Сталинские репрессии в Беларуси

Сталинские репрессии  в Беларуси

Анализ всех видов источников информации позволяет предположить, что через ГУЛАГ НКВД СССР в 30—40-е  годы прошло не менее 10—12 миллионов  человек, в том числе свыше 600 тысяч  уроженцев Беларуси.

Среди трагедий, потрясавших  мир в XX веке, коммунизм — этот грандиозный феномен эпохи, начавшейся в 1917 году и окончившейся в  Москве в 1991, — занимает одно из самых значительных мест. Коммунизм родился ранее фашизма и нацизма и пережил их на много лет, затронув четыре великих континента. От преступлений единичных, от резни ограниченной, вызываемой обстоятельствами, коммунистические режимы в целях обеспечения своей власти переходили к преступлениям массовым, к террору как средству управления. Преступления коммунизма не укладываются в рамки законности и обычая ни с точки зрения исторической, ни с точки зрения моральной.

C 1917 года функция подавления  у Советского государства была  основной, а в условиях гражданской  войны, безусловно, ведущей. Это  диктовалось не только сопротивлением  свергнутых классов, но и необходимостью  “стимула” к труду в условиях  “военного коммунизма”.

С первых дней диктатуры  пролетариата уголовное законодательство отличалось исключительной жестокостью  мер наказания, в том числе  и за малозначительные правонарушения.

В 1918 году, еще далеко до принятия уголовно-правового законодательства, В.И.Ленин запретил судам использовать старые законы и руководствоваться декретами Советского правительства. В Положении о народном суде РСФСР говорилось, что суд “в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового, руководствуется социалистическим правосознанием”.

Если принять во внимание, что кадры юристов прежнего строя  в большинстве своем были отстранены от исполнения обязанностей и правосудие чаще всего совершали, руководствуясь “социалистическим правосознанием”, то такой суд во многих случаях  превращался в произвол и беззаконие. Метод принуждения и насилия  характерен для большинства актов  законодательной и исполнительной власти в этот период. Что до законодательства Белорусской ССР, то оно дублировало  правовые акты РСФСР, а в дальнейшем — Союза ССР.

Характерно, что термин “враг  народа” стал широко применяться  в официальных документах с первых дней после Октябрьского переворота. Так, 28 ноября 1917 года В.И.Ленин подписал декрет об аресте вождей гражданской войны против революции, в котором говорилось: “члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов”.

Особенно усилились репрессивные акты после образования Всероссийской  Чрезвычайной комиссии по борьбе с  контрреволюцией, спекуляцией и  преступлениями по должности. В постановлении СНК РСФСР от 5 сентября 1918 года указывалось, что “подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям и мятежам”. Постановлением Реввоенсовета Республики от 4 февраля 1919 года было установлено, что решения Революционного Военного трибунала не подлежат обжалованию или кассации и приводятся в исполнение в 24 часа.

В первые годы Советской  власти создаются объекты будущего ГУЛАГа. В декрете СНК от 14 марта 1919 года “О рабочих дисциплинарных судах” для нарушителей трудовой дисциплины и лиц, не выполнявших  норм выработки, предусматривалось  наказание до 6 месяцев заключения в лагере принудительных работ. Это  было следствие политики красного террора, предельно ясно отражавшей представления  руководителей партии и государства  о средствах и методах достижения поставленных ими целей. Идея создания “школы труда” для арестованных была уточнена в постановлении ВЦИК от 11 апреля 1919 года “О лагерях принудительных работ”. Впервые законодательно закреплялось существование концлагерей, и в соответствии с этим губернские Чрезвычайные комиссии в трехмесячный срок организовали такие лагеря во всех губернских городах.

Первые белорусы оказались  в сибирских лагерях еще в  начале 1920-х годов. По воле большой  истории тысячи уроженцев Беларуси, канувшие в небытие, затерялись как  невесомые песчинки в завалах  архивно-следственных дел ЧК.

Кампания раскулачивания 1930 года имела свое “лицо”, свои приоритеты — конфискационно-репрессивные. Власти решали ближайшие прагматические задачи — экспроприации и выселения раскулаченных — не очень заботясь о дальнейшей их судьбе.

Предполагалось, что выселенным на новых землях будут предоставлены  условия для хозяйственной деятельности, “трудового перевоспитания”.

Высылка началась в январе—феврале 1930 года, однако только в начале апреля была создана комиссия по устройству выселяемых кулаков по главе с  заместителем председателя СНК СССР В.В.Шмидтом. Спецпеpеселение шло бестолково и бессистемно, действия различных органов были не согласованы. Представители ОГПУ передавали “эстафету” административным органам НКВД, милиции. Комендантские отделы должны были управлять сетью создаваемых впервые в столь массовых масштабах “кулацких” поселений. И только затем в дело включались гражданские органы, ведавшие системой их жизнеобеспечения.

