Каждая
эпоха имеет свою культуру. ХХ
век войдет в историю как
век постмодернистской культуры.
В ХХ веке изменились люди,
вернее их мировосприятие. Известный
философ Ортега-и-Гассет попытался
выделить основные параметры искусства
ХХ века. Он пришел к выводу, что таковыми
являются дегуманизация,
отказ от изображения «живых форм», превращение
творчества в игру, тяготение к иронии,
отказ признать существование чего-то,
лежащего за пределами нашего опыта.
Негативное
отношение к прошлому, к классике,
к традициям – норма для
культуры постмодерна. Поэтому
не случайно создаваемая столетиями
гуманистическая и рационалистическая
культура оказалась вдруг ненужной;
она стала восприниматься как бунт
против существовавших традиций. Отказавшись
от традиций, постмодерн пошел на крайности:
стёр имена и даты, смешал стили и времена,
превратил текст в шизофреническое произведение,
начал играть с языком вне правил грамматики
и стилистики, смешал и уровнял святое
и греховное, высокое и низкое.
Для культуры
постмодернизма характерно отсутствие
каких бы то ни было единых,
объединяющих всё человечество
принципов. Вместо ищущего истину,
добро и красоту человека приходит индивид,
ни к чему не стремящийся, не ищущий, со
слепой и случайной судьбой. В искусстве
постмодернизма делается попытка связать
элементы элитарной и массовой культуры
в новый тип культуры конца 2-го – начала
3-го тысячелетия. Появляется массовое
коммерческое кино и телепродукция, детективная
литература и любовные романы.
К концу
ХХ века постмодернизм вошёл
в сферы бытия. Это, например,
индустрия моды, темпы изменения
которой часто превосходят разум;
спорт. Где результаты давно
уже перестали быть «человекоразмерными»;
музыкальные ритмы, темпоральная
частота которых, помноженная
на невероятно высокий уровень
децибел, делает их несоизмеримыми
с ритмами не только человеческого
тела, но и Космоса в целом.
Особые изменения происходят
в культурном пространстве, связанном
с телом и его потребностями. Появляется
технология «body building”: культуристика,
пластическая хирургия, с помощью которой
изменяют фигуру, цвет глаз, кожу и даже
пол.
Стремительный
рост средств массовой коммуникации
способствовал развитию так называемой
«массовой культуры». В отличие
от официальной культуры, подчиненной
государству, «массовая культура» свободно
и осознанно пропагандирует нейтральность,
натуральное насилие, секс и развлекательность.
Неоязычество,
по другому я назвать это
не могу, конца ХХ века воспроизвело
весь набор ритуальных действий,
придав им современную форму:
кровавые жертвоприношения, физическое
насилие, освещение эротики и
секса. Можно утверждать, что «язычество»
знает человека в той его
части, что «ниже сердца». Сердце,
дух, душа, интеллект – эти
атрибуты христианской культуры
ныне воспринимаются как что-то
далёкое и странное. Ночные эротические,
порнографические телепрограммы
взяли на себя функцию организаторов
массовых оргий, восхваляющих
случайные интимные связи. Неоязыческий
характер культуры ХХ – начала ХХІ вв.
проявляется во всех видах искусства.
В то же время
нельзя не видеть огромного вклада русской
культуры ХХ – начала ХХІ вв. в мировую
культуру. Во всем мире известны имена
выдающихся деятелей советского и постсоветского
периодов кинорежиссера А.Тарковского,
режиссера Ю.Любимова, писателей В.Распутина,
А.Солженицына, В.Астафьева, поэта И.Бродского,
музыканта В.Растроповича, композитора
А.Шнитке, певца Д.Хворостовского и певицы
Г.Вишневской, артистов балета Г.Улановой,
М.Плисецкой, Е.Максимовой, В.Васильева
и М.Лиепы. Мировое признание получили
балетмейстер Ю.Григорович, скрипачи Д.Ойстрах
и Л.Коган, пианисты С.Рихтер и Э.Гилельс.
И этот список можно было бы продолжать
и продолжать.
Многие политологи,
социологи, культурологи отмечают
противоречия, связанные с формированием
новой глобально (планетарной)
цивилизации. В 20-х годах ХХ века Питирим
Сорокин дав великолепную характеристику
противоречивости этого процесса, представляющего
собою смену типов культуры: «Все важнейшие
аспекты жизни, уклада и культуры западного
общества переживают серьезный кризис…
Больны плоть и дух западного общества,
и едва ли на его теле найдется хотя бы
одно здоровое место или нормально функционирующая
нервная ткань… Мы как бы находимся между
двумя эпохами: умирающей чувственной
культурой нашего лучезарного вчера и
грядущей идеациональной культурой создаваемого
завтра. Мы живём, мыслим, действуем в конце
сияющего чувственного дня, длившегося
шесть веков. Лучи заходящего солнца всё
ещё освещают величие уходящей эпохи.
Но свет медленно угасает, и в сгущающейся
тьме нам все труднее различать это величие
и искать надежные ориентиры в наступающих
сумерках. Ночь этой переходной эпохи
начинает опускаться на нас, с ее кошмарами,
пугающими тенями, душераздирающими ужасами.
За ее пределами, однако, различим расцвет
новой великой идеациональной культуры,
приветствующей новое поколение – людей
будущего. Самобытная, сложная противоречивая
культура России в этих условиях дает
надежду на духовное возрождение нашего
общества, возрождение, основанное на
традиционно русских культурных корнях.