«Домострой» как литературный памятник

1) через контроль доходов  и денежных сумм;

2) через подчинение себе, а не жене ключника – домоправителя;

3) через лишение женщины  права принимать самостоятельные решения40;

4) через присвоение  мужской половине дома права вмешиваться в области, традиционно принадлежавшие женской половине (воспитание детей, контроль за продуктами питания, женскими рукоделиями и т.п.).

Другой идеей Сильвестра был замысел усилить начало моногамии, снизить «кочевой потенциал» российского мужчины, сделать его более оседлым и привязать к дому. Он полагал, однако, что начала взаимного соглашения в семье достигаются не разделением прав, но слиянием дома в единый организм под властью «господина».

По вертикали, как уже  отмечалось, «Домострой» дает классическую средневековую трехчленную пирамидальную  структуру с принципом «восходящей отчетности»: чем ниже на иерархической лестнице стоит существо, тем меньше его ответственность, но также и свобода. Чем выше – тем больше власть, но и ответственность перед Богом. В модели Домостроя царь отвечает за всю страну разом, а хозяин дома, глава семьи – за всех домочадцев и их грехи; почему и появляется нужда в тотальном вертикальном контроле за их действиями. Вышестоящий при этом имеет право карать нижестоящего за нарушение порядка или нелояльность к его власти.

Время в «Домострое»  образует архаический круговой цикл аграрной цивилизации. Круг намеренно, демонстративно замкнут. «Стояла вечность на дворе» – можно сказать, очутившись внутри космоса «Домостроя». Перед нами, скорее, не Утопия, но Пантопия: вечность и неотменимость универсальных норм, обязательных всегда и везде к применению. У природы, как и у женственности, отнимается собственный «источник движения»: движителем всего оказывается универсальный мужской принцип – Логос. Христианская идея линеарности времени «Домостроем» еще не осознана²⁷. Круг времени движется посезонно, год за годом, но еще и квантовыми переходами (дед-отец-сын-внук), выказывая себя в смене поколений, должных быть копиями или подобиями друг друга.

Идея экономии всего (напомним, что «домострой» – русская калька с греческого «эйкономия») применена и ко времени, но в своеобразном варианте: суть в том, чтобы максимально загрузить домочадцев и жену работами, не оставить ни секунды свободного времени. Праздность и предоставленность самому себе понимаются как зло, а несамостоятельность – как добро. Но однозначно оценивать такую «экономию» нельзя: впоследствии «Домострой» явился базисом для российского купечества и предпринимательства, так как многие именитые купцы и промышленники конца XIX – начала XX века были выходцами из старообрядческих семей, носителями иного этноса, чем жители безалаберно-созерцательной Москвы, набитой «гулящим людом», перебивающимся подачками от Государевой службы, от боярских щедрот.

Но самое интересное в концепции времени в «Домострое» – его «поедание».

Круг времени задан  исключительно рецептурой блюд и  пищевыми рекомендациями: что, когда и из чего готовить. В акте поедания время осваивается и присваивается. Чрезмерность – сотни рецептов! – это еще и образ воздаяния, зримая плата за годовой труд: символический итог времени и «экономии».

Медиаторные процессы «Домострой»  пресекает; причем особо обращает внимание на разрывание контактов женщин с женщинами. «Бабки-потворницы», слуги, подруги-сплетницы – со всеми ними жена не должна видеться. Поражает масса бытовых примеров, сценок из жизни: фольклорная черта в учительном памятнике. Первоосновой власти автор видит контроль, он, вероятно, и является «профессией», трудом домохозяина и государя.

К XVI веку совершенно смолкает женское слово в литературе. Принимая во внимание мнение академика Д.С. Лихачева – «никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке», – это можно счесть важным симптомом. Но кроме Слова есть еще Дело. По мнению И. Забелина, последнее слово всегда остается за государем (мужчиной), но делом в доме занимается государыня («делодержец дому»)²⁸; дело видится молчаливым, но действенным сопротивлением монополии на слово.

Поскольку фундаментализация  общества связана с жестким табуированием медиации и медиатора, следует обратить внимание, что православие исторически не выработало ни концепции независимости Церкви от государства, ни удовлетворительной теории денег (деньги остались злом), ни учения о сакрально-нейтральной зоне, например Чистилище. И до сих пор в России, при ее поляризованной ментальности, нет традиции компромисса и терпимости, что в немалой мере влияет на положение женщины и практику женского протеста. По «Домострою» же, как и следует ожидать, терпимость и компромисс, вплоть до слепого подчинения, должна проявлять только одна сторона.

