Михаил Ломоносов, его вклад в развитие русского литературного языка

Но  эта программа, на деле оказалась невыполненной. Она предполагала такую степень обработанности и такой литературный блеск обиходного языка образованных слоев общества, которые мерещились возможными молодому Тредиаковскому, только что вернувшемуся из Парижа и начитавшемуся там французских трактатов об изящной речи придворных и учено-литературных кругов, но каких не было и не могло быть в начале XVIII века в России.

Но  нереальность программы  Тредиаковского сказывалась  еще и в том, что желание опереться  исключительно на бытовой язык, не приспособленный  еще вовсе к  собственно литературным задачам, с неумолимой неизбежностью бросало  русскую письменность в объятия западноевропейской стихии и приводило  к тому дикому переполнению русского языка наспех усвоенными иноязычными  элементами, образцы  которого в таком  изобилии сохранились  до нас в памятниках XVIII века.  

Грамматика  и теория стиля

«Российская грамматика» — основы и нормы русского языка, в которой Ломоносов разработал понятия о частях речи, правописание и произношение того или иного слова. Орфоэпические рекомендации «Российской грамматики» опираются на специфику «московского наречия»: «Московское наречие не только для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается».  Ломоносов ввёл понятие художественно-выразительных приёмов. 

И вот появляется Ломоносов, который без всяких колебаний, твердо и  уверенно, дает последовательно  и строго национальное решение проблемы.

Разработал  стилистическую систему  русского языка — теорию трёх штилей (книга «Рассуждение о пользе книг церковных»).

"О  пользе книг церковных  в российском языке" - так называется  основополагающий, небольшой  по объему труд  Ломоносова, в котором  он уже позднее, в 1755 году, с редкостной ясностью суждений подвел итог созданному им и победившему направлению в обработке русского литературного языка.

От  степени влияния  на русский литературный язык элемента церковно-славянского  получается, по взгляду  Ломоносова, тот или  другой оттенок в  языке, так называемой «слог» или «штиль».

Ломоносов намечает три таких  оттенка или «штиля»: «высокий», «средний»  и «низкий». Введение «штилей» отчасти  было практически  необходимо. Прямо  перейти к живому языку было невозможно не только потому, что  это было бы слишком  резким нововведением, слишком большой  «ересью», но и потому, - и это главное, - что тогдашний  живой русский  язык еще не был  настолько развит, чтобы стать достаточным  орудием для выражения  новых понятий. Исход  из затруднения Ломоносов  нашел в средней  мере: в простом  соединении славянского  и русского элементов, в введении штилей, а также в прямых заимствованиях из иностранных  языков. Видимое предпочтение Ломоносов отдал  церковно-славянскому  языку, как языку  уже выработанному, приспособленному и  к «высокому» стилю, между тем как  в живом русском  языке не находилось «средств для передачи отвлеченно научных  понятий, какие были необходимы для новой  литературы».

Языки русский и церковно-славянский Ломоносов поставил в слишком близкую  связь, русский язык даже как бы подчинялся церковно-славянскому; этим была обусловлена  реформа в языке, произведенная Карамзиным. Наша новейшая орфография в наиболее существенных чертах создана Ломоносовым. Развивая, совершенно самостоятельно, мысль  Тредьяковского о  тоническом стихосложении, Ломоносов внес в  это дело поэтическое  дарование, которого совершенно был лишен  Тредьяковский. «Русская Грамматика» Ломоносова, его «Рассуждение о пользе книг церковных», «Письмо о правилах российского стихотворства», вместе с практическим осуществлением этих правил в собственном  «стихотворстве»  Ломоносова, раз навсегда решили важнейший  для нашей литературы вопрос, вопрос, можно  сказать, самого ее существования - о средствах к  широкому и свободному развитию, тот вопрос, который в итальянской  литературе был решен  еще в XIV веке, во французской  в XV-XVI веках, в английской и немецкой в XVI веке. 

Начало, которое должно объединять различные русские  говоры, Ломоносов  видит в языке  церковно-славянском. Язык церковных книг должен служить главнейшим средством очищения русского литературного  языка от наплыва  слов иностранных, иноземных  терминов и выражений, чуждых русскому языку, этих «диких и странных слова нелепостей, входящих к нам из чужих языков».

