Первая мировая война в освещении русской прессы

В условиях обилия печатных средств массовой информации шпионаж приобретает свои особенности. Теперь шпиону не обязательно было действовать в личном контакте с информаторами, ими становились газеты и журналы. Это, в свою очередь, способствовало формированию специальных навыков, критическому отношению к получаемой информации, а также навыков аналитической работы. Однако не стоит приуменьшать роль устных сообщений в форме сплетен и слухов, которые зачастую перекочевывали и на страницы периодических изданий.

Таким образом, мы приходим к выводу, что шпионство является частью того, что называют психологической (или же информационной) борьбой (или войной). В этой связи представляется, что данный аспект в контексте многих войн XIX – нач. XX вв., а возможно и более ранних периодов, является малоизученным.

Говоря о способах ведения шпионажа, необходимо отметить, что здесь речь пойдет преимущественно о немецком шпионстве, так как в условиях Первой мировой войны оно приобрело огромное значение и огласку в печати, а также повлияло на целый ряд громких судебных процессов.

Между тем, вполне возможно обозначить основные способы добывания информации немецкими шпионами. Перечислим их: 1) Подкуп лиц, хранящих секретные документы48; 2) Кража (при благоприятном случае) этих документов49; 3) Снимки военных сооружений и окружающей их местности потайными фотографическими аппаратами50; 4) Выпытывание нужных сведений во время незначительных разговоров с искусным наведением собеседника на нужную тему51.

Последний из перечисленных способов добычи информации развивает автор статьи «Наша болтливость» в одном из номеров «Русского инвалида». Точное имя автора определить непросто, так как под псевдонимом «Зритель» могли скрываться в изучаемый период три человека: Манухин Сергей Иванович, Марголис Иосиф Арсеньевич, Лазаревский Иван Иванович52.

Автор замечает, что «… достаточно раз проехать хоть по одной железной дороге, прилегающей к театру войны и быть хоть немного внимательным, чтобы собрать обильный запас сведений, так нужных противнику… косвенными пособниками шпионажа у нас являются болтуны. В число их попадают многие и не подозревающие этого… кроме величайшего преступления перед родиной ведь все эти лица и сами себе громадный вред приносят; выигрывают только одни враги, да «ловящие в мутной воде рыбу»53.

Из этого следует вывод: «… Нужно же сознать, что иногда от одной неосторожной фразы зависит исход, быть может, целого сражения или прибавится количество напрасных жертв в несколько раз. А ведь главная борьба еще впереди! Надо хоть теперь зажать рты всем болтунам и отнестись к ним с крайней суровостью»54.

Один из способов ведения психологической борьбы также нашел свое отражение на страницах «Русского инвалида», на этот раз в виде предупреждения от Главного Управления Генерального Штаба: «Через нейтральные страны делаются попытки распространять в народ зловредные и возмутительные по своему содержанию воззвания, в которых изображением своих побед в крайне преувеличенных красках враги наши стараются воздействовать на общественное мнение в смысле необходимости заключения мира. Воззвания эти, дабы избежать цензуры и задержания, вкладываются тайным образом в разные предметы, провозимые из-за границы и поступающие в общую продажу и по внешнему виду не внушающие никакого подозрения»55.

Таковы были основные способы добывания важных сведений и распространения дезинформации противником, главным образом Германией.

Подобные настроения (т.е. шпиономания) были свойственны любой армии и любой стране на первом этапе войны. Исследователь О.Р. Айрапетов, ссылаясь на статью А.А. Свечина в «Русском инвалиде», показывает негативное влияние этого явления: «Надо опасаться легенд о шпионах - они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство… Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмо­сфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены - нехороший страх; все это свидетельствует прежде всего о растущей неуверенности в своих силах… Ум человеческий отказывается искать простых объяснений грозным явлениям. Серьезные неудачи порождают всегда и большие суеверия. В числе таковых, тесно связанных с поражением, наиболее видное место занимают суеверия о шпионах… Жертвы нужны - человеческие жертвы - объятому страхом людскому стаду»56.

Таким образом, мы приходим к выводу, что шпиономания вовсе не была чисто русским явлением, как можно было бы подумать. Данное явление было не менее широко распространено и в странах Европы во время Первой мировой войны. Но, как верно подметил О.Р. Айрапетов, нигде кроме России во время войны за измену Родине и шпионаж в пользу Германии не судились военный министр и ближайшие к нему сотрудники. «Дело Мясоедова» и «Дело Сухомлинова» (иногда объединяемые в одно) явились печально известными и громкими образцами постановочных судебных процессов. К тому же, есть основания полагать, что шпиономания стала одним из важных факторов, приведших к подрыву легитимности и падению самодержавия в России в ходе февральских событий 1917 года.

