Историческая мысль в России

Вопрос о времени возникновения  научного исторического знания в  России до сих пор остается предметом  полемики в отечественной историографии. Начало исторической науки связывается с созданием Петербургской Академии наук, с написанием первого обобщающего труда по русской истории В.Н. Татищевым, и с публикацией "Истории Государства Российского" Н.М. Карамзина. В последнее время А.П. Богдановым высказано мнение о том, что начало исторической науки в России связано с деятельностью историков последней трети XVII в, в частности, "Скифская история" Андрея Лызлова. Можно со всем основанием говорить, что эта работа, так же, как и труды таких петербургских академиков середины XVIII в., как Г.Ф. Миллер или А.Л. Шлецер представляют собой нетипичные для средневековой исторической мысли произведения, имеющее основные признаки исторического исследования. Однако для полноценного функционирования исторической науки как системы получения и распространения знаний необходимы не столько научные прозрения одиночек, сколько наличие определенной профессиональной исторической корпорации, ее включенность в научную и образовательную структуру общества, существование и взаимодействие школ и направлений.

Не только для XVII в., но и для XVIII в. говорить о существовании такой  системы нельзя. В сущности, в этом смысле историческая наука как система начинает развиваться в России не ранее 20—30-х гг. XIX в. В то же время нельзя отрицать того, что многие исторические произведения, написанные в XVII—XVIII вв., носят принципиально иной характер, чем исторические сочинения средневековья. Поэтому кажется наиболее рациональным рассматривать конец XVII в., весь XVIII и начало XIX в. как период становления исторической науки в России.

При этом решающий сдвиг от религиозной  средневековой историографии в  сторону историографии научной произошел, безусловно, во второй трети XVIII в. и явился результатом, с одной стороны, социальных и культурных сдвигов в результате петровских преобразований, с другой стороны, мощного воздействия на образованную светскую верхушку русского общества комплекса идей, обобщенно определяемого как европейское Просвещение. Совокупность этих факторов способствовала отходу от средневекового провиденциализма и развитию рационалистической системы понимания истории.

Важной особенностью этапа становления исторической науки в России стало ее формирование в рамках двух течений, различных по своему происхождению. Первое течение развивается в рамках деятельности Петербургской Академии наук, представителями этого течения являются историки-профессионалы главным образом иностранного, немецкого происхождения. Второе течение – это отечественные историки-самоучки, наиболее талантливые из которых сумели создать первые обобщающие труды по русской истории.

Среди иностранных ученых, приглашенных а разные годы для работы в Академию наук, наибольшую роль в становлении русской исторической науки сыграли Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлецер.

К числу их безусловных заслуг следует  отнести следующие:

1. Привнесение и распространение в России рационалистического взгляда на историю.

2. Применение самых передовых  по тому времени приемов и  методов работы с источниками,  их научной критики, принципов  построения научных исследований.

3. Организация целенаправленной  работы по поиску, систематизации, научной обработке и публикации источников по русской истории, особенно по древнейшему периоду. Введение в научный оборот ценнейших материалов летописного и актового характера, в том числе и "Повести временных лет.

4. Проведение оригинальных исследований  по частным сюжетам русской истории.

5. Распространение в Европе достоверных  знаний о русской истории. Особенно  велика здесь заслуга А.Л. Шлецера,  ставшего по возвращении в  Германию одним из создателей  немецкой школы русистики.

Именно с именем этих ученых связано  появление национального мифа русской историографии – «норманнской теории». Необходимо принять во внимание, что в выдвижении подобной точки зрения решающую роль играли не идеологические, а чисто научные причины, Это, прежде всего реальное состояние обнаруженных русский источников и господствовавшая в европейской исторической науке того времени так называемая теория завоевания. Более того, при всей ошибочности варяжской версии сам факт ее выдвижения сыграл в конечном итоге позитивную роль в становлении отечественной исторической науки, став мощным стимулом для полемики, двинувшей вперед все историческое знание в стране.

