Русь и ее южные соседи в 10 - 13 веках

Политическая  и военная активность Руси по отношению  к печенегам замирает на несколько  лет. Можно лишь предполагать, что  действует не только какой-то договор  Владимира с ними, но что определенное впечатление на степь производят и резко оживившиеся связи  Руси с Византией после исторических событий 988 г., когда языческая Русь вступила в лоно Православия. Оживление  связей между двумя христианскими  державами, несомненно, привело к  более тщательной организации охраны путей сообщения между ними. Между  тем степь лишь копила силы и ждала  своего часа. Выдержки у кочевников хватило до 990 г., поскольку уже  в следующем году Владимир вынужден был принимать самые серьезные  меры для обеспечения безопасности своих рубежей. 

Практика показала, что мирные договоры с печенегами — средство краткосрочное, не дающее перспективы стабильных отношений. Договор обычно нарушался с приходом к власти нового хана. Условия договора другими кочевыми ордами, не подписывавшими мирного соглашения, не соблюдались. Нарушения имели место и тогда, когда кочевники усматривали  откровенно выгодную для них внутриполитическую ситуацию на Руси: кончина князя, подписавшего договор, феодальные распри и т. п. Военные  действия против печенегов, даже крупные  по масштабам, также приносили лишь временную передышку в пограничных  со степью районах. Видимо, учтя этот, в  общем-то, горький опыт, Владимир разработал совершенно новую концепцию противостояния давлению степи. Суть ее заключалась  в возведении на путях кочевников целого ряда городов-крепостей вдоль  рек, которые и сами по себе были хорошей природной преградой  для наступления конницы. С 991 г. этот грандиозный по размаху план начинает проводиться в жизнь, в результате чего появляются города «по Десне, и  по Устрьи, по Трубешеви, и по Суле, и по Стугне» (стб. 106). При этом требовались люди не только для строительства городов, но и для их заселения, без чего сама идея стала бы фикцией. Владимир не побоялся заполнить новые населенные пункты не только представителями русских племен, обитавших в киевской округе, но и привлек сюда чудь, вятичей, кривичей, словен. Разместившиеся таким образом гарнизоны представляли собой несколько заградительных полос перед Киевом со стороны степей, принимая на себя удары ратей «от печенег и бе воюяся с ними и одоляя им». Естественно, что все задуманные города не могли появиться за один год, и их строительство растянулось на несколько лет. Об этом свидетельствует, например, летописное известие 993 г. о том, что Владимир преградил путь печенегам у брода на Трубеже. В память об одержанной здесь победе князь решил основать город под названием Переяславль, который должен был прикрывать удобный для переправы кочевников брод (стб. 106-107). 

Возведение городов  и крепостей по рекам было проявлением  пассивной оборонительной политики, направленной на закрепление конкретных рубежей. Что же касается военных  походов в степь, то они отнюдь не прекратились. Походы русских войск  зачастую носили не только упреждающий  характер. Эти походы нередко преследовали откровенно грабительские цели, что  было вполне в духе времени. Они были направлены в районы расположения кочевнических  веж (т. е. юрт) и именно в то время, когда все мужское население  отправлялось в какой-либо дальний  поход с точно такими же целями (захват добычи, пленных, скота и  т. п.). Предпринятое Владимиром грандиозное  по размаху и замыслам строительство  нескольких линий городов вне  всякого сомнения было эффективнее  возведения сплошной оборонительной линии, на устройство, содержание и охрану которой требовалось бы куда больше средств и сил. Города же позволяли  не только разместить гарнизоны вдоль  всей границы, но и освоить значительные территории, что имело первостепенное значение для государства в целом. Инициатива Владимира принесла довольно ощутимые плоды для всего русского населения, дав ему довольно [187] длительную передышку от разорительных набегов  кочевников. Стабилизация отношений  со степью, даже временная, безусловно, стоила затраченных усилий. Правда, летопись приводит одно полулегендарное  сообщение об осаде печенегами Белгорода  в 997 г., когда спасение горожанам  принес совет мудрого старца (стб. 112). Но затем вплоть до смерти Владимира ( 1015 г.) Русь пожинала плоды его политики по отношению к степи и наслаждалась мирной жизнью. Лишь буквально за несколько дней до кончины князя было получено известие о том, что печенеги направляются к пределам Руси. Смертельно больной Владимир снарядил навстречу им своего сына Бориса, но тот так и не встретил предполагаемую вражескую рать и вернулся из степи, уже не застав отца в живых (стб. 115, 118). 