2.2. Отражение в прессе борьбы  с "немецким засильем".

С вступлением России в Первую мировую войну получившее в России широкое распространение немецкого землевладения и землепользования, а также предпринимательской активности в торгово-промышленной сфере встретило серьезные препятствия. Пресловутое «засилье немечества» стало слишком привлекательной во всех отношениях темой, чтобы ее не использовать и не свалить на вчерашних союзников ответственность за все беды страны и не попытаться решить за их счет свои насущные проблемы.

«Высочайшим» указом от 28 июля 1914 г. о правилах, которыми Россия будет руководствоваться во время войны, прекращалось действие всяких льгот и преимуществ, предоставленных в свое время подданным «неприятельских государств». Органам власти предписывалось задерживать тех из них, которые состоят на действительной военной службе или подлежат призыву, в качестве военнопленных, а также предоставлялось право высылать «вражеских подданных» из пределов России и отдельных местностей. Проживавшие в России лица немецкой национальности уже не рассматривались в качестве одной из категорий иностранцев русскоподданных, а как подданные воюющей с Россией державы или как потомки таковых. В связи с этим во внутриполитической конъюнктуре произошли серьезные изменения, и вчерашним высокопоставленным германофилам пришлось срочно открещиваться от прежних взглядов и искать поводы для демонстрации своего патриотизма. Шумиха вокруг «немецких привилегий» подходила для этого как нельзя лучше. Инициативу проявило Министерство внутренних дел, что свидетельствовало об организованном и официальном характере кампании по борьбе с «немецким засильем». 10 октября 1914 г. министр внутренних дел Н. А. Маклаков препроводил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». С первых строк документа его авторы безапелляционно утверждали, что «стремительное увеличение немецкого землевладения... должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на... западные окраины». Как непреложный факт провозглашалось и то, что проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии — сжечь его», нисколько не смущаясь тем, что установлено это было «по неподдававшимся проверке данным». Согласно столь же достоверному источнику информации, в Бессарабии новая железная дорога прошла исключительно по немецким колониям и даже «образовала особый угол для того, чтобы прорезать их центр», в то же время «минуя русские села с такой тщательностью, что ни одно из них не оказалось к ней поблизости». Объяснялось подобное безобразие происками местного земства, «всецело находящегося в руках немецких колонистов»57.

Конкретные предложения Н. А. Маклакова предусматривали, во-первых, распространение ограничительных мер в отношении немецких колонистов на все западные губернии, во-вторых, содержали не только запрет на приобретение указанной категорией собственников нового земельного имущества, но и впервые вводили в государственную практику принцип принудительного отчуждения уже существующих владений на основании национальной принадлежности их собственников. При этом авторы проекта признавали, что ими предусматривается «доселе не свойственное России» начало обратного действия ограничительных законов, но, не отрицая суровости планируемых шагов, считали их необходимыми58.

 Однако  приоритет в постановке вопроса  о необходимости борьбы с «германизмом  в русской жизни» принадлежал  прессе. Наступательный характер  здесь задавало «Вечернее время», которое 1 сентября 1914 г. напечатало  открытое письмо «группы русских»  с призывом к «бескровной борьбе  с немецким началом в России». Один из активных сотрудников этой газеты Ф. Оссендовский впоследствии писал, что он «вел борьбу с германцами во всех отраслях нашей жизни, пользуясь материалами и денежными средствами, предоставленными Н. А. Второвым, А. И. Гучковым, польскими деятелями и др.»59. Столь же воинственные позиции занимало и «Новое время», наиболее значимым вкладом которого в борьбу с германизмом стала публикация списков сенаторов с немецкими фамилиями летом 1915 г. По свидетельству современников, «эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты»60. Большой общественный резонанс получили и напечатанные в «Русском Слове» две обширные статьи А. И. Куприна об «исконном бесправном 10-миллионном населении Прибалтийского края», попранном «господской пятой» нескольких «десятков баронских родов» и почти миллионом немцев-горожан. В действительности все население прибалтийских губерний к этому времени не достигало и 3 млн, а проживавших там немцев насчитывалось около 150 тыс.61 В сознании обывателя настойчиво формировался образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны.

С первых же дней войны на страницах российской прессы стал формироваться неприглядный образ беспощадного и коварного врага. Кампания началась в связи с жестоким обращением немцев с оставшимися в Германии иностранцами. С началом крупномасштабных военных действий рассказы и слухи о «немецких зверствах» умножились. Поступавшие в связи с этим из Ставки в МИД России обширные материалы обрабатывались, а составленные на их основе памятные записки распространялись за границей62. Неудивительно поэтому, что в России имели место уличные эксцессы вроде разгрома здания немецкого посольства в Петербурге. Министерство иностранных дел в своей докладной записке Николаю II назвало этот факт «ужасающим и прискорбным событием».

