Эллинизм

Введение

Памфлет неизвестного автора под названием «Государственное устройство афинян», или короче «Афинская полития», сохранившийся в сборнике сочинений Ксенофонта, является единственным уцелевшим до нас образцом из богатой политической литературы эпохи Пелопоннесской войны. По видимому и сам Аристотель пользовался подобного рода политическими памфлетами. По крайней мере он говорит о целой группе людей, мечтавших о возвращении к «строю отцов», и откликом такого рода литературы является, как теперь принято думать, у него глава четвертая — о законодательстве Драконта. Из авторов таких памфлетов известны были Критий и Ферамен. Кто был автором этой «Афинской политии», остается неизвестным; во всяком случае, авторство Ксенофонта исключается как временем написания памфлета (около 425 г., тогда как Ксенофонт родился по самому раннему расчету около 444 г., а по наиболее принятому около 430 г.), так и разницей политических взглядов и стилем. Высказывались предположения об авторстве и Крития, и Ферамена, и обоих Фукидидов, но все они обнаружили свою  несостоятельность.

Время написания  памфлета определяется следующими данными. Это — время большой войны (III, 2), но ни о какой крупной неудаче Афин тут нет речи (II, 1); Афины представляются могущественным государством (II, 2-4), которое пользуется подвозом товаров со всех концов греческого мира и может легко предпринимать далекие военные экспедиции в противоположность сухопутной державе—имеется в виду Спарта, которая лишена такой возможности вследствие затруднительности снабжения армии (II, 5). Последнее замечание было бы невозможно после похода Брасида во Фракию в 424 г. С другой стороны, упоминание, что народ не допускает в комедии осмеивать свои действия, невозможно после постановки «Всадников» Аристофана (конец января 424 г.), но имело основание после постановки его «Вавилонян» (март 426 г.). Так получается приблизительная дата 425 г. до н. э. 

***

I. (1) Что касается государственного  устройства афинян, то, если они  выбрали свой теперешний строй,  я не одобряю этого по той  причине, что, избрав себе его,  они тем самым избрали такой  порядок, чтобы простому народу жилось лучше, чем благородным. Вот за это-то я и не одобряю его. Но уж раз у них это было принято в таком виде, я постараюсь доказать, что они удачно сохраняют свое государственное устройство и вообще заводят у себя такие порядки, которые представляются ненормальными с точки зрения остальных греков.

(2) Итак, прежде всего я скажу,  что в Афинах справедливо бедным и простому народу пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми по той причине, что народ-то как раз и приводит в движение корабли и дает силу государству — именно  кормчие¹, начальники гребцов, пятидесятники, командиры носа, корабельные мастера — вот эти-то люди и сообщают государству силу в гораздо большей степени, чем гоплиты и знатные и благородные. И раз дело обстоит так, то считается справедливым, чтобы все имели доступ к государственным должностям как при теперешних выборах по жребию, так и при избрании поднятием рук и чтобы предоставлялась возможность высказываться всякому желающему из граждан. (3) Затем, таких должностей, которые   приносят   спасение,   если   заняты   благородными  людьми,  и  подвергают  опасности  весь  вообще народ,   если   заняты    неблагородными, — этих должностей народ вовсе не добивается; он не находит нужным получать по жребию должности ни стратегов, ни гиппархов.  И правда,  народ понимает,  что получает больше пользы, если эти должности не исправляет сам, а предоставляет их исправлять наиболее могущественным людям. Зато он стремится занимать те должности, которые приносят в дом жалованье и доход. (4) Далее, если некоторые удивляются, что афиняне во всех отношениях отдают предпочтение простым и бедным и вообще демократам перед благородными,  то  этим самым, как сейчас выяснится, они и сохраняют демократию. Именно, когда бедные и люди из народа, вообще люди низшие, достигают благополучия и когда таких людей становится много, они укрепляют демократию; если же хорошо живется богатым и благородным, это значит, что демократы сами усиливают партию своих противников. (5) Во всякой земле лучший элемент является противником  демократии,   потому  что   лучшие   люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но зато самым тщательным образом стараются соблюдать благородные начала, тогда как у народа — величайшая необразованность,  недисциплинированность и низость.   Действительно,   людей  простых  толкают  на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество — качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств. (6) Может быть кто-нибудь скажет, что не следовало бы допускать их всех без разбора говорить в народном собрании и быть членами Совета, но только самых опытных и притом лучших людей. Но афиняне и в этом отношении рассуждают совершенно правильно, предоставляя говорить в собрании и простым, потому что, если бы только благородные говорили в народном собрании и обсуждали дела, тогда было бы хорошо людям одного положения с ними, а демократам было бы нехорошо. А при теперешнем положении, когда может говорить всякий желающий, стоит ему подняться со своего места, будь это простой человек, —  он изыскивает благо для самого себя и для себе подобных. (7) Кто-нибудь пожалуй возразит: так что же хорошего может придумать себе и народу такой человек? А в Афинах находят, что невежество, грубость и благожелательность такого человека скорее приносят пользу, чем достоинство, мудрость и недоброжелательность благородного. (8) Конечно, не такие порядки нужны для того, чтобы государство могло сделаться наилучшим, но зато демократия скорее всего может сохраниться при таких условиях. Народ ведь желает вовсе не прекрасных законов²в государстве, когда при этом ему самому придется быть в рабстве, но хочет быть свободным и управлять, а до плохих законов ему мало дела. Ведь от порядка, который ты³ считаешь нехорошим законодательством, народ сам получает силу и бывает свободен. (9) Если же ты ищешь царства хороших законов, то прежде всего увидишь, что в таком случае для граждан издают законы опытнейшие люди⁴; затем, благородные будут держать в повиновении простых, благородные же будут заседать в Совете, обсуждая дела государства, и не будут позволять, чтобы безумцы⁵ были членами Совета, говорили или даже участвовали в народном собрании. Вот от этих-то благ скорее всего народ может попасть в рабство,