Смерть верховного правителя привела к ожесточенной борьбе за киевский стол между сыновьями  Владимира Святополком Окаянным и Ярославом Мудрым. Сам факт схватки  за обладание высшей властью достаточно ординарен в феодальной среде, но в данном случае он вышел за национальные рамки. Не надеясь на собственные  силы, Святополк превратил внутреннее дело Рюриковичей в международный  конфликт. Причем он привлек на помощь не только военные силы своего тестя, польского короля Болеслава, но и печенегов, которые воспользовались случаем вспомнить забытые дороги на Русь. Под натиском Ярослава Святополк бежал и нашел надежное укрытие в печенежских кочевьях в 1018 г. Проведенное в степи время он использовал для сколачивания отдельных печенежских орд в коалицию против Ярослава. Летопись свидетельствует, что он в этом преуспел, поскольку уже на следующий год направился во главе печенежской рати к Киеву «в силе тяжце» (стб. 131). Такую характеристику летописец давал только действительно крупным военным отрядам, что и подтвердила победа печенежской объединенной армии над дружиной Ярослава. 

Другой брат Ярослава — Мстислав, владевший  Тмутараканским княжеством, также не устоял перед соблазном использовать подчинявшихся ему хазар и касогов в борьбе за киевский стол (стб. 134). Объединив свою дружину с отрядами хазар и касогов, он проделал неблизкий путь от Таманского полуострова до Киева. Но рассудительные киевляне, хорошо знавшие нравы кочевых народов, отказались принять князя с таким окружением и не открыли ворота города. Противостояние двух братьев после жестоких военных сражений закончилось заключением мира, что же касается дальнейшей судьбы пришедших на Днепр хазар и касогов, то об этом летопись не содержит никаких сведений. 

Укрепившись на киевском столе, Ярослав стал продолжать в отношении кочевников ту же политическую линию, которая была апробирована при  Владимире. Если Владимир самым серьезным  образом занимался строительством укрепленных городов против набегов  печенегов на левобережье Днепра, то Ярослав обратил внимание на правый берег реки, который также нуждался в серьезной обороне. Видимо, в  междуречье Днепра и Днестра появились  какие-то кочевнические объединения, которые стали совершать разорительные  набеги на русские пределы. Именно поэтому  Ярослав решил принять в столь  опасном районе кардинальные меры, построив линию укрепленных городов  вдоль р. Рось. Выбор этого рубежа был не случаен. Во-первых, эта река была вытянута с запада на восток и впадала в Днепр значительно южнее Киева, что делало ее естественным пограничьем. Во-вторых, она представляла природное препятствие для продвижения конницы к северу. В-третьих, она протекала примерно по границе степной и лесостепной зон, что также создавало определенные выгоды и удобства в военном и хозяйственном отношениях. 

