Архаические образы и мифологические мотивы в произведении Даниэля Дефо «Робинзон Крузо»

Тут Робинзон решил втолковать Пятнице не только о Боге, но и о дьяволе. Однако возникла трудность: «Оказалось, что привить ему правильные понятия о дьяволе не так то легко, как правильные понятия о божественном существе». После того, как Робинзон рассказал о могуществе Бога и изворотливости дьявола, «врага божьего в сердцах человеческих», творящего зло, Пятница огорошил его наивным вопросом: «Если бог такой сильный, такой крепкий, как дьявол, почему бог не убей дьявола и не сделай, чтобы он не делай больше зла?»

«Его вопрос, - признается Робинзон, - до странности поразил меня; ведь как-никак, хотя я был теперь уже старик, но в богословии я был только начинающий доктор и не очень то хорошо умел отвечать на казуистические вопросы и разрешать затруднения. Сначала я не знал, что ему сказать, сделал вид, что не слышал его, и переспросил, что он сказал. Но он слишком серьезно добивался ответа, чтобы позабыть свой вопрос, и повторил его такими же точно ломаными словами, как и раньше. К этому времени я немного собрался с духом и сказал: «В конце концов бог жестоко его накажет; ему предстоит суд, и его бросят в бездонную пропасть, где он будет жить в вечном огне». Это не удовлетворило Пятницу, и он опять обратился ко мне, повторяя мои слова. «В конце концов предстоит суд. Мой не понимай. Отчего не убить дьявола сейчас? Отчего не убить его давно-давно?» «А ты лучше спроси», — отвечал я, — «почему бог не убил тебя или меня, когда мы делали дурные вещи, оскорбляющие его; нас пощадили, чтобы мы раскаялись и получили прощение». Он немного задумался. «Хорошо, хорошо», — оказал он, очень растроганный, — «это хорошо; значит, я, ты, дьявол, все злые люди, — все сохраняйся, раскаявайся, бог всех прощай». Тут он опять совсем сбил меня с толку. Это показало мне, что простые понятия, заимствованные от природы, могут привести разумных существ к познанию бога и научить их благоговению и почитанию высшего божественного существа, ибо это свойственно нашей природе, но что только божественное откровение может дать познание Иисуса Христа и дарованного нам искупления и уяснить, что такое посредник нового завета, ходатай перед престолом бога: только откровение свыше, повторяю я, может образовать в душе эти понятия и научить ее, что евангелие нашего господа и спасителя Иисуса Христа и дух божий, обещанный людям его, как руководитель и очиститель, — совершенно необходимые учителя душ человеческих, обучающие их спасительному познанию бога и средствам спасения».

В итоге, конечно, Робинзон добился своего – душа Пятницы «была спасена», веру он принял. Когда в реестр спасенных добавились еще двое – отец Пятницы и испанец («население» острова прибывало почти как мифическая Венера – рождаясь «из пены морской»), - Робинзон отметил нахлынувшее на его владения разнообразие верований с восторгом: «Я не мог удержаться от улыбки при мысли о том, как похож я на короля. Во-первых, весь остров был неотъемлемою моей собственностью, и, таким образом, мне принадлежало несомненное право господства. Во-вторых, мой народ был весь в моей власти: я был неограниченным владыкой и законодателем. Все мои подданные были обязаны мне жизнью, и каждый из них, в свою очередь, готов был, если б понадобилось, умереть за меня. Замечательно также, что все трое были разных вероисповеданий: Пятница был протестант, его отец — язычник и людоед, а испанец — католик. Я допускал в своих владениях полную свободу совести».

Впрочем, такое толерантное отношение к «религиозному плюрализму» отчасти могло быть свидетельством того, что свои функции демиурга и культурного героя в масштабах острова Крузо исчерпал. Ему уже не нужно было создавать новый мир (Пятница обращен, осталось его перевезти в «утраченный рай» Робинзона, в Европу), его задача теперь стала совершенно очевидной (в силу возобладавшей наконец-то доступности): с острова нужно было бежать. Четверо – это уже сила (кроме того, в шестидесяти милях есть еще несколько испанцев, за которых их соотечественник ручается). Большая лодка, на изготовление которой у него в одиночку ушли многие месяцы (а сам каторжный труд оказался пустым: «Франкенштейн» не смог сдвинуть с места свое циклопическое творение), теперь может быть сооружена гораздо быстрее, и спущена на воду.

