведенные там суждения о министрах представляют весьма незначительную ценность”. 12 Это подтверждение надежности важно само по себе как единственное свидетельство заинтересованного современника, тоже побывавшего на берегах Невы в те самые годы. Мнение о невысоких достоинствах характеристик, данных немцем российским деятелям, здесь звучит глухо, но Л. Ю. Эренмальм в основном тексте трактата сам предложил гораздо более развернутые характеристики, которые с большим основанием могут быть названы уникальными, не имеющими себе равных среди прочих подобных современных эпохе изображений (таковы созданные шведом характеристики Петра I, А. Д. Меншикова, Б. П. Шереметева, Ф. М. Апраксина, М. М. Голицына, К. И. Крюйса, Я. В. Брюса и др.). Без сомнения, весьма сдержанная оценка характеристик, помещенных в издании 1713 г., имеет свой резон: ведь мы уже знаем, что анонимный немецкий автор составлял свой труд по заданию русских властей. Первоначальным намерением шведа было рассказать на страницах трактата о нескольких главнейших городах России, однако позднее он отказался от такой мысли, и Петербург стал единственным городом, получившим под пером Л. Ю. Эренмальма систематическое изображение: “Я решил полностью во всех частях описать только Петербург, поскольку местоположение этого города многим неизвестно, а рассказы о нем столь различны, и поэтому он заслуживает быть отмеченным, ибо здесь со временем будет, вероятно, стапель и склад для крупнейшей в России торговли; само описание находится в конце этого трактата”. 13 И еще: “Это место заслуживает... наибольшего размышления из-за происшедших там больших изменений, а также тех последствий, которые может повлечь за собой переход его к России”. 14 Особо отметим замечательное совпадение: шведский военнопленный первый раз находился в Петербурге одновременно с автором “Точного известия...” — тоже с осени 1710 по начало 1711 г. Похоже, что, будучи знаком с “Точным известием...”, Л. Ю. Эренмальм намеренно избежал многих повторов, но привнес дополнительно ряд деталей и наблюдений, опущенных или упущенных предшественником. Относительно первого немецкого описания С. П. Луппов справедливо заключил: особенное его значение состоит в том, что оно знакомит с городом в момент завершения первого этапа его строительства (по определению И. Э. Грабаря — “деревянного”); 15 второй этап начался именно в 1710—1711 гг., когда после Полтавского триумфа, позволившего уверенно рассчитывать на благоприятный исход Северной войны и сохранение отвоеванной Ингерманландии (Ижорской земли), приступили к проведению мероприятий по регламентации застройки города. 16 Эта оценка может быть отчасти распространена и на составленное Л. Ю. Эренмальмом описание. Вполне естественно, что впечатления шведа от юного города на Неве оказались шире рамок собственно описания, приложенного к трактату. На его страницах мы встречаем многочисленные сведения о Петербурге, о находившихся там деятелях, об общественной, культурной жизни и многом другом. Точно так же дело обстоит с “Преображенной Россией” Ф.-Х. Вебера, где сведения о Петербурге далеко не исчерпываются приведенными в заимствованном (в основных частях) у Геркенса описании. Однако при всей бесспорной ценности таких сведений, там и сям рассыпанных по немецкому и шведскому сочинениям, ознакомление с ними не предусмотрено задачей настоящей книги.

Точно так же дело обстоит с “Преображенной Россией” Ф.-Х. Вебера, где сведения о Петербурге далеко не исчерпываются приведенными в заимствованном (в основных частях) у Геркенса описании. Однако при всей бесспорной ценности таких сведений, там и сям рассыпанных по немецкому и шведскому сочинениям, ознакомление с ними не предусмотрено задачей настоящей книги. В Швеции Л. Ю. Эренмальм едва ли не сразу поступил на гражданскую службу — стал личным секретарем президента Кансли-коллегии Арвида Горна (Хорна, Хурна). Биографы Л. Ю. Эренмальма не без основания полагают, что предоставлению этой должности совсем еще молодому человеку немало способствовала посвященная России рукопись — ведь шведские правящие круги остро нуждались в достоверной систематической информации о Русском государстве, а добыть ее было весьма затруднительно.23