Совершенно  неверно было бы думать,  говоря о пользе церковных  книг для русского языка, что Ломоносов  полностью восстанавливал отжившую систему  древнерусской книжной  речи.  Он сумел  отличить в предании старой книжной речи живое от мертвого, полезное и продуктивное от окостеневшего  и неподвижного.

Ломоносов - первый из деятелей русской культуры, который отчетливо  увидел то, что за время многовекового  воздействия церковно-славянской стихии на русскую  письменную речь множество  церковно-славянских слов и выражений  прочно осело в  устной речи грамотных  русских людей, став,  неотъемлемым достоянием повседневного языка  носителей и строителей русской культуры. Например, в нашем  современном языке  враг, храбрый вместо древних ворог, хоробрый; нужда вместо древнего нужа; мощно вместо древнего мочно и  др.

Взаимноя  дифференциация народных русских и церковно-славянских элементов, как страна при сторона, невежда  при невежа, горящий  при горячий, истина при правда, изгнать  при выгнать и  др. Ясное понимание  того, что язык русской  образованности постепенно возникает на почве  этого плотного сращения обеих исторических стихий русского письменного  слова, сквозит в  каждом положении  филологических работ  Ломоносова, в каждой строке его собственных  литературных произведений. Именно на этом взгляде  и строится все  знаменитое учение Ломоносова о составе русской  лексики и ее употреблении.  

Сущность  этого учения (теория трех штилей) вкратце состоит в следующем:

Все слова, какими может  располагать русский  язык, Ломоносов делит  на три основных разряда:

    К первому он  относит слова,  общие для языка  церковных книг  и для простого  русского языка  (например, слава,  рука, почитаю).

   Ко второму относятся такие слова церковных книг, которые в простом русском языке не употребляются, но все же понятны грамотным людям ( например, отверзаю, взываю, насажденный).

  Есть в церковном  языке также слова  непонятные и представляющиеся устарелыми (например, овогда - некогда, свене – прежде). Но их Ломоносов вообще не считает возможным употреблять в русском литературном языке.

    И третий разряд составляют слова, совсем неизвестные языку церковных книг ( например, говорю, ручей, пока).

  В числе этого  рода слов Ломоносов  особо выделяет  слова "презренные", то есть грубые  и вульгарные, которые  он также не  советует употреблять,  разве только в  "подлых комедиях". 

Посредством различной комбинации слов этих трех разрядов, согласно учению Ломоносова, в русском литературном языке создаются  три разных стиля:

    Высокий (Высокий  стиль составляется  из слов первого  и второго разрядов, то есть из слов "славенороссийских", общих для обоих  языков, и собственно "славенских", однако, как специально  оговаривается Ломоносов, "вразумительных  и не весьма  обветшалых"),

   Посредственный , или  средний (Средний  стиль составляется  преимущественно  из слов первого  разряда ("славенороссийских"), но к ним, как  говорит Ломоносов, "с  великою осторожностию"  можно присоединять  как чисто церковно-славянские, так и чисто  русские слова)

   Низкий, или простой (состоит из слов третьего и первого разрядов (то есть из комбинации чисто русских и "славенороссийских" слов)). 

Возникающая, таким образом, стройная стилистическая система  покоится на двух главных основаниях:

  Во-первых, она вытесняет  за рамки литературного  употребления как  церковно-славянские, так и русские  лексические крайности,  то есть те элементы  обоих языков, которые  стоят на конечных  границах общей  цепи словарных  средств русской  литературной речи.

Во-вторых, самое важное, в основу всей системы кладется "славенороссийское" начало русского языка, то есть такие средства, которые у русского и церковно-славянского языка являются совпадающими, общими.

  В самом деле, "славенороссийские"  слова, в той  или иной комбинации, встречаются в каждом из трех стилей, устанавливаемых Ломоносовым. Но в высоком они сочетаются с чисто "славенскими", в низком - с чисто русскими, а в среднем - с теми и другими.

Следовательно, Ломоносов объявляет  как бы генеральной  линией развития нового русского литературного  языка ту линию  скрещения обеих  языковых стихий, которая  наметилась уже на предшествующих стадиях  истории русского языка и с изумительной зоркостью была им угадана. Именно таким  путем удалось  Ломоносову вывести  русский литературный язык на тот путь развития, который  в будущем привел к такому яркому и  мощному расцвету русское слово.

