Усадьба М. В. Асеева

         Внутренняя планировка дворца характеризуется разумной рациональностью. На первом этаже размещались вестибюли, лестничный павильон, кабинет Асеева, белая гостиная, каминная, чайная, кухня и столовая. На втором – торжественный колонный зал, домовая церковь и комнаты для многочисленной семьи.

         Художественное оформление каждой комнаты соответствовало ее назначению. Внутренняя отделка помещений, как правило, осуществлялась по эскизам самих архитекторов. Легкий и нарядный интерьер комнат дополнялся светлым наборным паркетом и светильниками самых неожиданных форм. В их скромных остатках видятся оригинальные произведения прикладного искусства.

         За последние десятилетия многое во дворце утрачено, но то, что пока сохранилось, вызывает восхищение перед талантом мастеров, создавших памятник своему времени.

         Вестибюль встречает посетителя причудливыми сюжетами настенной живописи, чудесным плафоном и обилием отделочных деталей из ценных пород дерева.

         В художественном оформлении помещений взгляд невольно выделяет символические сюжеты. В вестибюле – жук-скарабей, почитаемый в Египте символом жизни и смерти. В лестничном павильоне римская богиня Флора как символ весенней радости и цветов.

         Лестничный павильон, освещенный высоким окном, объединяет оба этажа здания. Стены павильона оформлены барельефами на темы античных сюжетов. Плафон павильона расписан приглушенными бледными тонами. Над пролетом парадной мраморной лестницы – геральдический щит с головой богини Флоры, увенчанной цветами. Несомненно, это место было предназначено для будущего асеевского герба. Лестничные перила когда-то были оформлены декоративными фонарями-торшерами, от которых почти ничего не осталось.

         Большой интерес представляет частично сохранившийся кабинет М. В. Асеева. Это – небольшая комната, облицованная темными деревянными панелями. Пространство кабинета зрительно увеличивает широкое диванное зеркало. Книжные шкафы, выполненные из того же материала, что и панели, отделаны тонким резным декором ювелирной работы. Над декором – мастерски выполненные головки славянки, молодого славянина и воинов в русских шлемах. Резной декор плавно перетекает с каркаса шкафов на облицовочные панели стен, дивана и зеркала. Плафон с великолепной росписью, заключенный в изящную раму той же фактуры, и оригинальная люстра линейной формы завершали интерьер кабинета.

         Одно из лучших помещений первого этажа – белая гостиная. В ней до настоящего времени сохранились роскошная лепнина и каскадные хрустальные люстры. По периметру гостиной на двухметровой высоте проходит пояс с ритмически повторяющимся рисунком – поднятым вверх горящим факелом, символом вечной жизни.

         В комнате, примыкающей к белой гостиной, привлекает внимание плафон, искусно расписанный крупными лилиями. Цветочный венок исполнен в приглушенных голубовато-зеленоватых тонах. Иногда лепной декор с потолка и стен плавно переходит в металлическое ажурное кружево, оформляющее широкий оконный проем, почти полностью повторяющее рисунок лепнины.

         В небольшой по размерам столовой все выдержано в едином стиле – облицовочные панели, посудные шкафы вдоль стен, потолочные балки, осуществляющие декоративное членение потолка. Здесь царствует дерево – пластичный и теплый природный материал. Между потолочными балками – росписи в виде ярких цветочных гирлянд. В центре потолка – люстра изумительной работы в виде изогнутой цветущей ветки. Мастер, создавший это чудо, всем своим существом чувствовал красоту русской природы и богатейшие возможности материала: металл ожил в его руках.

         Колонный зал второго этажа – одно из интереснейших  и самых больших помещений в доме Асеева. Строгий классический стиль, сдвоенные колонны по периметру зала, отопительные приборы в виде облицованных колонн, расписанных мелким золотым узором по белому полю и завершенных цветочными вазами, придавали помещению особую торжественность. Восточная часть зала освещалась широким окном, а западная – верхним светом через световой купол, состоявший из небольших стекол определенного размера, закрепленных в металлическом каркасе.

         В парадных комнатах дворца размещались художественные ценности Асеевых. Собирательство и коллекционирование было распространено в среде рождающейся тамбовской буржуазии, не обошло оно и Асеева. В легендах упоминаются картины Ю. Б. Клевера и А. И. Куинджи, а также полотна религиозной живописи.

         В 1906 году владелец приступает к благоустройству усадьбы. Он обращается в Городскую управу с просьбой провести мостовую от Варваринской улицы по Солдатской и Набережной к Первой Комендантской до ворот черного двора: «Я желал бы, чтобы город произвел постройку за мой счет с тем, чтобы мостовая всецело принадлежала городу Тамбову. Вследствие малого движения по вышеуказанным улицам, я находил бы ширину мостовой достаточной в три сажени, но полагаю сделать ее из вполне благонадежных материалов. Если мое ходатайство будет уважено, то обязуюсь внести нужные деньги немедленно».