Отечественные историки XVIII в. в отличие  от своих иностранных коллег являлись в науке дилетантами. Как правило, исследовательская деятельность совмещалась  у них с государственной службой, иногда весьма заметной. Обратной стороной дилетантизма, оказывались ошибки в работе с источниками, неверная трактовка тех или иных сюжетов. При этом все эти историки рассматривали историю с монархической точки зрения, первой целостной концепции развития русской истории. Все они сходились в том, что монархия выступает главной движущей и организующей силой русского исторического процесса, однако само понимание монархии было различным.

По праву первое место среди  этих историков отводится В.Н. Татищеву. Его "История Российская" явилась первым нелетописным систематизированным изложением русской истории с древности почти до конца XVI в. Изложение проведено с последовательно рационалистических позиций, основано на уникальных источниках, часть которых была впоследствии утрачена. Монархия понималась им как наиболее рациональный способ организации общества, обеспечивающий в максимально возможной степени интересы всего общества, поэтому, прослеживая историю российской государственности, В.Н. Татищев красной линией ее развития считал как раз нарастание организованности, управляемости обществом со стороны верховной власти в лице князя, великого князя, царя, наконец, императора. При этом монархизм В.Н. Татищева носил ярко выраженный дворянский характер.

Князю М.М. Щербатову принадлежит  вторая попытка дать целостное хронологическое  описание русской истории (его «История Российская» доводит изложение политической истории России до XVII в.). Новаторство Щербатова в том, что наряду с летописями он первым широко использовал разнообразный актовый материал.

Щербатов дает иную трактовку монархического принципа и в соответствии с этим иную, зачастую диаметрально противоположную по отношению к татищевской "Истории", оценку событий и персонажей отечественной истории. На его исторические взгляды решающее влияние оказало убеждение в ключевой роли в историческом процессе морально-этических принципов, воплощенных не только в монархии как институте и в царе как личности, но и в потомственной, родовитой аристократии как хранительнице и носительнице этих высших этических ценностей и высшего, подлинного знания. Морально-аристократический монархизм стал для М.М. Щербатова основой его "Истории Российской". Отсюда критическое отношение к дворянской России Петра I и высокая оценка допетровской, традиционно-сословной Руси с игравшей значительную роль в управлении Боярской Думой.

И.Н. Болтин, третий виднейший отечественный  историк XVIII в., в отличие от своих  коллег не оставил после себя каких-либо монументальных обобщающих трудов или отдельных статей исследовательского характера. Общий взгляд И.Н. Боптина на русскую историю весьма близок позиции В.Н. Татищева и резко противостоит М.М. Щербатову. Однако наиболее ценным в творческом наследии И.Н. Болтина оказались те его оригинальные подходы и соображения, которые впоследствии развивались в отечественной историографии XIX в. К их числу относятся:

1. Широкое применение сравнительно-исторического  подхода, позволившего сделать  вывод о значительной идентичности  исторического развития России и большинства западноевропейских стран.

2. Идея исключительной роли географического фактора - как с точки зрения неблагоприятных климатических условий, так и постоянной внешней опасности.

3. Подчеркивание роли колонизации  в русской истории, которая носила характер не завоевания, а мирной ассимиляции.

Успехи, достигнутые в развитии исторического знания в России к  концу XVIII в., во многом подготовили  тот итоговый для данного этапа  труд, которым стала "История Государства  Российского" Н.М. Карамзина.

Труд Н.М. Карамзина стал наиболее чистым воплощением морально-нравственной концепции власти вообще, монархической — в частности. Историк последовательно проводит одну мысль: "Только власть, базирующаяся на твердом нравственном основании евангельских истин, способна облагодетельствовать народ и обеспечить величие державы". Такой властью он и считает русское самодержавие как особую, отличную от европейских, форму монархии, основанную не на насильственном приведении людей к добру, а на тесном внутреннем духовном единении монарха и народа, исповедующих одни и те же православно-христианские принципы.

Исключительно важную роль на этом последнем  отрезке переходного к научному этапу развития русской историографии  сыграли критическая деятельность так называемой скептической школы с ее главой М.Т Каченовским и исследования М.П. Погодина, основным сюжетом для которых послужил вопрос о достоверности источниковой базы карамзинского труда. Их деятельность обозначила недостаточность и гносеологическую ограниченность господствовавшей до сих пор рационалистической методологии, рассматривавшей историю исключительно как реализацию "страстей разума".