(10) С другой стороны, очень велика  в Афинах распущенность рабов и метеков, и нельзя тут побить раба, и он перед тобой не посторонится⁶. А почему существует этот местный обычай⁷, я объясню. Если бы позволялось законом свободному бить раба или метека, или вольноотпущенника, часто били бы афинянина, приняв его за раба, потому что и по одежде тут народ нисколько не лучше, чем рабы и метеки, да не лучше нисколько и по всему внешнему виду⁸ . (11) Если же кто удивляется и тому, что тут позволяют рабам быть избалованными и некоторым вести роскошную жизнь, то окажется, может быть, что и это делают сознательно⁹; Действительно, где морская держава, там рабы необходимо должны служить за деньги¹⁰, чтобы мне получать оброк из того, что будут они зарабатывать, и необходимо там предоставлять им свободу¹¹, а где есть богатые рабы, там уже¹² невыгодно, чтобы мой раб тебя боялся. В Лакедемоне мой раб тебя боялся бы, если же твой раб меня будет бояться, ему может быть придется отдавать и свои деньги, чтобы не подвергаться опасности самому. (12) Так вот вследствие этого мы предоставили и рабам такую же свободу слова¹³, как и свободным, а равно и метекам, как гражданам, потому что государство нуждается в метеках из-за многочисленности ремесел¹⁴ и в интересах морского дела. Потому-то мы предоставили естественно и метекам равную свободу слова.

(13) А общества, занимавшиеся в Афинах  гимнастическими¹⁵ и мусическими выступлениями, народ упразднил, считая это неподходящим, так как увидел, что не может сам тщательно заниматься этим. Зато, что касается хорегий, гимнасиархий и триэрархий¹⁶, он понимает, что хорегами являются богатые, а народ лишь нанимается на службу в хорегиях, что гимнасиархами и триэрархами являются богатые, народ же получает выгоды от триарархйй и гимнасиархий. Народ во всяком случае хочет получать деньги и за пение, и за бег, и за танцы, и за плавание на кораблях, чтобы и самому иметь прибыль и чтобы богатые становились беднее. Да и в судах он не столько заботится о справедливости, сколько о своей собственной выгоде¹⁷.

