Славянофилы и западники

У Чаадаева идея об особом историческом пути и предназначении России получила наиболее четкое и яркое выражение. Чаадаев был как бы “мостом”, соединяющим эпоху декабристов  с либеральным движением 1840-х  гг. Имея тесные связи в декабристской  среде и являясь членом “Союза Благоденствия”, он в 1821 г. уехал за границу и прекратил всякие отношения  с тайным обществом. В отличие  от своих мятежных друзей Чаадаев  никогда не был склонен к практической политической деятельности. Для него самым важным была нравственная и умственная свобода.

Во многом это было связано  с воспитанием, которое он получил  в иезуитском пансионе. Глубокая западная образованность иезуитов, их католическая диалектика привили ему любовь к  западной цивилизации и широту взглядов.

Анализируя особенности  исторического пути развития России и находя именно в нем причины  отсталости страны, Чаадаев писал: “Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах... Это происходит от того, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим... ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций не того, ни другого.

Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемирным воспитанием  человеческого рода”. И все же отсталость для страны, с точки  зрения Чаадаева, не только минус, но имеет  ряд преимуществ, главное из которых - возможность избежать социальных конфликтов Запада.

Но если Чаадаев видел  в “особом пути России” как  позитивные, так и негативные моменты, то славянофилы усматривали в  нем исключительно достоинства. Славянофильство в России явилось  не только проявлением подъема национального  самосознания, но и реакцией на практику западных моделей, использованных декабристами. Вообще же в зарождении в 1830-х гг. двух основных направлений будущего либерального течения - славянофильства  и западничества - отразилась его  внутренняя противоречивость. “Оба направления,- писал о них И. П. Огарев,- выходили из движения двадцатых годов. Слитые у декабристов - негодование на русскую  действительность и любовь к России - раздвоились, одна сторона пошла  в отрицание всего русского, другая - в отрицание всего нерусского”. И будущие западники, и славянофилы, объединенные в годы своей юности в кружке Станкевича, исходили в своих построениях из осознания необходимости перемен в стране. Расхождения начались тогда, когда у одних возникла убежденность в избранности русского народа, обладающего преимуществами российской истории и потому истинными ценностями (община, земщина, православие); другие, наоборот, вслед за Чаадаевым считали, что мы не были затронуты общеевропейским воспитанием, у нас нет традиций и единства, а стало быть, и подлинной истории.

Поэтому, полагали они, чтобы  выйти из хаоса, необходимо ускорить развитие буржуазных отношений, а за образец правления взять конституционные  монархии Западной Европы.

В начале 30-х гг. XIX в. появилось на свет идеологическое обоснование реакционной политики самодержавия — теория “официальной народности”. Автором этой теории выступил министр народного просвещения граф С. Уваров. В 1832 г. в докладе царю он выдвинул формулу основ русской жизни: “Самодержавие, православие, народность”. В основе ее была точка зрения, что самодержавие — исторически сложившийся устой русской жизни; православие — нравственная основа жизни русского народа; народность — единение русского царя и народа, ограждающее Россию от социальных катаклизмов. Русский народ существует как единое целое лишь постольку, поскольку сохраняет верность самодержавию и подчиняется отеческому попечению православной церкви. Любое выступление против самодержавия, любая критика церкви трактовались им, как действия, направленные против коренных народных интересов.

Итак, после 14 декабря 1825 г. Россия вступила в новый этап своей истории  не только с сохранившимся самодержавным  строем, который уже не отвечал  требованиям времени, но и с целым  рядом неразрешенных социальных проблем. Для декабристов “военная революция” была попыткой изменить ход  и направление российской истории. В последекабристское время вопрос о возможных путях развития страны, а также о средствах и методах  политических и социально-экономических  преобразований стал предметом идейных  исканий, в основе которых была реакция  на декабризм. В своих поисках  “правильного” пути русское общество раскололось. Различное понимание  интересов государства и отдельной  личности приводили к появлению  противоположных взглядов и программ.

  Глава II. Славянофилы и западники: дискуссии о России и её судьбе.

2.1.     Взгляды славянофилов.

