Россия в эпоху Екатерины II. «Просвещенный абсолютизм»

Однако  сравнительно быстрый процесс развития крестьянских промыслов и торговли объективно создавал условия для  сокращения объема земледельческого производства на территории исторического ядра Российского  государства. В то же время помещики стремились не только сохранить прежнюю  запашку, но кое-где и увеличить. Отсюда и необычно резкий протест  крестьян (хотя эксплуатация еще отнюдь не становилась «непомерной»). Именно эта сложная и противоречивая ситуация и лежала в основе правительственной политики монархов середины и второй половины XVIII в. Основной массе населения страны нужны были условия для приложения своего труда в сфере промышленности как способ дополнительного к сельскохозяйственному производству заработка, и политика правящей верхушки должна была отвечать этим потребностям. Больше того, политика правительства конца 50-х — начала 60-х годов, запрещая промысловые монополии и откупа, часто поощряла в первую очередь именно мелкие промыслы, а не развитие крупных мануфактур. В одном из сенатских указов об этом заявлено со всей откровенностью: «а в заведении для того фабрик не позволять, дабы чрез то у мастеровых людей пропитание отъемлемо не было».

    Таким образом, прямое поощрение вовлечения основной массы крестьянства в торгово-промышленную деятельность было продиктовано суровой необходимостью помочь выживанию громадной массы населения Нечерноземья. Это была чисто прагматическая линия правительственной политики. И эта политика принесла плоды уже в ближайшие 15—20 лет. Об этом говорят данные, об уровне оброчной эксплуатации помещичьих крестьян и обеспеченности этих же крестьян пашней. Так, сведения о крестьянах (3759 душ мужского пола) Егорьевского уезда Московской губернии свидетельствуют о том, что в 1769—1773 гг. их хозяйство носило чисто земледельческий характер (что следует из четко проступающей закономерности: чем больше у крестьянина пашни, тем выше сумма оброка с души мужского пола, который он платит). Спустя примерно 15—20 лет у тех же 3759 душ мужского пола, живущих в тех же селах, характер соотношения размера оброка и размера пашни резко меняется: наибольший оброк платят уже те крестьяне, у которых пашни меньше. И наоборот, наименьший оброк платят те крестьяне, у которых пашни больше. Произошел, таким образом, своеобразный «промысловый переворот». Центр тяжести хозяйственной деятельности крестьян этого региона перемещается в промысловую деятельность, и от нее в первую очередь зависит размер дохода крестьянина (а значит, и размер оброка). В 80-х годах этот процесс коснулся крестьян многих районов Нечерноземья.

     Таким образом, преследуя чисто практические цели, дворянское правительство Екатерины II сумело создать условия для крутого поворота путей развития крестьянского хозяйства обширнейшего региона России.

Между тем традиционно бедствующее  земледелие центра России мгновенно  ощутило даже самые незначительные перемещения центра тяжести крестьянского  труда в область торговли и  промышленности. В этих условиях хоть как-то удержать былой уровень развития земледелия в Нечерноземье можно  было только внеэкономическим принуждением, т.е. общим ужесточением режима крепостного  права. Ярче всего эту сложную  ситуацию отразил известный дворянский публицист М.М. Щербатов, имя которого в литературе последних десятилетий  практически безоговорочно сопровождалось такими эпитетами, как «крепостник», «реакционер», в лучшем случае «консерватор». Щербатов в течение двух десятков лет (60 — 80-е годы XVIII в.) неустанно  повторял, что русское земледелие находится в критическом состоянии, что оно «совершенно упало» и  т.д. Корень зла он видел в нехватке рабочих рук и низкой производительности труда в земледелии. Щербатов прекрасно  понимал негативную роль неблагоприятных  природно-климатических условий  основной территории тогдашней России — ее Нечерноземья, в силу чего тяжкий, надрывный труд не давал достойного вознаграждения. Вместе с тем сочинения  М.М. Щербатова переполняет ощущение роковой опасности от перспективы  отмены крепостного права и перемещения  крестьян в сферу промышленности. По его мнению, это лишь губительно скажется на судьбах и без того неудовлетворительного земледелия и грозит крахом государству (даже «малая убавка земледельцев становится чувствительной государству»). Думается, что при выработке основных направлений социально-экономической политики правительственные верхи государства Российского в конечном итоге принимали решения в духе Щербатова, несмотря на излишнюю категоричность его позиции. Слишком рискованны были бы иные решения. Однако при всем этом Екатерина II отчетливо сознавала недостаточность и даже опасность столь прямого курса репрессий, предназначенных к укреплению крепостничества, и необходимость более гибкой политики дворянского государства уже в первые годы своего долгого царствования.