(14) Что же касается союзников,  то у них толпа очевидно тоже преследует злостными клеветами и ненавистью благородных; а так как афиняне понимают необходимость того, чтобы подчиненный ненавидел своего повелителя, и, с другой стороны, знают, что если в государствах силу будут иметь богатые и благородные, то в Афинах власть очень недолго будет оставаться в руках народа, — ввиду этого они благородных лишают там гражданской чести, отнимают имущество, изгоняют из своих владений и убивают, а простых поддерживают. Благородные из афинян защищают благородных в союзных государствах, понимая, что им самим выгодно защищать всегда в государствах людей лучших. (15) Но, может быть, кто-нибудь скажет, что это и составляет силу афинян, если союзники в состоянии вносить деньги; между тем демократам представляется большей выгодой, чтобы деньги союзников были в руках каждого отдельного из афинян, а союзники — чтобы имели лишь столько, сколько нужно для пропитания, и чтобы, занятые работой, они не были в состоянии замышлять  чего-нибудь против них.

(16) По мнению некоторых, народ  афинский делает ошибку также  и в том, что заставляет союзников  ездить для судебных дел в  Афины¹⁸. Но афиняне возражают на это, исчисляя, сколько заключается в этом преимуществ для афинского народа; во-первых, из судебных пошлин¹⁹ он получает целый год жалованье²⁰; затем, сидя дома и не выезжая на кораблях, он распоряжается в союзных государствах и при этом людей из народа поддерживает в судах, а противников уничтожает. Между тем, если бы все вели свои процессы у себя на родине, то, будучи недовольны афинянами²¹, старались бы уничтожить тех из своей среды, которые наиболее сочувствуют афинской демократии. (17) Кроме того, афинский народ вот в чем выигрывает от того, что судебные процессы союзников происходят в Афинах: во-первых, процентная пошлина, взимаемая в Пирее²², оказывается для государства больше; затем, дела идут лучше у того, у кого есть дом, сдающийся внаймы, или у кого есть упряжка вьючных животных или раб, отдаваемые внаймы; наконец, глашатаи²³ работают лучше вследствие приезда союзников. (18) Вдобавок ко всему этому, если бы союзники не приезжали на судебные процессы, они оказывали бы уважение из афинян только тем, которые выезжают на кораблях — стратегам, триэрархам и послам²⁴; а при теперешних условиях вынужден угождать народу афинскому каждый в отдельности из союзников, так как каждый сознает, что ему предстоит, придя в Афины, подвергнуться наказанию или получить удовлетворение не перед кем-либо иным, но перед народом²⁵, как того требует в Афинах закон. И он бывает вынужден умолять на судах, бросаясь на колени, и хватать за руку всякого входящего²⁶. Вот поэтому-то союзники еще в большей степени стали рабами   народа   афинского.

(19) Кроме того, имея владения за  пределами Аттики²⁷ и посылая туда своих должностных лиц²⁸, афиняне незаметно для самих себя привыкали владеть веслами и сами и их слуги, потому что, раз человек часто плавает, ему по необходимости приходится взяться за весло не только самому,  но и рабу, и изучить выражения, употребляющиеся в морском деле. (20) Таким образом из них выходят хорошие кормчие благодаря опытности в плаваниях и навыку. Одни наловчились, правя транспортным   судном,  другие — грузовым, некоторые после этого  встали  на  триэры.   Большинство  умеет  грести сейчас же как вступит на военные корабли, так как приучилось к этому уже раньше в течение всей жизни. II. (1) Войско гоплитов, которое кажется в Афинах наиболее  слабой  стороной,  таково  и на  самом деле, и афиняне думают, что врагам своим²⁹ уступают и в качестве и в численности, а союзников, которые вносят им подать³⁰, превосходят всех даже и на суше. При этом они убеждены, что войска гоплитов им вполне достаточно, если превосходят им своих союзников. (2) А кроме того, вследствие стечения обстоятельств у них оказалось   положение   приблизительно   такое.   Подданным сухопутной державы возможно, собравшись из маленьких государств в один пункт, сражаться соединенными силами³¹;  между  тем  подданным     морской державы, поскольку  они  являются  островными  жителями,   невозможно соединить свои государства, потому что море их разделяет, а их властители являются господами над морем.  А если бы даже и можно было островитянам сойтись незаметно³²  вместе на один остров, им  пришлось бы погибнуть от голода³³. (3) А из тех подчиненных афинянам государств, которые лежат на материке, большие подчиняются из страха, а маленькие главным образом из нужды: ведь нет такого государства, которое не нуждалось бы в привозе или вывозе чего-нибудь³⁴, и значит ни того, ни другого не будет у него, если оно не станет подчиняться хозяевам моря. (4) Затем властителям моря можно делать то, что только иногда удается властителям суши, — опустошать землю более сильных³⁵; именно, можно подходить на кораблях туда, где или вовсе нет врагов, или где их немного, а если они приблизятся, можно сесть на корабли и уехать, и, поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобное с сухопутной армией³⁶. (5) Далее, властителям моря можно предпринять плавание как угодно далеко от своей родины, а войску сухопутной державы невозможно от своей земли отойти на расстояние многих дней пути, потому что такие передвижения медленны, и невозможно, идя сухим путем, иметь с собой запасов провианта на долгое время³⁷. При этом тому, кто идет сухим путем, надо проходить через дружественную страну или же пробиваться, побеждая в сражении; а тому, кто едет по морю, можно высадиться там, где он имеет превосходство, а в том месте, где этого не имеет, можно не высаживаться, а проехать мимо, пока не придет к дружественной стране или к более слабым, чем он сам. (6) Затем от неурожая плодов, насылаемого Зевсом, сухопутные державы серьезно страдают, морские же переносят это легко, потому что не всякая земля в это время страдает, и таким образом из благополучной местности доставляется все нужное тому, кто владычествует над морем.