Все это - уже предвестье возвращения героя. Беда (он один на острове, бежать невозможно, остается ожидание) как бы ликвидирована. Но, одновременно, в соответствии со схемами, выведенными Проппом и Кэмбеллом, здесь должно быть препятствие в виде погони. Эту функцию в адаптированном виде выполняет показавшийся на горизонте корабль. Его команда взбунтовалась против своего капитана. Самого капитана, его помощника и одного пассажира бунтари высадили на остров.

Все, разумеется, закончится благополучно. Мерзавцы получат по заслугам, герои поплывут к родным берегам. Структура мифа будет отработана по полной программе.

Останется лишь вопрос: почему на долю «Робинзона Крузо» выпал (и продолжает выпадать) такой неимоверный успех? Отчасти мы уже ответили на него, проанализировав мифологическую канву роман: миф – это всегдашнее глубинное переживание человечества. Однако в заключительной части нашего исследования попробуем сфокусировать этот ответ.   

5. «Архетип» мудреца: история успеха

Кроме занимательной «безыскусности» – качества, которое притягивало читателей (или слушателей, как, например, в случае с Шахерезадой) во все времена, - «Робинзон Крузо» обладает еще двумя несомненными достоинствами: 1) он появился в нужное время и 2) он содержал внутри себя те архетипы, на которые готов был откликнуться читатель – и тогдашний, и, как выяснилось позднее, нынешний. Оба указанных достоинства требуют обращения к трудам и воззрениям великого швейцарского психолога, основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга.

В одной из своих статей, названной «Об архетипах коллективного бессознательного»⁹ и опубликованной впервые в 1934 году, Юнг назвал историю развития протестантизма «хроникой штурма образов». Реформация рушила основы восприятия. Это был объективный процесс, связанный, если так можно выразиться, с «расширением европейской вселенной». Правда, сам Юнг говорит о нем довольно жестко, как будто упомянутой им «хроники штурмов» можно было избежать. Как бы там ни было, пережив, как это бывает во всякую эпоху перемен, негативное отношение к новым ценностям (хотя бы даже они были отчасти старыми), европейцы в массе своей закономерно вступили в следующую фазу – «примерки» новых идей, взаимосвязей и отношений. Предшествующая Эпоха великих географических открытий, о которой мы уже упоминали, подготовила для этого почву. Другие горизонты стали не только страшны, как аллегория некого места, где свет заканчивается, но и заманчивы. Образ «другого» постепенно трансформировался из образа дикаря-недочеловека в образ того, с кем можно иметь дело (воевать или торговать – вопрос выбора). Но в новой конфигурации отношений хотелось получить и другой ответ: можно ли цивилизовать дикаря? Преодолимо ли одиночество европейца, попавшего в окружение аборигенов неосвоенных островов и земель? «Другой» - это война или возможность выбора? Дефо отвечает на это однозначно: выбора. Но самое главное – он показывает не только каким может быть выбор, но и как к нему можно прийти.

Конечно, в изображении Дефо это иногда выглядит тем, что мы сегодня могли бы назвать «попсой». Дефо – не философ (недаром третья часть его «робинзонады», где он не изображал, а рассуждал, потерпела фиаско: его мысли плохо продавались). Дефо – рассказчик, литератор. Философия его Робинзона выросла из конкретных действий (календарь, хлеб, козы, лодка). И как раз слабее всего она в эмпиреях абстракции, там, где он излагает Пятнице «символ веры». Однако именно практика выживания и практика «приручения» другого и делает рассказ Дефо столь притягательным. Человечество (сказать уже – Европа) еще не раз после него будет «болеть» разными модами на экзотику. Любой бродячий сюжет можно погрузить в Китай, Индию, хоть в Антарктиду – и это добавит к нему интереса. Этот путь среди беллетристов первым прокладывал Дефо. Он вообще много чего делал первым – например, первым написал об испанской корриде. Самой главное – он открыл несколько ведущих тем эпохи протестантизма: «я и одиночество», «я и предопределение» (обе перекликалась с кальвинистскими воззрениями, где посредники на пути к Богу упразднены, а судьбу не выкупишь за индульгенцию). Наконец, «я и другой» - где непохожесть персонажей движет сюжет с не меньшей интенсивностью (по крайней мере – внутренней), чем труп в начале детектива.