Славянофилы являлись  высокообразованными  людьми, прекрасно знавшими историю  своего отечества. Имели они основательные  знания по истории стран Западной Европы. Сравнивая, сопоставляя и  размышляя, они пришли к выводу, сто  Россия слишком самобытная страна. Чтобы можно было считать, что  она пойдет тем же путем, что и  некоторые другие страны.

Основоположником кружка славянофилов и главным его идеологом  был литератор А.С. Хомяков, деятельную роль в движении играли И.В. Киреевский, К.С. Аксаков, И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин. Среди наиболее известных славянофилов числились также Ф.И. Тютчев, В.И. Даль, Н.М. Языков.

Уникальность исторического  пути России они видели в отсутствии  здесь классовой борьбы, в наличии  крепкого сословного строя, в существовании  сельской общины, в православной религии. Эти же черты они находили и  в истории других славянских народов  и считали, что Россия должна стать  покровительницей и объединительницей  всего мирового славянства под лозунгом православной христианской веры и православной монархии. Эта теория получила название «панславизма».

Славянофилы требовали «свободы» не для индивидуума и не от корпоративно – феодальных структур, отсутствовавших в России, но для «земли», то есть для народа как некоего целого, свободно объединенного в общинно – родовые подгруппы: « Народ не имел у нас характера демократического, - писал К. С. Аксаков в 1857 г., в самый разгар подготовки реформ, - он не составлял низшего класса, как везде на Западе.

Над народом у нас не было аристократии, которая везде  была в чужих краях. У нас народ  значит – все, весь мир, вся земля».

С падением петровского порядка, как считали славянофилы, традиционные, не вполне уничтоженные общинно –  родовые формы стихийно воскреснут – разумеется, не для того, чтобы  возвратить Россию к допетровскому, а чтобы снова вступить на «правильный», давно прерванный путь общественного  развития : « Славянофилы, - писал К. С. Аксаков в 1857 г., - думают, что должно воротиться не к состоянию древней России, а к пути древней России (это значит движение). Где есть движение, где есть путь, там есть и вперед! Там слово назад не имеет смысла».[3]

Предельный идеал славянофильства  – это, прежде всего солидарное общество с высокой степенью  внутренней мобильности и самоуправления на основе местных общественных коллективов. В политическом  отношении любая конституционно – представительная перспектива отвергается, как фактор индивидуалистического раздробления: временами обнаруживается стремление к возрождению Земского собора как «голоса земли». Который служил бы приводным ремнем между царем и «народом». Собрание это, следовательно, предполагалось как чисто совещательный орган и, главное, как орган, основанный не на индивидуальном избирательном праве, а на коллективном праве местных производительных общин.

Главными пунктами славянофильского реформизма были преодоление крепостного  права и создание широкого и всесословного местного самоуправления: «Мы переживаем теперь громаднейшую социальную революцию, - писал И. С. Аксаков в середине 1861 г. – Крестьянское дело – это такая реформа, которая по важности своей равняется только петровскому перевороту… Земская жизнь пробудилась, в этом нет сомнения.

Народ тронулся, как внешний  лёд. Навстречу этому движению можем  идти только мы.… Все прочие, как бы они не либеральничали, все наши столичные либералы и демократы, все остальные органы не могут сочувствовать пробуждающейся народной жизни».[4]

Что же касается экономических  перспектив России, славянофильская  программа предусматривала что  – то вроде «капитализма без пролетариата»: а) ликвидацию всякого внеэкономического  принуждения (н-р крепостного права); б) смешанное земледелие, где общинная и частная формы землевладения  взаимно дополняют друг друга; в) развитие мелкой промышленности, допускающей, подобно земледелию, общинно – кооперативные формы как способ избежать полной пролетаризации.

Славянофилы призывали к  сближению с народом, к изучению его быта и культуры. Ими самими немало было сделано в этой области. Они собирали памятники культуры и языка, а затем издавали книги  и сборники документов.

Славянофилам Россия обязана  первым сборником русских народных песен П.В. Киреевского и уникальным словарем великорусского языка. Именно славянофилы положили начало изучению быта крестьянства в России, истории  промыслов, ярмарок и т.д.