(7) А если уж упоминать и о  менее важном, то афиняне благодаря владычеству на море прежде всего завели у себя всякие способы угощения, по мере того как завязывали сношения тут с одними, там с другими. Таким образом всякие вкусные вещи, какие только есть в Сицилии³⁸, в Италии, на Кипре, в Египте, в Лидии, есть в Понте³⁹, в Пелопоннесе или где-нибудь в другом месте, — все это собралось в одном месте благодаря владычеству над морем. (8) Далее, из всякого наречия, какое им приходилось слышать, они переняли из одного это, из другого то. И, в то время как все вообще греки пользуются больше своим собственным наречием, ведут свой особый образ жизни и носят свои особые наряды, афиняне имеют все смешанное, взятое у всех греков и варваров. (9) А что касается жертв и святилищ, празднеств и священных участков, то народ, поняв, что невозможно каждому бедному человеку самому приносить жертвы⁴⁰, устраивать празднества, возводить храмы и украшать и возвеличивать город,  в котором живет,  придумал, как достигнуть этого. Вот поэтому государство совершает на общественный счет жертвоприношения в большом числе, а народ и пирует и получает по жребию мясо жертвенных животных. (10) Кроме того, гимназии с банями и раздевальнями у богатых — по крайней мере у некоторых — есть собственные, народ же строит специально   сам   для   себя   многочисленные   палестры⁴¹, раздевальни и бани. И больше пользуется ими чернь, чем немногие зажиточные.

(11) А если уж говорить о богатстве  греков и варваров, то афиняне одни могут иметь его у себя. В самом деле, если какой-нибудь город богат корабельным лесом, куда он будет сбывать его, если не добьется на это согласия тех, кто господствует над морем? Что еще? Если какой-нибудь город богат железом,  медью или льном, куда он будет сбывать, если не заручится согласием того, кто господствует над морем? А ведь из всего этого и создаются у меня корабли; от одного получается лес⁴²,   от другого — железо⁴³,   от  третьего — медь⁴⁴,   от четвертого — лен⁴⁵, от пятого — воск⁴⁶. (12) Кроме того, они не дадут отвозить куда-нибудь в другое место; иначе тем, кто является нашим противником, не придется пользоваться морем. И вот я без всякого труда со своей стороны получаю все эти произведения земли по морю, а между тем никакой другой город не имеет у себя двух таких продуктов разом. Притом и не бывает в одной стране сразу и лес, и лен, но там, где родится очень много льна, страна ровная и безлесная. Точно так же и медь с железом не идут из одного и того же государства, равно как и все остальное не бывает в одном государстве  сам-друг или сам-третий,  но в одном — одно, в другом — другое⁴⁷.