В конце 1719 г. наш автор был возведен в дворянское достоинство, с которым и получил фамилию Эренмальм (можно думать, что эта высокая честь была оказана тоже не без связи с огромным и небезопасным трудом, вложенным в трактат о России). Род Л. Ю. Эренмальма стал № 1759 в “доме дворянского сословия” Шведского королевства. Затем Л. Ю. Эренмальм длительное время энергично занимался общественной и государственной деятельностью, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, пока наконец 22 января 1747 г. не был назначен на очень высокий пост ландсхёвдинга (губернатора) лена (губернии) Або—Бьернеборг. Правда, спустя считанные месяцы он по политическим мотивам подал в отставку, затем прожил на покое еще почти три десятка лет и скончался в Або 21 сентября 1774 г. Это был разносторонне образованный человек, обладавший незаурядными способностями, к тому же истинный патриот, не жалевший сил для блага родной страны. По мнению М. Г. Шюбергсона, Л. Ю. Эренмальма “следует расценивать как одного из наиболее достойных памяти людей [в Финляндии] прошлого столетия”.24

Фридрих Христиан Вебер (Weber; ? — 1739) — ганноверский резидент при русском дворе в царствование Петра Великого. После того как ганноверский курфюрст Георг стал английским королём, представлял в Петербурге интересы английского двора.

1714 год — Вебер прибыл  в Петербург и пробыл там  до 1717 года, когда отправился в  Ганновер для получения инструкций. Вернувшись в Петербург в том  же году, он пробыл в России  ещё два года и выехал окончательно  за границу в октябре 1719 года. Сообщаемое во всех сочинениях, в которых говорится о Вебере, известие, что он после кончины  Петра провёл ещё несколько  лет в России, не подтверждается  никакими данными. Значение посольства Вебера в дипломатическом отношении весьма невелико, но мы обязаны ему одним из замечательнейших источников для характеристики петровских реформ; записки его о России, вышедшие под заглавием «Das Veränderte Russland», в 3-х томах, в 1721, 1739 и 1740 годах, обратили на себя уже внимание современников. Первая часть вышла четырьмя изданиями (1721 и 1729 г., в Ганновере, 1738 и 1744 г. во Франкфурте и Лейпциге) и была переведена несколько раз на французский и английский языки. Сочинение это есть сборник самых разнообразных сведений о России того времени.25

Обходя молчанием политические и военные события, автор в первом томе, излагая события до 1720 года, обсуждает значение петровской реформы, которой придаёт громадное значение; второй том обнимает историю последних лет петровского царствования; третий — 1725—1730 годы. Сочинение это, благодаря знакомству автора со всеми выдающимися русскими людьми того времени, даёт нам интересную картину внутреннего преобразования России. Особенно важное значение имеет, однако, лишь первый том, так как второй и третий писаны автором не на основании личных наблюдений. В 1880 году профессор Э. А. Герман издал донесения Вебера (хотя далеко не все), хранящиеся в ганноверском архиве: «Zeitgenössische Berichte zur Geschichte Russlands. Peter der Grosse und der Zarewitsch Alexei, vornehmlich nach und aus der gesandschaftlichen Correspondenz Friedrich Christian Webers» (Лейпциг). Заглавие не вполне точно, так как, кроме дела царевича Алексея, в донесениях этих затрагивается и многое другое. Они служат как бы дополнением к запискам Вебера, заключая в себе данные для политической истории России. Кроме массы драгоценных данных для истории отношений между Петром и Алексеем мы находим много сведений об отношениях России к Англии, о быте и учреждениях русских, о взглядах общества и народа на петровскую реформу и т. д. В общем, мнение Вебера о Петре и России более оптимистично в его большом труде, чем в донесениях. Первый том сочинения Вебера, за исключением интересного предисловия и приложений, переведён на русский язык Барсовым, в «Русском Архиве» 1872 г.