Они не были противниками технического прогресса. Славянофилы понимали важность и нужность введения различных приспособлений и усовершенствований. Они высказывались за отмену крепостного права сверху, за развитие торговли, промышленности, банковского дела, за строительство сети железных дорог.

Но при этом государство  должно твердо стоять на страже национальных интересов, поддерживать и поощрять лишь отечественных купцов и промышленников.

В оценках славянофилов было много верного, их деятельность была важной для понимания и формирования национального самосознания русского народа. Многие их взгляды разделяли  русские государственные люди, начиная  с самого императора Николая II. Однако славянофилы не стали союзниками царского правительства, не превратились в опору его власти. Слишком  многое их разделяло.

Во – первых. Они резко отрицательно относились к реально существующей системе, видя в ней засилье «бюрократического элемента». Проводившего политику, «чуждую народу». Во – вторых, их критика Петра I и его реформ не отвечала официальным представлениям. Никто из наследников царя – реформатора, занимавших русский престол и в 18, и в 19 вв., никогда не ставил под сомнение важность петровской политики, хотя не всеми царями она, безусловно, одобрялась. Однако в соответствии со старой традицией, никто из монархов публично не критиковал действия своих венценосных предшественников.

Существовало еще одно важнейшее обстоятельство, разъединявшее  власть и дворян – славянофилов. Правительство не могло принять призывы вернуться в прошлое. Удаленные от государственных рычагов управления, люди могли строить самые увлекательные теории. Но те, кто находился наверху власти, прекрасно понимали. Что прошлое – всегда прошлое и в него можно лишь вернуться в мечтах.

2.2.     Взгляды западников.

Современники трактовали западничество очень широко, относя к ним вообще всех, кто противостоял в идейных спорах славянофилам. В  западники наряду с лицами, придерживавшимися  весьма уверенных взглядов, такими как П. А. Анненков, В.П. Боткин, Н.Х, Кетчер, В.Ф. Корш, зачислялись также и те, кто придерживался радикальных воззрений, как, например, В.Г. Белинский, А. И. Герцен и Н.П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен сами называли себя «западниками» в своих спорах со славянофилами.

В противоположность славянофилам они доказывали, что Россия, хотя и «запоздала». Но идет по тому же пути, что и все западноевропейские страны, ратовали за её европеизацию. В отличие от славянофилов они отрицали самодержавную власть монарха и выступали за конституционно – монархическую форму правления западноевропейского образца, с ограничением власти монарха, с гарантиями свободы слова, печати, неприкосновенности личности и с введением гласного суда. В этом плане их привлекал парламентарный строй Англии и Франции. Также западники выступали за само ценность человеческой личности как носителя разума, противопоставляли свою идею свободной личности славянофильской идее корпоративности (или «соборности»).

Темы споров можно сгруппировать  по трем направлениям. Первым отметим  направление философское. Здесь  западникам приходилось отстаивать идею рациональности – Хомяков, как  писал Герцен в известной главе «Былого и дум», отвергал возможность разумом дойти до истины; он разуму давал одну формальную способность – способность развивать зародыши или зерна, иначе получаемые относительно готовые». Второе направление – богословское.

Чаадаев отстаивал преимущества западной, католической церкви. А. С. Хомяков  разворачивал идею о нравственном превосходстве  византизма, как истинной традиции христианства, воспринятой и усвоенной  русской допетровской культурой. Именно с позиции византийства обвинял  Хомяков западников – по его мнению, отстаивающих более низкие, измененные тупиковой ветви цивилизации. Так через культуру, спор мог перетекать в третье направление – историческое. Здесь водоразделом служила эпоха Петра.

За время, отделяющее «Философические  письмо» от «Апологии сумасшедшего», оценка Чаадаевым замысла, методов  и результатов содеянного Петром изменилась. В письме эти преобразования предстают как подтверждение  безысходности русской истории, не только лишенной всякого творческого  начала, но и не способной усвоить  обретения человечества: «Когда  - то великий человек вздумал нас  цивилизовать и для того, чтобы  приохотить к просвещению, кинул  нам плащ цивилизации; мы подняли  плащ, но к просвещению не прикоснулись».[5]