Огульное отрицание всего немецкого перекинулось и на интеллигенцию: различные научные общества стали исключать из своей среды германских и австрийских ученых. Очень быстро это обличение всего немецкого обратилось и против немецких элементов внутри России.

Увы, в условиях нагнетания антинемецкой истерии борьба с «немецким засильем» скоро вышла из рамок «бескровной». Наиболее сильным проявлением антинемецких настроений стали майские события 1915 г. в Москве. «Во второе лето Великой европейской войны, в конце мая 1915 года, в первопрестольной столице бывшего российского государства в Москве, произошел грандиозный погром. Били немцев, — вспоминал позднее чиновник особых поручений при МВД Н.П.Харламов. — Погром продолжался три дня, с 27 мая по 29 мая, и сопровождался зверским убийством пяти лиц немецкого происхождения в том числе четырех женщин. На лучших улицах Москвы: Тверской, Петровке, Кузнецком мосту, Мясницкой и многих других, а также в роскошных зданиях торговых рядов были разгромлены все торговые помещения, имевшие иностранные вывески»63. Всего было разгромлено 732 помещения: магазины, склады, конторы и частные квартиры, а нанесенный ущерб составил более 50 млн руб.64 От погрома пострадали не только австро-немецкие подданные: толпа громила все магазины и конторы с иностранными вывесками, независимо от подданства или национальности их владельца, а в некоторых случаях и «даже чистокровных русских»65. По мнению Харламова, именно пресса «подготовила и воспитала то чрезвычайное озлобление, которое немцы и все немецкое встречали в московских низах.

Не стояла в стороне от начавшейся антинемецкой кампании и российская «общественность». Начало войны явилось толчком к появлению в стране различных «патриотических» обществ, из которых наиболее выделялись столичные. В Петрограде действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью содействие «самостоятельному развитию производительных и творческих сил России, ее познанию и просвещению», а также стремление освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья»66.

С 19 февраля 1916 г. Общество приступило к изданию журнала «1914 год (Известия Общества 1914 года)».

В Москве такая же деятельность била ключом в обществе «За Россию», которое постоянно публиковало списки «вражеских германских фирм» в Москве, «желая выяснить размеры в городе немецкого засилья». Был издан специальный справочник «Германские и австрийские фирмы в Москве на 1914 год», в котором были приведены домашние адреса и телефоны и даже местоположение подмосковных дач хозяев и руководителей фирм.

Полную поддержку взятого правительством курса на ликвидацию в стране «засилья немечества» выразил черносотенный лагерь. При этом правые совершенно не смущались тем обстоятельством, что вплоть до 1914 г. германофильские настроения бурно процветали именно в их среде, а черносотенные лидеры и идеологи неоднократно, причем в свойственной им ультимативной форме, предостерегали правительство от конфронтации с западным соседом, видя в «старинных отношениях с Германией... могучий оплот монархического принципа среди кругом бушующего моря революций». Разразившаяся война в корне изменила ситуацию, превратив прежних умилявшихся всем немецким черносотенцев в наиболее рьяных обличителей «германизма». Причины столь резкой переориентации кроются не только и не столько в желании правых лишний раз продемонстрировать верноподданнические чувства и столь свойственный им «истинно русский патриотизм». Борьба с «немецким засильем», особенно с обширным колонистским землевладением, давала русским помещикам шанс хоть как-то решить аграрную проблему, оттянуть на возможно более долгий срок постановку вопроса о перераспределении в той или иной форме находившихся в их руках десятков миллионов десятин земель. Именно поэтому правые развернули вокруг «немецкого вопроса» столь лихорадочную шумиху, неустанно призывая правительство как можно скорее покончить с «германизмом».

Что же в итоге принесло России стремление властей избавиться от немецкого землевладения? На 1 января 1917 г. к отчуждению было предназначено 3 517688 десятин земель «неприятельских» подданных и выходцев. Остается непонятным, каким образом идеологи ликвидационной политики пытались решить с их помощью аграрный вопрос, если в то же время (на 1 января 1917 г.) площадь крестьянских (надельных и частновладельческих) земель в стране составляла более 188 млн десятин, частновладельческих (без крестьянских) — 63 млн десятин (из них — 43 млн десятин помещичьих), а земель государственных, церковных и ведомственных — 154 689 513 десятин. Затеянная главным образом ради спасения земель русских помещиков, попытка ликвидации «немецкого засилья» в земельной области не только не выполнила этой задачи, но и способствовала прямо противоположным результатам.