     Весьма своеобразная ситуация складывалась в отношении российского купечества. В XVIII в. российское правительство предпринимало лишь робкие попытки выделения профессиональных представителей торгового капитала в качестве самостоятельного сословия, предпочитая в большей или меньшей мере сохранять купечество в общих рамках податного посадского населения городов. В этих рамках при Петре, Анне Ивановне и Елизавете Петровне и осуществлялась традиционная политика охраны монопольных прав городского посада на торговую и ремесленную деятельность. Запись крестьян «в купечество» была максимально затруднена. Крестьянам запрещена была не только торговля в городе, но и устройство промышленных заведений.

Принимая  эту политику, представители торгового  капитала вместе с тем стремились к полному обособлению от «тяглого»  посадского населения, к сохранению только за купечеством монопольного права на торговлю и промышленность, на владение откупами и подрядами  на поставку в казну различных  предметов потребления. Российское купечество по-прежнему было заинтересовано в обретении исключительных привилегий феодальной корпоративности не потому, что оно было «реакционным», а  потому, что в составе городского посада, даже будучи выделенным в ранг «регулярных» граждан, даже получив  первую купеческую гильдию, оно оставалось по существу бесправным. А права  эти можно было обрести, лишь приближаясь  к статусу дворянства. Некоторым  исключением являлись представители  купеческих слоев, вложившие свой капитал  в производство. Будучи, как правило, крупным, это производство быстро становилось  привилегированным, опекаемым феодальным государством, и в итоге — монопольным. Такого рода купцы-заводчики и купцы-фабриканты были выделены из посада. Основная же масса  купечества по-прежнему была в состоянии  «рассыпанной храмины». К противоречиям, разделявшим представителей торгового  капитала и посадский ремесленный  люд, к противоречиям Посада в  целом и торгово-промыслового крестьянства добавлялись и противоречия купечества и дворянства. Как уже говорилось, жесткая прагматическая политика правительства  Екатерины II привела в конце концов к отмене средневековых монополий, к отмене сословных ограничений  в области торговли и промышленности, что с конца 60-х годов способствовало быстрому росту не только промысловой  и торговой деятельности крестьянства, но и активизации промышленного  предпринимательства, в которое  втягивалось и купечество, и зажиточная прослойка торгующего крестьянства, и отчасти представители дворянства. Если в конце 60-х годов в текстильной  промышленности было 231 крупное предприятие, в том числе 73 суконных мануфактуры, 85 полотняных и 60 шелковых, то в конце XVIII в. число предприятий текстильной  промышленности достигло 1082, из них  суконных — 158, полотняных — 318, а целковых — 357. За три с небольшим десятилетия  рост более чем в 4,5 раза. В области  металлургического производства и  металлообработки в конце 60-х годов  насчитывалось 182 предприятия, а в  конце XVIII в. — около 200. Рост небольшой, однако, теперь это были более крупные  предприятия. В конце XVIII в. в горной и металлургической промышленности было занято свыше 100 тыс. крепостных мастеровых и 319 тыс. приписных крестьян. Доля наемных  рабочих была невелика. Общее число  предприятий с конца 60-х годов  выросло с 683 до 2094. Среди них немало очень крупных предприятий. Уже  в 60-е годы встречаются текстильные  производства с числом рабочих от 2 до 3 тыс. На Украине также появились  весьма крупные суконные предприятия (такие как Рясская, Путивльская, Лутковская мануфактуры и др.). В  Литве и Белоруссии интенсивно развивались  стекольное, поташное, зеркальное производства, основывались текстильные мастерские.