Доминирование, следовательно, есть основная модель отношений, по-разному варьируемая автором.

2.4. Тип социализации женского-природного

Разбираемая нами эпоха  и анализируемый памятник отличаются следующими особенностями:

во-первых, фиксацией  и обездвиживанием природы и  женского начала в модели мышления, которую стремятся перенести на общество;

во-вторых, наложением до полного совпадения понятий «собственность» и «власть»²⁹;

в-третьих, новым типом  рационализации и централизации с описанными ранее предпочтениями;

в-четвертых, стремлением  письменно, в слове зафиксировать тот или иной тип доминирования, иерархических отношений и через фиксацию объявить его вечным;

в-пятых, разрушением  местных укладов и архаических традиций;

в-шестых, табуированием  медиации (кроме властной вертикали) и отсутствием общественного (и семейного) договора;

в-седьмых, подчеркнутым разделением мужского и женского начал по правам, обязанностям, ценности.

В любом обществе происходит та или иная социализация мужчины и женщины.

В патриархальном – мужское сообщество ощущает себя монополистом в проведении социализации. «Домострой» устраняет все пережитки прежней (более языческой, чем христианской) независимой женской социализации, не гарантировавшей женщине (и ребенку) никакой правовой защищенности и безопасности, если она не принадлежит к верхушке княжеского сословия. Взамен, в обмен на зависимость и определенную несвободу, предлагается неформальное соглашение, суть которого – достижение автономии моногамной семьи с патриархальным доминированием, при этом семья понимается как ячейка государства, изоморфная ему. Тут женщина теряет многие (если не все) права, зато защищена авторитетом мужа, который понимается субъектом и объектом права и может, как отвечать за жену перед законом, так и осуществлять закон внутри своего дома.

«Домострой» в сильнейшей степени повлиял на идеологию  верхов, а затем и низов во всем, что касалось семейных отношений. Но законом не стал, во всей полноте никогда не был осуществлен.

Следует принять во внимание, что физический пол («sex») и гендер (как система социо-полоролевых отношений) в славянском обществе никогда не совпадали, и несовпадение было временами особенно заметным. Так складывалась этнографическая реальность в России; женщинам на протяжении веков приходилось нести на своих плечах как мужские работы, так и мужские роли, мужскую ответственность. И в низах, и в верхах России роль женщины была велика. Между тем многие свидетели отмечали женообразие русских мужских лиц, специфический тип эмоциональности и капризности русских бояр, пассивность и мягкость русской души, странно и взрывообразно переходящей в противоположное состояние...

«Домострой» настаивал  на совпадении секса и гендера. Разделение функций стало абсолютным, разделение прав сделалось пустым понятием вследствие того, что у одной из сторон не стало никаких прав.

 

Заключение

Памятник классической литературы – Домострой – каждое новое поколение читателей воспринимает по-своему. Сегодня мы уже не видим в Домострое однозначно отрицательных характеристик, но – в зависимости от установки – полярно оцениваем положительные его черты.

Для одних это –  возвращение к принципам «мещанской морали», которые оказываются необходимыми в известные моменты: «Не кради, не бей жену, не пей, соседей не обманывай, не хватайся за оглоблю при каждом вопросе, не сморкайся в скатерть, когда тебя в гости позовут и т.д.». В сущности, весь набор порядочности человеческой и есть мещанская мораль. Она не руководствуется стремлением передать человечество – ну, и что же, разве только то хорошо, что ведет на баррикады? В ней заложены человеческие вечные ценности, и самое главное – здравый смысл.

Другие воспринимают традиции Домостроя глубже и основательнее. В трудах русских философов представлено объяснение многих особенностей русского мировоззрения – на фоне проблем, затронутых в Домострое. Не говоря уж о славянофилах, даже рьяные западники, как это ни парадоксально, упрекая своих современников во многих пороках и слабостях, по существу, сожалели о тех временах, когда у их соотечественников были «домашний очаг», «привычки и правила», «симпатия и любовь», – а теперь «все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев…³⁰».

Прежние представления  о чужом и своем оказались  разрушенными. Мир и Дом поменялись местами, и Дом опрокинут в Мир, обеднив его.

Утрачивая Дом, человек  становился бездомным изгоем, опустошенным бродягой. «Гулящие люди» бродят по свету, и Мир предстает неуютным, связи разорваны, и нет ни родства, ни природы – Рода, о котором во всех его ипостасях так тоскуют писатели 20 века, от Пришвина до Распутина.