Брошенные в труднодоступные  районы, зачастую без сельхозинвентаря и продовольствия, спецпереселенцы  разбегались из поселков, невзирая на тяжелые для себя последствия. К концу 1930 года по Западной Сибири в бегах числилось 2/3 спецпереселенцев; оставались лишь те, кто просто не был  способен бежать. К тому же на протяжении всего 1930 года не прекращались волнения крестьянства против насильственной коллективизации.

С февраля 1931 года по стране покатилась новая значительная волна  раскулачивания. В результате этой акции только с территории БССР было выслано в районы Сибири свыше 60 тысяч крестьян. Всего по данным ведомственной статистики ОГПУ—НКВД  по стране в 1930—1931 годах было раскулачено 569,3 тысячи хозяйств, их них в отдаленные районы отправлено 381 тысяча семей, в  том числе из Беларуси свыше 45 тысяч.

В 1931 году темпы и масштабы раскулачивания уже не увязывались  с коллективизацией и в значительной мере определялись заявками хозорганов. С этого года ОГПУ замкнуло на себя весь “технологический цикл” (от выселения  до использования труда спецпереселенцев) и вытеснило неудачливых конкурентов (система НКВД), не сумевших не только “по-хозяйски” распорядиться в 1930 году рабсилой раскулаченных, но даже и организовать их расселение и охрану.

На деле это выглядело  следующим образом. ГУЛАГ, находившийся в ведении ОГПУ, создал незатейливую, но действенную систему договорных отношений с наркоматами и  ведомствами об использовании труда спецпереселенцев. Система имела три уровня. Верхний — так называемый генеральный договор между ГУЛАГом и, скажем, ВСНХ. Средний — локальный договор одного из территориальных управлений, скажем, СибЛАГа, с Востуглем или Кузнецкстроем о передаче в распоряжение ведомства определенного количества переселенцев. На нижнем уровне документально оформлялись отношения между спецкомендатурой СибЛАГа и руководством конкретного леспромхоза или рудника.

В связи с резким увеличением  количества осужденных, организации  высылки и размещения прибывавшего из центра страны контингента спецпереселенцев была возложена на органы ОГПУ—НКВД. В связи с “ликвидацией кулачества как класса” в 1932 году ОГПУ СССР разработало положение “Об управлении кулацкими поселками”, утвердило  соответствующие инструкции.

Репрессивные акции продолжались и после завершения в основном коллективизации. 20 апреля 1933 года СНК  СССР принял постановление “Об организации  трудовых поселений”. Кого же нужно  было выселять в 1933 году, когда, казалось бы, кулачество ликвидировано? Предполагалось переселять за срыв и саботаж хлебозаготовок и других кампаний, городских жителей — отказавшихся в связи с паспортизацией 1932—1933 годов выезжать из крупных городов, бежавших из деревень кулаков, а также высланных в 1933 году в порядке “очистки” государственных границ, осужденных коллегией ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно. Для размещения прибывшего контингента по территории особенно восточных и северных районов страны была развернута огромная сеть специальных комендатур.

В частности, СибЛАГом ОГПУ в 1931—1932 годах было создано 354 сельскохозяйственных, промышленных, лесных комендатуры, на учете в которых состояло на 1 октября 1931 года 284921 человек, в том числе более 60 тысяч уроженцев Беларуси.

По оценкам западных советологов, на территории, находящейся в ведении  комендатур, погибло от четверти до одной трети депортированных  крестьян. Судя по документации СибЛАГа, чиновники определили плановую “убыль” контингента в течении года в размере 5% (или 50 человек на тысячу). Однако реальность была гораздо более трагичной.

Так, по статистике ГУЛАГа, в  течение 1932 года смертность в переселенческих  комендатурах составила около 70 человек  на тысячу; в северных же комендатурах СибЛАГа (Нарымский край) с июня 1931 года по июль 1932 года умирали около 110 человек на тысячу, а в отдельных случаях — 120—150. Для сравнения: эти цифры по спецкомендатурам СибЛАГа за 1931—1932 годы едва ли не вдвое выше, чем смертность от голода в Украине в 1932—1933 годах. Причины колоссальной смертности очевидны: отсутствие социально-бытовой инфраструктуры на новых территориях в первые годы, эпидемии, недостаточное и некачественное питание, тяжелый, изнуряющий принудительный труд.

В экстенсивном экономическом  развитии первых пятилеток массовый “дешевый” принудительный труд —  не только дополнение к вольнонаемному. Так, с начала 30-х годов труд 800—900 тысяч спецпереселенцев широко использовался в сельскохозяйственном и промышленном освоении районов Урала, Сибири и Дальнего Востока.