Принимаемые Ярославом  меры по укреплению пограничья не могли  остаться незамеченными со стороны  печенежских ханов. Попытка продемонстрировать Руси всю мощь объединенного печенежского войска была предпринята в 1036 г. Момент для похода был выбран довольно удачно, что несомненно свидетельствует  о наличии хорошо поставленной у  кочевников разведки на Руси. Только что  умер соправитель Ярослава Мстислав, известный как бесстрашный, решительный  и удачливый полководец. Сам Ярослав  отбыл из Киева в Новгород для  утверждения там князем своего сына Владимира. Именно в отсутствие Ярослава и появились печенежские полки  под стенами Киева. Скорее всего, это была давно задуманная и хорошо подготовленная операция, объединившая значительные силы кочевников, которые  летописец характеризует коротко  и энергично: «бе же печенег бе[с] щисла» (стб. 138). Ярослав с дружиной успел прийти на помощь стольному городу, и в длившейся целый день «злой сече» печенежская армия была уничтожена практически полностью. После столь убедительной победы печенеги на протяжении всего правления Ярослава больше ни разу не решились на подобную попытку. Со своей стороны, Ярослав тоже не беспокоил их, хотя и совершал постоянно походы в разных направлениях: на ятвягов, литовцев, на мазовшан, на ямь, на греков и т. д. (стб. 141). В княжение Ярослава, по сути, была подведена итоговая черта под длительным и бурным периодом русско-печенежских отношений. Печенежская конница уже не представляла серьезной угрозы для кого-либо; более того, сами печенеги были потеснены в степях новыми волнами кочевников и вынуждены были под ударами превосходящих сил [188] уступить лучшие свои пастбища. К середине XI в. в прикаспийских и причерноморских степях место печенегов заняли другие тюркские кочевые племена, известные под названием «торки». Их господство здесь было относительно кратким, но отношения их с оседлыми соседями оставались такими же, как при печенегах. 

Начальный этап этих отношений в летописи, к сожалению, не зафиксирован, можно лишь предполагать, что это был обычный грабительский  набег на один из пограничных со степью районов Руси. Вероятно, торки разорили окрестности Переяславля, так как именно сидевший в этом городе князь Всеволод зимой 1055 г. без видимых, казалось бы, причин предпринял поход в степь и разбил кочевников (стб. 151). Несомненно, что дружина князя имела дело далеко не со всеми торками, а лишь с небольшой их частью, объединенной под властью какого-то степного правителя. Поэтому остальные торческие племена и роды, кочевавшие в других районах степи, продолжали в разное время и в разных местах нападать на русские земли. В летописи не приводится сведений об относительно мелких набегах кочевников, но через 5 лет после похода Всеволода неожиданно сообщается о крупной военной экспедиции против торков. Терпение русских князей за этот небольшой срок, видимо, не раз подвергалось испытаниям неожиданными дерзкими набегами кочевников. И вот, в 1060 г. было решено, «совокупивше воя бещислены», раз и навсегда ликвидировать занесенную над Русью торческую саблю. Судя по тому, что в походе участвовали силы Изяслава, Святослава, Всеволода и Всеслава, собрана была действительно мощная армия. Причем в степь она двигалась не только на конях, но и в ладьях. Из летописного сообщения не ясно, состоялось ли столкновение двух сторон: торки, лишь услышав о приближении столь серьезного противника, бежали в панике в глубь степей. Впечатление от этого похода было столь сильным, что союз торческих племен не только распался, но и сами племена рассеялись по степям, продолжая кочевать порознь. Летописец не без чувства некоторой жалости рассказывает, что бывшие неприятели погибли от голода, холода и болезней. Разгром племен торков и печенегов завершили пришедшие с востока кипчаки, получившие на Руси название «половцы», а в Западной Европе «куманы». Половецкий удар по бывшим хозяевам степей был так силен, что часть их бежала к границам Византии и сопредельных западноевропейских государств, а часть обратилась за покровительством к своим бывшим врагам — русским. Русь же в результате приобрела нового соседа на беспокойных южных рубежах. Однако, как стало ясно уже в самом скором времени, надежды на мирное сосуществование с этим соседом не было. 

Половецкая конница  появилась откуда-то из бассейна Дона, о чем можно судить по тому, что  на ее пути первым оказался Переяславль, князю которого, Всеволоду, и пришлось открывать долгую и сложную летопись отношений с преемниками печенегов и торков. Первая встреча, произошедшая в 1054 г., была на редкость мирной и вполне удовлетворила обе стороны. Всеволод без каких-либо военных действий заключил с половцами мир, и те удалились к своим кочевьям. Правда, остается все жe неясным, с какой целью они появились на русской территории. Не исключено, что это была разведка, призванная выяснить соотношение сил и оценить возможности будущих выгод таких походов. 