«Прошлое всегда продолжает жить и действовать», – замечает Бердяев, поскольку – «история дана нам не извне, а изнутри» – она в нас самих. «Пафос злобной ненависти к прошлой культуре», – продолжает философ, – объясняется незнанием этой культуры, но знать ее необходимо как историю своего же духа, ведь «человек менял одежды и идеи, но сам изменялся мало», «до сих пор родовая мораль определяет нравственные оценки, до сих пор призрачные чувства владеют людьми. Мораль племени еще сильна»³¹.

Русская философия этична и продолжает этим традиционный тип русской рефлексии, для которой идеал важнее идеи.

От века даны твердыни и устои жизни: семья, живым, личным отношением связывающая наше настоящее с прошлым и будущим; отечество, расширяющее и наполняющее нашу душу содержанием душу содержанием души народной с ее славными преданиями и упованиями; наконец, церковь, окончательно избавляющая на от всякой тесноты, связывая и личную, и национальную жизнь с тем, что вечно и безусловно. Итак, о чем же думать? Живи жизнью целого, раздвинь во все стороны границы своего маленького я, «принимай к сердцу» дело других и дело всех, будь добрым семьянином, ревностным патриотом, преданным сыном церкви, и ты узнаешь на деле добрый смысл жизни, и не нужно будет его искать и придумывать ему определение³². В таком взгляде есть начало правды, но только начало, остановиться на нем невозможно – дело вовсе не так просто, как кажется.

«Домострой» обнаруживает многие типологические признаки русской  аграрной утопии. Основное его противоречие – несовместимость «осваивающего» хозяйства с автаркическими тенденциями, например с желанием навязать феодальный тип «натурального хозяйства» каждому, в том числе и городскому, дому. Кроме того, в сознании автора-редактора шла борьба между мужским, государственническим сознанием и инстинктивным стремлением новгородца, приверженного древнему укладу, сохранить устои мифической «гармонии» Золотого века. «Домострой» – утопия, обращенная, скорее, назад, чем вперед, но основанная на трудноискоренимых базовых моделях русского мышления, что объясняет его живучесть.

 

Список использованных источников литературы

1. Большая энциклопедия  Кирилла и Мефодия на DVD. ООО «Кирилл и Мефодий», 2007.

2. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии. – Репринтное воспроизведение издания 1939 года. М., 1995.

3. Голохвастов Д.П. Благовещенский иерей Сильвестр и его писания. Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете, 1874, кн. 1 // Сборник государственных знаний. Т. 2. – Санкт-Петербург, Изд-во: Д.Е. Кожанчикова, 1875. - 123-138. репринтное воспроизведение. – М.: Спарк, 2008.

4. Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. Пер. с нем. А.И. Малеина и А.В. Назаренко. Научные комментарии: А.В. Назаренко, А.Л. Хорошкевич, С.В. Думин, М.А. Усманов. – М., 1988. - 430 с.

5. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. – М.: Искусство, 1984. 350 с.

6. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. – М.: Искусство, 1990. - 395 с.

7. Домострой. – М.: Образ, 2007. http://nesusvet.narod.ru/books/domostroy

8. Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. – М.: Аспект-Пресс, 2000. - 368 с.

9. Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. – М.: Директмедиа Паблишинг, 2005. - 277 c.

10. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. – М.: Республика, 1992. - 303 с.

11. Колесов Д. В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986.

12. Левинтон Г.А. Мужской и женский текст в свадебном обряде (свадьба как диалог). // «Этнические стереотипы мужского и женского поведения». – СПб.: Наука, 1991.

13. Мезин С.А. История русской культуры X-XVIII веков. – М.: Центр гуманитарного образования, 2003. - 288 с.

14. Очерки русской культуры XVI века. – М.: Издательство Московского университета, 1976-1977. Ч. 1-2.

15. Пайпс Р. Россия при старом режиме. – М.: Захаров, 2006. - 496 с.

16. Памятники литературы Древней Руси. В двенадцати книгах. Конец XV - первая пол. XVI века. Под ред. Д.С. Лихачёва. – М.: Художественная литература, 1984. - 798 с.

17. Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. Под ред. Д.С. Лихачёва. – М.: Художественная литература, 1986. - 654 с.

18. Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. Под ред. Д.С. Лихачёва. – М.: Художественная литература, 1986. - 670 с.

19. Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. – М.: Мысль, 1989. - 286 с.

20. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (Х - начало ХIХ в.) М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1997. - 384 с.