К концу XVIII в. весьма заметен был и рост числа мелких предприятий, пользующихся только свободным наемным трудом. Общее число наемных выросло  за вторую половину века с 25 тыс. до 50 тыс. человек. В области судостроения число наемных к концу века возросло до 30 тыс. человек. В горнодобывающей  промышленности—до 15 тыс. человек. На предприятиях Мануфактур-коллегии число  вольнонаемных к концу века составило  около 60 тыс. человек (а в такой  отрасли, как хлопчатобумажное прядение, наемные составляли 90% рабочей силы). Если к этому добавить, что судоходный промысел собирал ежегодно к концу  века до 200 тыс. наемных, то общее количество лиц наемного труда приблизится  к 0,5 млн. человек. Таким образом, к  концу XVIII в. можно было говорить о  складывающемся типе капиталистических  производственных отношений (капиталистическом  укладе). Вместе с тем, подавляющая  масса рабочих российской промышленности оставалась в крепостной зависимости. Причем приписки государственных крестьян к казенным заводам и фабрикам продолжались. Промышленное предпринимательство  дворянства продолжало развиваться  вопреки интересам купечества. В XVIII в. и особенно после 1765 г . дворяне  энергично вторглись в сферу  винокурения и продажи казне  вина. «Бесчисленное множество корыстолюбивых дворян... — с гневом писал А.Т. Болотов, — давно уже грызли и  губы и зубы от зависти, видя многих других от вина получающих страшные прибытки». Новые правила негласно позволяли  теперь дворянам-заводовладельцам, сдавая в казну всего лишь 100—200 ведер  вина, одновременно производить и  сбывать тысячи ведер «левой»  продукции. Дух наживы давно уже  подвигнул дворян и на заведение  домашних вотчинных «фабрик» по производству полотен, сукон и т.п. Число таких  фабрик неуклонно увеличивалось. Ряды дворян-предпринимателей ширились и  росли. Активно включались дворяне  и в торговые обороты, брали подряды  у казны и т.д. Крупнейшие елизаветинские фавориты и вельможи Воронцовы, Шуваловы и другие почти все были втянуты  в крупную предпринимательскую  деятельность. Другие же группировки  дворянства, в основном, живущие  за счет промысловой деятельности своих  крепостных, были непрочь ослабить ограничения для крестьян и в  области торговли и в области  промышленной деятельности.

     В 40—50-е годы XVIII в. в Сенат и другие правительственные учреждения поступали различного рода проекты социальных и экономических реформ как консервативного характера, так и идущих навстречу объективному ходу развития страны. Правительство Елизаветы пыталось решить некоторые из этих вопросов, но большей частью безуспешно. Все эти вместе взятые моменты сложной социально-экономической ситуации обусловили постепенное формирование новым екатерининским правительством нового курса, получившего в истории квалификацию «политики просвещенного абсолютизма».

2. Крестьянская война  под предводительством   Е.И. Пугачева (1773 – 1775 гг.)

     Политика «просвещенного абсолютизма» не была способна ликвидировать противоречия, раздиравшие тогдашнее общество. Действуя в «духе времени», создавая новые формы влияния на общество, она в низах общества оставляла все почти без изменений. Удерживая крестьян Нечерноземья на земле при непременно необходимых занятиях промысловым отходом, эта политика делала положение крестьян критическим. Политика «просвещенного абсолютизма» не способствовала улучшению положения многочисленных государственных крестьян. Свирепые законы, несущие народу кнут и плеть, тюрьму и ссылку, каторгу и рекрутчину, составляли характернейшую теневую сторону этой политики. Все это не могло не вызывать постоянный протест угнетенных масс, конечным результатом которого были открытые вооруженные выступления крестьян. В конце 60-х — начале 70-х годов развернулось крупное движение приписных крестьян Олонецкого края. Весной 1771 г . волнения стали перерастать в вооруженное восстание. К лету число сопротивлявшихся достигло 7 тыс. В июне около 2 тыс. крестьян, собравшихся на Кижском погосте, были обращены в бегство карателями. Вожакам восстания — Клименту Соболеву, Андрею Сальникову и Семену Костину — вырвали ноздри и по наказании кнутом сослали на каторгу в Нерчинск.

Однако  волнения, подавленные в одном  месте, с неумолимой закономерностью  возникали в другом. В том же 1771 г . в таком огромном городе, каким  была Москва, с ее скученными строениями и антисанитарными условиями, вспыхнула  чудовищная эпидемия чумы, пришедшая  с юга из районов Украины. Болезнь  косила десятки тысяч людей, смерть заставала их повсюду: на улице и  дома, на мануфактурах и торговых площадях. Обезумевшие от горя и страха горожане толпами устремились к знаменитой «чудотворной» иконе Богородицы, что у Варварских ворот. Боясь  усиления эпидемии, архиепископ Амвросий велел убрать икону. Доведенный до отчаяния «черный люд» поднял восстание. Три  дня в Москве шли бои, пока прибывшие  в Москву гвардейцы во главе с  екатерининским фаворитом Григорием  Орловым не подавили восстание. Но и  теперь в России не наступил покой. На далеком Яике заволновались казаки. Еще недавно вольное, столетиями самоуправляемое казачье войско Яика с приближением укрепленных  пограничных линий Российского  государства, с появлением Оренбурга  как центра края и оренбургского  губернатора с его огромной властью  стало постепенно лишаться былых  привилегий. Казаки перестали выбирать своих атаманов, на них было взвалено тяжелое бремя службы в войсках  империи, и старинные казацкие промыслы (добыча соли, рыболовство) стали также  подвергаться ограничениям. Это дополнялось  резким возрастанием розни между  богатой казацкой «старшиной» и  остальным «войском».