Ну и о втором достоинстве романа – посеянных в нем архетипах.

В Юнга понятие архетипа означало первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения, а потому выявляющиеся в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства, в снах и бредовых фантазиях. Архетипы, по Юнгу, имеют свойство, «по мере того, как они становятся более отчетливыми, сопровождаться необычайно оживленными эмоциональными тонами,… они способны впечатлять, внушать, увлекать», поскольку восходят к универсально-постоянным началам человеческой природы. Отсюда роль архетипа для художественного творчества. Тайна воздействия искусства, по Юнгу, состоит в особой способности художника почувствовать архетипические формы и точно реализовать их в своих произведениях¹⁰.

Из множества архетипов (современные психологи обычно говорят о трех десятках) Юнг выделал шесть основных, наиболее важных - классических. Это: тень (все недозволенное, все отрицательные и негативные качества); персона (публичное лицо человека, социальные роли, маска); анима/анимус (женская сторона в мужчине/мужская сторона в женщине); мудрец (зрелость, жизненный опыт, мудрость); Бог (конечная реализация психической реальности, сконцентрированной на внешний мир, собственная индивидуальность); самость (внутренняя гармония, психическая целостность и полнота, единство противоположностей). Если не считать анимы, о которой мы уже говорили, хоть и несколько в ином преломлении, то в «Робинзоне» все остальные нетрудно обнаружить. И этим, по всей видимости, объясняется то, что произведение это в нашем двадцать первом веке находит у читателя такой же отклик, какой находило у тех, кто брал в руки книгу, отклик в веке восемнадцатом.

Подобно заявлениям семиотиков о том, что  знаки – везде, об архетипах можно сказать то же самое: они повсюду. Они есть в гадательных картах таро (и вероятно, неслучайно роман Мишеля Турнье «Пятница, или Тихоокеанский лимб», этом «Робинзоне наизнанку», начинается с того, что в шторм капитан корабля бросает перед Робинзоном карту за картой, предсказывая ему судьбу). Как скроены голливудские боевики? Так же, с активной эксплуатацией архетипов. Как воздействует реклама? То же самое. В них действует «потребительская сказка, приснившаяся нации (человечеству)». Съевший «сникерс» получает энергию, способную сокрушить все на своем пути. Какой-нибудь дезодорант, брызнутый под мышку молодому человеку, делает так, что на него буквально нападает красавица.

Примеры можно множить. Но можно и остановиться. Закончив нашу работу  опять-таки словами Карла Густава Юнга: «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов…, он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного; притом и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы» ¹¹. Даниэль Дефо, создавая своего «Робинзона Крузо», «глаголил» с человечеством именно этим языком. И оно услышало его голос. Что же до проблем, которые роман в той или иной степени обозначил (в том числе проблему встречи культур и отношений с «другим»), то их наш мир разрешит, видимо, еще очень нескоро. Но в этом творец «Робинзона», конечно, же неповинен.  

Ссылки:

1. Урнов Д.М. Дефо. М., «Молодая гвардия», 1990. С. 187. 
2. Евангелие от Луки. 15: 11-32.
3. Ноуэн Генри. Возвращение блудного сына. Сайт «Христианская культура» http://www.christian-culture.info/
4. См. Кэмбелл Дж. Тысячеликий герой. М., АСТ, 1997.
5. «Мифы народов мира» М., «Советская энциклопедия», 1992. Т.2, с.324.
6. Там же. Т.1, с.620.
7. См. Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ. М., АСТ, 2009.
8. См. Шпенглер О. Закат Европы, Тойнби А.Дж. Постижение истории.
9. См. Юнг К.Г. Архетип и символ. М., Ренессанс, 1991.
10. См. «Мифы народов мира» М., «Советская энциклопедия», 1992. Т.1, с.110-111.
11. Там же.

Помимо источников, указанных в сносках, в работе использовался текст романа Д.Дефо «Робинзон Крузо», ряд статей из сетевого ресурса «Википедия» и некоторых других сайтов, а также книги и публикации, которые автор счел возможным не выносить в отдельный список источников.