2. 2. П.Г. Брюс и О. де ла Мотре

Свою долгую и богатую событиями жизнь П. Г. Брюс описал в воспоминаниях, охватывающих время с 1704 по 1745 г.; в 1782 г. их опубликовала его вдова на английском языке под названием “Мемуары Питера Генри Брюса, эск[вайра], офицера на службе Пруссии, России и Великобритании, содержащие известие о его путешествиях по Германии, России, Татарии, Турции, Вест-Индии..,”. Спустя два года увидел свет немецкий перевод с этого издания. Интересно, что П. Г. Брюс, родившийся в Вестфалии и служивший в прусской армии, считал родным языком немецкий, на нем вел свои записки и только в 1755 г., на склоне лет, перевел их на английский. Российскую часть мемуаров использовал для “Истории царствования Петра Великого” Н. Г. Устрялов, нашедший в них ряд неточностей. Однако вместе с тем исследователь относил шотландца к “наиболее замечательным” “иноземцам, служившим в России и писавшим о Петре Великом по возвращении в отечество”. Скорее всего, прав автор восьмого выпуска “Библиографических отрывков”, так объяснивший природу допущенных П. Г. Брюсом промахов: "...первоначальные его заметки были описываемы, вероятно, вкратце, а впоследствии, при переводе их, сведении в одно целое и изложении событий в большей подробности, легко могла ему изменить память”.26

Добавим, что стремление к “большей подробности” побудило шотландца и произвести некоторые заимствования из труда современника Ф.-Х. Вебера; мы учтем это в комментарии. П. Г. Брюс, оставивший пространные и содержательные воспоминания о своем пребывании в России, много места уделил описаниям городов, быта и нравов населения, перипетиям службы, в том числе Персидского (1722 — 1723 гг.) похода, предложил развернутые характеристики видных российских деятелей, сцены из придворной жизни и многое другое. На невских берегах он впервые появился весной 1714 г. и прожил здесь, по-видимому, два года: 25 марта 1716 г. он, по собственным словам, отправился с армией в Западную Европу.

Пробыв за пределами России полтора года, в октябре 1717 г. шотландец вернулся в Петербург и, насколько можно судить, надолго не отлучался из города до самого конца 1721 г., когда был вызван в Москву. Оттуда совершил путешествие на юг — в Персидский поход и вернулся в старую российскую столицу в феврале 1724 г.27 Спустя три месяца П. Г. Брюс выехал из Москвы вслед за царем, направлявшимся в Петербург, однако из Новгорода повернул на Ригу, а там сел на судно и 17 августа 1724 г. достиг Шотландии. Публикуемая в настоящем издании часть мемуаров датирована автором 1714 — 1716 гг., но текст содержит и сведения, заставляющие внимательно разобраться в хронологических рамках запечатленной шотландцем информации о Петербурге и его жизни. Наблюдения, необходимые для временных привязок, мы сделали в комментарии к переводу.

Устанавливается, между прочим, что самые поздние сведения о городе на Неве у П. Г. Брюса относятся ко времени не ранее осени 1723 г. Значит, кое-какие (единичные) факты были получены из вторых рук. Указанное обстоятельство побудило нас поместить текст шотландского офицера между двумя польскими — 1720 и 1726 гг. Основное содержание рассматриваемого текста не относится к топографии и общему облику города. Гораздо более в нем привлекают живые и явно оригинальные картины петербургского быта, взаимоотношении между людьми, оказавшимися в поле зрения и интересов любознательного иноземца.

Наш вывод относительно достоинств этого источника состоит в том, что П. Г. Брюс оставил интересный и содержательный документ, имеющий значение для дальнейшего изучения истории раннего Петербурга. Помещенные в “Мемуарах” сведения вполне достоверны. Труд был опубликован спустя почти 60 лет, и следовало считаться с возможностью более поздних вставок, основанных на вторичных источниках. Однако таковых мы не обнаружили вовсе (исключая, разумеется, упоминания о некоторых событиях, случившихся в России после отъезда из нее автора; они свидетельствуют о неутраченном интересе шотландца к стране, где он провел 13 лет жизни). При условии внимательного отношения к датировке того или иного наблюдения мемуариста в пределах десятилетия изложенные им сведения вполне надежны и могут быть полезны исследователям.