Холодная война

раскрыть. Я  готов  вам  объяснить,  пытаюсь  вам  объяснить,  должен  вам

объяснить!

   Хигинс. Пикеринг,  да  этот  парень  -  прирожденный  оратор!  Обратите

внимание на инстинктивную  ритмичность его фразы: "Я готов  вам  объяснить,

пытаюсь вам объяснить, должен вам  объяснить".  Сентиментальная  риторика.

Вот что значит примесь  уэльской  крови.  Попрошайничество  и  жульничество

отсюда же.

   Пикеринг. Помилосердствуйте,  Хигинс! Я ведь сам  с   Запада.  (Дулитлу.)

Откуда вы узнали, что девушка здесь, если не подослали  ее?

   Дулитл. Вот  как получилось, хозяин. Дочка как  поехала к вам, так  взяла

с собой мальчонку  на такси прокатить. Он сынишкой  ее  квартирной  хозяйке

приходится. Вот он и болтался тут, думал, она его  обратно тоже подвезет. А

она, как узнала, что  вы ее здесь оставляете, возьми да и  пошли  его  домой

за своим барахлишком,  а  он  на  меня  и  нарвался  на  углу  Лонг-экр  и

Эндел-стрит.

   Хигинс. У  пивной, не так ли?

   Дулитл. Пивная - клуб для бедного человека, хозяин. Что же тут дурного?

   Пикеринг. Дайте  же ему договорить, Хигинс.

   Дулитл. Вот  он и рассказал мне, какое  дело вышло. Спрашиваю вас,  что  я

должен был почувствовать, как поступить? Я же ей отец! Я  говорю мальчонке:

тащи сюда ее барахло, говорю я...

   Пикеринг. А  почему вы сами не пошли  за вещами?

   Дулитл. Да  хозяйка мне их ни в жизнь  не доверит. Бывают, знаете,  такие

бабы. Мальчонка - и  тот, поросенок, пенни сорвал,  иначе  ни  в  какую  не

хотел доверить. А  я человек услужливый. Взял да и  притащил  вещички  сюда.

Вот и все.

   Хигинс. Что  это за вещи?

   Дулитл. Музыкальный  инструмент, хозяин, парочка  фотографий,  кое-какие

побрякушки да птичья клетка. Платьев брать она не велела. Что я должен был

подумать, а, хозяин? Я вас спрашиваю. Что я должен был  подумать,  как  ее

родитель, спрашиваю  я вас.

   Хигинс. Итак, вы пришли, чтоб спасти ее от  позора более страшного,  чем

смерть? Не так ли?

   Дулитл (с  заметным облегчением - он доволен  тем,  что  его  так   хорошо

поняли.) Именно так, хозяин. Именно так.

   Пикеринг. Но  зачем же вы принесли ее  вещи, если  собираетесь  взять   ее

отсюда?

   Дулитл. А  разве я сказал, что собираюсь?  Заикнулся я  хоть  раз   насчет

этого?

   Хигинс (решительно). Вы ее заберете, и заберете  немедленно. (Подходит к

камину и звонит.)

   Дулитл. Нет,  хозяин, не надо так говорить. Не такой  я  человек,  чтобы

собственной дочке  встать поперек дороги. Тут,  можно  сказать,  перед  ней

карьера открывается, а я... 

   В дверях, ожидая приказаний, появляется миссис  Пирс. 

   Хигинс. Миссис  Пирс, за Элизой пришел ее  отец.  Он  хочет  увести  ее.

Выдайте ему девушку. (Отходит к роялю с видом  человека,  решившего  умыть

руки)

   Дулитл. Да  нет, тут ошибка вышла, послушайте...

   Миссис Пирс. Он не может увести ее, мистер  Хигинс. Ей же не в чем   идти

- вы сами велели  мне сжечь ее платье.

   Дулитл. Правильно!  Не могу же я тащить девчонку  по  улице  в  чем  мать

родила, как какую-нибудь мартышку! Ну, сами посудите, разве это  можно?

   Хигинс. Вы  заявили мне, что требуете свою  дочь. Вот и  заберите  ее.  А

если она сидит  без платья - пойдите и купите.