Например, в Сибири, где  они составляли 2/3 населения северных районов Западно-Сибирского края, от 40% до 60% работавших на приисках и рудниках, занятых шахтным строительством в Кузбассе. Значительная группа раскулаченных (с семьями около 20 тысяч человек) была использована при возведении Кузнецкого металлургического завода и т.д.

1 июня 1922 года был принят  Уголовный кодекс Российской  Федерации. Этим Кодексом и  его редакцией 1926 года до 1928 года  пользовались в Белоруссии. Широко  известна печально знаменитая  статья 58 этого Кодекса — “Контрреволюционные  преступления”. Она имела 14 пунктов,  по 13 из них предусматривалась  высшая мера наказания — расстрел. Наиболее часто в 1930-е годы  обвинения предъявлялись именно  по статье 58: пункту 1 (измена Родине), п. 6 (шпионаж), п. 7 (подрыв государственной  промышленности, транспорта, кооперации), п. 8 (совершение террористических  актов), п. 10 (контрреволюционная /антисоветская/  пропаганда и агитация), п. 11 (участие  в контрреволюционной организации).

До половины всех обвиняемых в 1930-е годы были осуждены по ст. 58-10, которая предусматривала уголовную  ответственность вплоть до применения высшей меры наказания в случаях: клеветнических высказываний в адрес  руководителей партии и правительства; дискредитации внешней политики СССР; ведения религиозной пропаганды; высказывание пораженческих настроений; попыток дискредитации РККА; высказываний об экономическом положении трудящихся в СССР и восхвалении капитализма; контрреволюционных выпадов по отношению к коммунистам; систематический отказ от работы в лагерях НКВД и других.

Уголовный кодекс Белорусской  ССР был утвержден на 3 сессии VIII созыва 23 сентября 1928 года.

В соответствии с этим кодексом уголовные преступления разделялись  на две категории: направленные против советского строя и все остальные. За преступления первой категории устанавливался только низкий (минимальный) предел, ниже которого суд не мог назначить  наказание или, как в кодексе  говорилось, меру социальной защиты. За преступления второй категории был  установлен только высший предел. По кодексу 1928 года лишение свободы не могло  превышать 10 лет, однако в последующие  годы срок лишения свободы был  доведен до 25 лет.

Обращает внимание очень  широкий состав уголовных преступлений, за которые суды могли назначить  высшую меру наказания. Так, в главе 1 “Контрреволюционные преступления”  из 17 составов уголовных преступлений 14 предусматривали высшую меру наказания. По многим составам уголовных преступлений, в том числе и не представляющим большой общественной опасности (отказ от внесения налогов, убой скота и др.), была предусмотрена конфискация всего имущества.

Почти все составы контрреволюционных преступлений предусматривали такие  меры социальной защиты, как: объявление врагом трудящихся с лишением гражданства  БССР или иной союзной республики и тем самым гражданства СССР; полное или частичное лишение  прав; удаление из Союза ССР на определенный срок; запрещение проживать в тех  или иных местностях.

Важно отметить, что при  лишении судом подсудимого прав последний лишался не только политических прав, но и элементарных условий  своего материального существования, так как, например, при полном лишении  прав человеку не только запрещалось  занимать те или иные должности, он лишался права на пенсию, на пособие  по безработице, лишался и родительских прав.

Изучение архивно-следственных дел на необоснованно репрессированных показывает, что наиболее распространенным было незаконное обвинение людей  в измене Родине (ст. 58), т.е. действиях, совершенных гражданином СССР в  ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости  или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, бегство или перелет  за границу. Суровое наказание ожидало  и родственников виновного. Если совершеннолетние родственники знали  о намерении бежать, но не доложили или способствовали готовящейся  или совершенной измене, они карались лишением свободы от 5 до 10 лет с  конфискацией имущества. Другие совершеннолетние члены семьи изменника, совместно  с ним проживающие, подлежали  лишению избирательных прав и  ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет. Так, в самом законе была заложена возможность репрессий  в отношении лиц, не совершавших  никаких преступлений.

Вначале необоснованные репрессии  не носили массового характера. С  каждым годом, однако, они усиливались. Суды уже не справлялись с нарастающим  количеством дел. Все больше их стало  рассматриваться в упрощенном порядке  несудебными органами — “двойкой”, “тройками”, Особым совещанием. По существу, эти органы никому не были поднадзорны  и действовали по собственному усмотрению, творя произвол и беззаконие. Прокурорский надзор отсутствовал. Отстраненные от этой работы прокуроры нередко сами подвергались репрессиям.