Указанное скрещение обоих  исторических начал  русского языка практически  означало последовательное вовлечение в его  структуру известных церковно-славянских элементов, постепенно переходивших из разряда собственно "славенских" в разряд "славенороссийских".  

Русский язык этим путем как  бы отвоевывал у церковного языка форму за формой, слово за словом, лишая их специфически церковного привкуса и превращая  их в свое собственное  достояние.

Этот синтез осуществлялся легче всего на почве среднего стиля, в котором могли участвовать слова всех трех разрядов, с скрещенными "славенороссийскими" в центре.

Таким образом, Ломоносов  не только отдавал  себе отчет в том, что такой фонд скрещенных славянских слов существует, но гениально предвидел  также, что этот фонд будет со временем все более расширяться, что процесс отвоевания русским языком слов и форм из языка  церковного будет  продолжаться и впредь. В этих дальнейших завоеваниях русского языка Ломоносов  справедливо видел  также основное противоядие  против засорения  русского литературного  языка ненужными  заимствованиями  из чужих языков.  

По  этому поводу Ломоносов  говорит: "Таким  старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного  Славенского языка  купно с Российским отвратятся дикие  и странные слова  нелепости, входящие к нам из чужих  языков... и Российский язык в полной силе, красоте и богатстве  переменам и упадку неподвержен утвердится..."

Это не исключало возможности  введения в русский  научный язык международных  научных терминов, составленных из греческих и латинских корней, например, встречающиеся в собственных сочинениях Ломоносова барометр, горизонт, инструмент, пропорция, фигура и т. п.  

Но  это помогало создавать  и собственные  новые термины  из "славенороссийского" материала, соответствующие западноевропейским, например, встречающиеся в собственных научных сочинениях Ломоносова преломление, истолкование, плоскость, явление и т. п. 
 
 

М. В. Ломоносов. Русская  грамматика на немецком. Санкт-Петербург. 1764 

К изучению русской  грамматики Ломоносов  впервые применил строгие научные  приёмы, впервые определенно  и точно наметив  отношения русского литературного языка  к языку церковно-славянскому, с одной стороны, и к языку живой, устной речи, с другой. Этим он положил прочное  начало тому преобразованию русского литературного  языка, которое круто  повернуло его  на новую дорогу и  обеспечило его дальнейшее развитие. Ломоносов  вполне сознает значение так называемой фонетики, необходимость идти в изучении языка  от живой речи. Приемы научного исследования, которым следует  в своих филологических изучениях русского языка Ломоносов — приемы естествоиспытателя. Выводы свои он основывает на ближайшем, непосредственном обследовании самых фактов языка: он дает длинные списки слов и отдельных выражений русского языка, сравнивает, сопоставляет группы фактов между собой, и лишь на основании таких сличений делает выводы.Лингвистические приемы Ломоносова те же, которых наука держится и в настоящее время. 

Изучая  живой русский  язык, Ломоносов все  разнообразие русских  наречий и говоров  сводит к трем группам  или наречиям, «диалектам»:

1) московское,

2) северное (поморское,  родное для Ломоносова) и 

3) украинское (малороссийское).

Решительное предпочтение Ломоносов  отдает московскому, «не токмо для  важности столичного говора, но и для  своей отменной красоты». 
 
 
 
 
 
 

Вклад в развитие риторики

Нельзя  сказать, что до Ломоносова в России совершенно никто не интересовался  риторикой. Были и  учебники по этому  предмету. Но все  они составлялись либо на церковнославянском языке, либо на латыни, а Ломоносов в 1743 написал «Краткое руководство к  риторике» на русском  языке. Основной труд Ломоносова по риторике — «Риторика» 1748 года, которая стала, по сути, первой в России хрестоматией мировой литературы, включавшей также лучшие произведения отечественной словесности. Пособия Ломоносова были первыми общедоступными руководствами по красноречию. Само определение риторики у него традиционно: Риторика есть наука о всякой предложенной материи красно говорить и писать, то есть оную избранными речами представлять и пристойными словами изображать на такой конец, чтобы слушателей и читателей о справедливости её удостоверить.