   Дулитл (в  отчаянии.) А где платье, в котором  она пришла к вам? Кто   его

сжег - я или эта  ваша мадам?

   Миссис Пирс. В этом доме я, с вашего  позволения, не мадам, а  экономка.

Я послала за платьем  для вашей дочери. Когда его  принесут, можете взять ее

домой. Подождите  на кухне. Сюда, пожалуйста. 

   Расстроенный  Дулитл идет за ней к двери,  затем останавливается и  после

некоторого колебания  вкрадчиво обращается к Хигинсу. 

   Дулитл. Да  погодите минутку, хозяин, не торопитесь. Мы ведь с вами люди

воспитанные, верно?

   Хигинс. Вот  оно что! Мы - люди воспитанные!  Вам,  пожалуй,  лучше  пока

уйти, миссис Пирс.

   Миссис Пирс. Я тоже так думаю, сэр! (С  достоинством удаляется.)

   Пикеринг. Слово  за вами, мистер Дулитл.

   Дулитл  (Пикерингу).  Спасибо,  хозяин.  (Хигинсу,   который   пытается

укрыться на стуле  у рояля: он избегает чрезмерной близости  к  посетителю,

потому что от Дулитла исходит свойственный его  профессии запах.) А знаете,

хозяин, по правде говоря, вы мне здорово нравитесь. Если девчонка вам  так

уж нужна, пусть  остается.  Ведь  если  глядеть  на  нее  как  на  женщину,

ей-богу, она годится  по всем статьям - хорошая, красивая девка. А как дочь

- ее прокормить  себе дороже станет. Я с вами  начистоту  говорю  и  только

одного прошу - не забывайте мои  отцовские  права!  Вы,  я  вижу,  человек

справедливый, хозяин! Не хотите же вы, чтобы я уступил  ее просто  так,  за

здорово  живешь?  Что  для  вас  пять  фунтов?  И  что  для  меня   Элиза!

(Возвращается к  стулу и торжественно садится.)

   Пикеринг. Вам  следует знать,  Дулитл,  что   у  мистера  Хигинса  вполне

благородные намерения.

   Дулитл (Пикерингу). Само собой, благородные, хозяин. Иначе  я  запросил

бы пятьдесят фунтов.

   Хигинс (возмущенно).  Вы  хотите  сказать,  бессердечный  негодяй,  что

продали бы родную дочь за пятьдесят фунтов?

   Дулитл. Продавать  ее заведенным порядком мне  ни к  чему.  Другое  дело,

услужить такому джентльмену, как вы. Тут я готов  на все, верьте слову.

   Пикеринг. Неужели  вы начисто лишены моральных  устоев?

   Дулитл (откровенно). Я не могу позволить себе  такую роскошь, хозяин. Да

и вы не смогли бы, окажись  вы в моей шкуре. Да и что тут  особенного?  Как,

по-вашему,  уж  если  Элизе  перепало  кой-что,  почему  бы   и   мне   не

попользоваться? А?

   Хигинс (озабоченно). Право, не знаю, что и делать, Пикеринг. Дать этому

типу хоть фартинг - с точки зрения морали равносильно  преступлению. И в то

же время я чувствую, что  в  его  требованиях  есть  какая-то  первобытная

справедливость.

   Дулитл. То-то  и оно, хозяин. Вот и я так  думаю. Отцовское  сердце,  как

ни скажите.

   Пикеринг (Хигинсу). Я понимаю вашу щепетильность,  но едва ли  правильно

будет...