(13) Кроме того, у всякого материка  есть или выступивший вперед берег, или лежащий впереди остров, или какая-нибудь узкая полоса, так что те, которые владычествуют    на    море,   могут,    становясь   там   на якоре,  вредить жителям материка⁴⁸.

(14) Одного только не хватает афинянам. Именно, если бы они владычествовали  над морем, живя на острове, им можно было бы, вредя при желании другим, не терпеть ничего худого,  пока  сами владычествуют над морем, причем и земля их не пострадала бы, и врагов не пришлось бы сверх того ожидать к себе. Но при настоящем  положении  больше   страдают   от  прихода врагов крестьяне и богатые афиняне⁴⁹, тогда как демократический  элемент, хорошо зная, что ничего из его достояния  враги не  сожгут  и не  уничтожат,   живет беспечно, не боясь их прихода⁵⁰. (15) А помимо этого, если бы афиняне жили на острове, они освободились бы и от другой опасности, что когда-нибудь их государство будет предано кучкой людей, что будут открыты ворота и ворвутся враги. И действительно, разве могло бы это произойти, если бы они жили на острове? Да и восстания какой-нибудь части населения против демократической партии не боялись бы, если бы жили на острове. Ведь теперь, если бы подняли восстание, восстали бы в расчете на врагов, думая, что приведут их к себе на помощь  сухим путем⁵¹. А если бы жили на острове, ив этом отношении им не было бы опасности. (16) Так вот, раз с самого начала они не поселились на острове, то  теперь   они  поступают  следующим  образом.   Свое имущество  они отдают островам на сбережение,  уверенные в прочности своего господства на море, и не глядят на то, что земля Аттики подвергается опустошению⁵², так как понимают, что, если будут жалеть ее, лишатся других более важных благ.

(17) Далее,  союзные договоры и присягу⁵³ для олигархических государств необходимо соблюдать; если же не будут держать своих договоров, тогда или называют тебе того, по вине которого ты страдаешь⁵⁴, или тех известных лиц — ввиду их небольшого числа, — которые заключили договор. А что касается народа, то, какие бы договоры он ни заключил, можно каждому из его среды, сваливая вину на кого-нибудь одного — на говорившего тогда оратора⁵⁵ и на председателя собрания, ставившего вопрос на голосование⁵⁶, — отрекаться, говоря, что не присутствовал тогда и что не согласен с этим, разве только узнают, что договор заключен при полном собрании народа⁵⁷.  И если не найдут нужным считать его действительным, у них придуманы тысячи предлогов, чтобы не исполнять того, чего не захотят⁵⁸.   Притом, если произойдет что-нибудь худое от принятого народом  решения,   демократы  приписывают  вину  в   этом тому, что кучка людей, противодействуя ему, испортила  все  дело⁵⁹; если же  будет какой-нибудь успех, тогда приписывают честь этого себе. (18) С другой стороны, осмеивать в комедиях и бранить народ афиняне не позволяют⁶⁰,  чтобы не распространялась хула  на них же самих; но по отношению к частным лицам, если кто хочет осмеять другого, они поощряют это, хорошо зная, что не из народа и не из заурядной массы по большей части бывает осмеиваемый,  но  это — или богатый, или знатный, или влиятельный, и только редко подвергается осмеянию кто-нибудь из бедных и демократов, да и то лишь в том случае, если он суется во все дела и стремится чем-нибудь выделяться из народа; потому, если таких и осмеивают, они не возмущаются. (19) Итак, я по крайней мере утверждаю, что народ в Афинах понимает, кто из граждан благородный и кто простой, и, понимая это, любит, своих сторонников и радетелей, хотя бы они были простыми,   а   благородных   скорее ненавидит, так как не думает, чтобы их благородство служило ко благу ему, но ждет от него лишь худого. И,   наоборот,   некоторые,   стоящие  в  самом   деле   за народ,  по происхождению  вовсе не демократы⁶¹. (20) Я со своей стороны допускаю  демократическую  точку зрения для самого народа,   потому  что каждому простительно заботиться о самом себе. Но кто, не принадлежа к народу, предпочитает жить в демократическом, а не в олигархическом государстве, тот просто задается какими-нибудь    преступными  намерениями  и   видит, что    мошеннику  скорее  можно   остаться    незамеченным в демократическом государстве, чем   в олигархическом.