Однако уже  в 1061 г. приход половецких отрядов принес Руси разорение. Летопись подчеркивает, что на этот раз они пришли на Русскую землю именно воевать (стб. 152), как бы противопоставляя этому походу предыдущее мирное появление. Теперь во главе их отрядов стоял Сокал, носивший титул «князя», что уже само по себе свидетельствовало о серьезности и мощи объединенных под его началом сил. Объектом нападения стал Переяславль, дорога к которому уже была освоена. Всеволод со своей дружиной вышел против пока еще практически неизвестного врага. Переяславский князь был разгромлен, половцы разорили и ограбили городскую округу, после чего ушли восвояси. Это был типичный кочевнический набег с целью захвата добычи, скота и пленных; в будущем Руси такое придется переживать неоднократно. Впервые летописец заклеймил половцев за учиненный погром «погаными», «безбожными» и «врагами», т. е. всеми теми словами, которые прочно войдут в повествования о дальнейших русско-половецких отношениях. 

Далее летописи опять в течение 7 лет не приводят никаких важных сообщений о русско-половецких столкновениях. Создается впечатление, что половцы, занятые устройством  внутренних дел, не отвлекались на крупные  внешнеполитические акции. Косвенным  подтверждением тому служат бурные события  в Тмутараканском княжестве. Князь Ростислав Владимирович без видимых причин бежал в Тмутаракань и, прогнав правившего здесь Глеба Святославича, занял его место. На следующий год отец Глеба, Святослав Черниговский, пришел с дружиной на помощь сыну против племянника и восстановил Глеба во всех правах. Но как только Святослав ушел, Ростислав вновь выгнал Глеба, который вынужден был отправиться к своему отцу (стб. 152-153). Освоившись в новом качестве, энергичный Ростислав обратил внимание на своих соседей. Результатом этого стало обложение данью касогов, и в «иных [189] странах» он сумел также утвердить свою власть. Столь напористая внешняя политика не пришлась по вкусу византийцам, и они отравили слишком деятельного князя (стб. 155). В этом частном эпизоде обращают на себя внимание два момента. Во-первых, многогранность древнерусской политики в отношении степи, когда использовались любые возможности для утверждения своей власти и влияния на кочевников. И, во-вторых, то, что довольно значительные русские военные отряды могли беспрепятственно передвигаться по степи от Киева до Таманского полуострова без каких-либо затруднений. Не исключено, что это было возможно лишь при наличии особых соглашений с половецкими ханами. 

На необходимость  разработки конкретной стратегической линии в отношении половцев указывали  все дальнейшие события на южной  русской границе. Поначалу такой  разработке мешали не только незнание конкретных особенностей, сил и тактики  противника, но и отсутствие единства среди русских князей, особенно отсутствие поддержки тех из них, чьи владения не граничили со степью. Постепенно основные контуры русской политики в отношении половцев начали вырисовываться в тех же традиционных формах, которые  и до этого применялись при  контактах со степью. Это были не только чисто военные акции по отражению внезапных набегов, к  чему русские князья были практически  всегда готовы. Большие надежды возлагались  на предупреждение набегов дипломатическим  путем с заключением договоров. Правда, значительную трудность здесь создавало то, что половцы не составляли единой массы, подчинявшейся верховному правителю, а подразделялись на несколько племенных союзов, возглавлявшихся фактически независимыми ханами. Каждый из них проводил собственную политику и старался соблюдать свою личную выгоду в отношениях с оседлыми соседями. Не последнюю роль в укреплении мирных отношений играли династические браки. Интересная особенность династических связей — их односторонность: русские князья брали в жены половецких хатуней, но никогда не отдавали за степных владетелей своих дочерей, чему, возможно, препятствовали не только традиционно-психологические, но также моральные и религиозные мотивы. И, наконец, самые серьезные надежды при формировании политики в отношении степи возлагались на устройство оборонительных рубежей, начало чему заложили Владимир и Ярослав. Здесь русским князьям удалось найти не просто новую, но к тому же и достаточно эффективную форму защиты. Однако все это приходило со временем, толчком к каждой из этих мер служили конкретные половецкие набеги.