Особое влияние на развитие исторической мысли в России сыграл спор западников и славянофилов. Несмотря на то, что  эта дискуссия не носила научно-исторический характер, она оказала огромное влияние на формирование собственных мировоззренческих позиций тех или иных профессиональных историков, придала определённую направленность мышлению и отчасти сформировала основное направление исторических интересов целого поколения русской интеллигенции. Сопоставление русской и европейской истории, поиск ответа на вопрос о характере и причинах своеобразия (или отсутствия такового) русской истории превращается с 30—40-х гг. в явный или подспудный мотив деятельности историков разных направлений и интересов.

Первооснователем дискуссий о  судьбе России в русском обществе выступил П.Я. Чаадаев. Публикация осенью 1836 г, первого из его восьми "Философических писем" стала толчком для кристаллизации существовавших прежде в латентном состоянии позиций будущих западников и славянофилов.

Принципиально важно для последующего развития исторической науки в России в дискуссии западников и славянофилов то, что в ее ходе был поставлен вопрос о методологической основе исторического знания. Это означало обращение к философии истории, попытку применения тех принципов, что были разработаны в немецкой философской мысли, прежде всего — в учении Гегеля. Собственно говоря, по-разному интерпретированная философия истории Гегеля легла в основание исторических взглядов и западников, и значительной части славянофилов.

Большое, временами даже центральное, место, уделенное в  ходе споров проблемам духовного  своеобразия русской истории, особенностям национальной психологии европейцев и русских, стимулировало развитие культурно-исторического подхода к истории, до сих пор отсутствовавшего в отечественной историографии.

И западники, и славянофилы  признали сравнительную отсталость николаевской России по отношению к  западноевропейским государствам. Однако предложенное обоими течениями объяснение характера и причин таковой отсталости оказалось во многом противоположным.

С точки зрения западников, экономическая и культурная отсталость России, архаичность ее политических форм носят не абсолютный, а относительный характер. Они порождены неблагоприятными природными и внешними факторами развития страны (природно-климатические трудности, внешние вторжения, среди которых особо регрессивную роль сыграло татаро-монгольское завоевание). Общая линия развития России не имеет принципиального отличия от пути европейской цивилизации. На самом деле Россия отстает от Запада лишь по времени, а не по характеру своего развития. Однако само это временное отставание не носит непреодолимого характера.

Основные идеи славянофилов сводились к следующим:

1. Существование в России особого культурного мира главной характеристикой которого является доминирование чувственно-эмоционального начала над рациональным. Причиной этого являются естественно-природные условия и особенности православного восприятия мира.

2. Практически полное отсутствие влияния на православную русскую культуру античного наследия Греции и Рима.

3. Доминирование в национальной психологии русского народа коллективистских начал.

4. Оригинальный характер русской самодержавной монархии как государственного института, базирующегося на духовном единстве монарха и народа и разделении внешней материальной власти (ее источником является монарх) и внутренней духовной власти (источником которой выступает сам народ).

5. О развитии России не через конфликт и насилие как это происходило в Европе, а через согласие и компромисс государства и народа.

В данном контексте принципиально  важно отношение западников и  славянофиов к личности Петра  I: если первые делали акцент на европейскую сущность реформ, попытку догнать Европу, то вторые, признавая необходимость этих преобразований, концентрировали особое внимание на том духовном расколе, общества, отделившего власть и правящее дворянское сословие от народа.

Суммируя, можно сказать, что славянофильская историософия в основе своей носила культурно-исторический характер. И поэтому данная в работах славянофилов трактовка тех или иных проблем русской истории при всей ее спорности способствовала общему расширению познавательного поля российской исторической науки, в которой до сих пор политическая история явно доминировала над историей духовной.

В то же время можно констатировать, что в области исторического  знания в 40—50-е гг. произошел качественный важнейший сдвиг - с этого времени можно говорить о существовании полноценной исторической науки.