   Дулитл. Зачем  так говорить, хозяин. Вы на это  дело взгляните  с  другой

стороны. Кто я  такой? Я вас спрашиваю, кто я  такой?  Я  бедняк  и  человек

недостойный, вот  я кто. Вдумайтесь-ка, что это значит? А это  значит,  что

буржуазная мораль не для таких, как я. Если я чего-нибудь захотел  в  этой

жизни, мне твердят  одно и то же - ты человек недостойный, тебе  нельзя.  А

ведь нужды у  меня такие же, как у самой предостойной вдовы, которая в одну

неделю получает деньги с шести благотворительных  обществ за смерть  одного

и того же мужа. Мне  нужно не меньше, чем достойному, - мне нужно больше. У

меня аппетит не хуже, чем у него, а пью я  куда больше.  Мне  и  развлечься

надо, потому что  я человек мыслящий. Мне и на людях побыть охота, и  песню

послушать, и музыку, когда на душе худо. А дерут с  меня  за  все,  как  с

достойного. Чем же она оборачивается, ваша буржуазная мораль?  Да  это  же

просто предлог, чтобы  мне ни шиша не дать. Поэтому я  и  обращаюсь  к  Вам,

как к джентльменам, и прошу поступить со мной по-честному. Я ведь  с  вами

играю начистоту - не притворяюсь достойным. Был я  всю  жизнь  недостойным,

таким и останусь. Мне это даже нравится, если хотите знать. Так неужели вы

обманете человека и не дадите ему  настоящую  цену  за  его  родную  дочь,

которую он в поте  лица  растил,  кормил  и  одевал,  пока  она  не  стала

достаточно взрослой, чтобы заинтересовать сразу двух  джентльменов?  Разве

пять фунтов такая  уж крупная сумма? Я спрашиваю  вас и жду вашего решения.

   Хигинс (подходит  к Пикерингу). А  знаете,  Пикеринг,  займись  мы  этим

человеком, он уже  через три месяца мог бы выбирать между постом министра и

церковной кафедрой в Уэльсе.

   Пикеринг. Что  вы на это скажете, Дулитл?

   Дулитл. Нет,  уж увольте, хозяин, не подойдет. Доводилось мне слушать  и

проповедников и  премьер-министров - потому человек  я мыслящий и  для  меня

всякая там политика, религия или социальные реформы - тоже развлечение. Но

скажу вам одно: куда ни кинь - всюду жизнь собачья. Так  что мне  уж  лучше

быть недостойным  бедняком. Как сравнишь различные  положения в обществе, то

в моем, ну в общем  на мой вкус, в нем хоть изюминка есть.

   Хигинс. Дадим  ему, пожалуй, пять фунтов.

   Пикеринг. Боюсь,  он истратит их без всякой  пользы.

   Дулитл. С  пользой, хозяин, лопни мои глаза!  Вы, может, боитесь,  что  я

их  припрячу  и  буду  на  них  жить  себе  понемножку,  не  работая?   Не

беспокойтесь, к понедельнику от них уж пенни не останется, и  потопаю я  на

работу, будто у  меня их и  не  было.  В  нищие  не  скачусь,  можете  быть

спокойны. Малость  кутну со старухой, сам отведу душу и  другим  заработать

дам. А вам приятно  будет знать, что деньги не выброшены  на ветер. Да вы  и

сами их разумнее не истратите.

   Хигинс (вынимая  бумажник, подходит к Дулитлу). Нет,  он неотразим. Дадим

ему десять. (Протягивает  две кредитки.)

   Дулитл. Не  надо, хозяин: у старухи не хватит  духу истратить десятку. Да

и у меня, пожалуй, тоже. Десять фунтов - большие деньги; заведутся они,  и

человек становится расчетливым, а тогда прощай  счастье!  Нет,  дайте  мне

столько, сколько  я прошу, хозяин, - ни больше ни меньше.

   Пикеринг. Дулитл, почему вы не женитесь на  этой  вашей  старухе?  Я   не

склонен поощрять безнравственность.

   Дулитл. Вот  вы  ей  это  и  скажите,  хозяин,  скажите!  Я-то  со  всем

удовольствием. Ведь сейчас кто страдает? Я. Власти у  меня нет над ней: я и

угождай ей, и подарки  делай, и платья покупай. Грех да  и  только!  Я  раб

этой женщины, хозяин, а все потому, что я ей не  муж.  И  она  это  знает.

Попробуйте-ка, заставьте  ее выйти  за  меня.  Послушайтесь  моего  совета,

хозяин: женитесь на Элизе, пока она еще молодая и  не смыслит, что к  чему.

Не женитесь - потом  пожалеете. А женитесь - потом  пожалеет  она.  Так  уж