         Принимая во внимание, что Солдатская (ныне ул. Тельмана), Комендантская (ныне ул. Гоголя) и Набережная нуждались в замощении, управа нашла предложение Асеева как нельзя более соответствующим интересам города.

         Следующим этапом благоустройства было создание вокруг особняка парка, заложенного в 1906 – 1907 годах. Среди привычных для края пород – мелколистной липы, сосен и елей, в парке появились экзотические породы:  бальзамический и серебристый тополь, голубая ель и белая акация. При разбивке парка был сохранен уникальный тамбовский долгожитель – черешчатый дуб, которому, по мнению специалистов, более четырехсот лет. По одной из легенд – рождение каждой дочери отмечалось посадкой ели, однако дворец и парк появились значительно позже рождений, да и Тамбов не был связан с этими событиями в семье Асеевых.

         К 1908 году на территории усадьбы Асеева находились прачечная, здание электростанции, дом прислуги, каретный сарай, конюшня и примыкавший к ней коровник. Все это и великолепный особняк Асеевых было создано руками простых мастеровых по проектам замечательных российских инженеров. Когда утверждают, что провинциальные дворцы создавались итальянскими или иными пришлыми мастерами, становится грустно от такого самоунижения. Косвенные свидетельства о строителях асеевских дворцов таятся в записях расходов в главных торговых книгах Асеевых. Записи свидетельствуют, что паркетные полы Асеев получал от купца Быкова, ткани (возможно – обивочные) и парусину для шпалер от Толмачева и Шоршорова, железо – от братьев Сафоновых.

         Мебель для асеевского дома изготавливали тамбовские краснодеревщики по специальным эскизам. Предполагается, что имя одного из них Антонов Юрий Андреевич. Он был владельцем небольшой паркетной фабрики. Но название «фабрика» – весьма условно, ведь на ней работал сам владелец, его дети да подмастерья. В 1919 году мастерская Антонова потребовалась как подсобное помещение для Оренбургской социалистической рабочей фабрики обуви; по заказу отдела военных заготовок фабрика плела лапти для армии. Обувная фабрика как таковая не состоялась, но и прекрасная паркетная мастерская растворилась в призрачных нуждах сложного времени. Талант и мастерство провинциальных «собственных Платонов» оказались невостребованными обществом.

         Тамбовское дворянство и купечество, среди которых и династия Асеевых, активно участвовали в многочисленных благотворительных акциях. Для Михаила Васильевича эта деятельность началась со служения в Губернском Попечительстве Детских Приютов, находившемся в ведомстве учреждений императрицы Марии. С мая 1888 года Асеев был утвержден его почетным членом. В немалой степени это служение сочеталось с полученной профессией молодого специалиста, закончившего медицинский факультет.

         Одновременно служба в Попечительстве помогала сглаживать сословную границу и сближала Асеева с виднейшими тамбовскими благотворителями, имевшими многолетний стаж в Попечительстве – представителями высшего дворянства (Нарышкиным, Строгоновым, Вышеславцевыми), тамбовским духовенством и крупным купечеством. Немало средств целенаправленно и постоянно Асеев передавал в фонды Мариинского приюта, училища для слепых детей, детского приюта при Арженской суконной фабрике и в фонд Толмачевского городского училища, в котором он тоже состоял попечителем.

         С 21 января 1908 года М. В. Асеев был избран почетным попечителем мужской гимназии. Ее бюджет всегда был чрезвычайно скуден и помощь Асеева деньгами и сукном для гимназической формы была весьма существенна. После Э. Д. Нарышкина он стал вторым крупным благотворителем гимназии на несколько последующих трехлетий вплоть до 1917 года.

         Несколько раньше – с 28 августа 1907 года М. В. Асеев утвержден бессменным старостой гимназической Александро-Невской церкви. Это служение продолжалось также до 1917 года. Принимая на себя эти обязанности, Асеев дал соответствующую клятву, которая является одной из немногих авторских документов, дошедших до наших дней: «Я, нижеподписавшийся, обещаюсь пред святым Евангелием и животворящим крестом Господним исполнять обязанности старосты по инструкции мне данной ревностно, честно, со страхом Божиим, во благо святой церкви и для спасения моей души, памятуя, что в сем должен дать ответ пред законом и Господом Богом на страшном суде Его. Во уверение же сего моего обещания целую слова и крест Спасителя моего. Аминь. Врач М. В. Асеев».

         Большие финансовые возможности Асеева способствовали его избранию церковным старостой одной из старейших тамбовских церквей – Варваринской. Построенная в каменном варианте в начале XIX века, церковь требовала крупных затрат для капитального ремонта, утепления главного купола и устройства отопления. В конце XIX века Асеев финансировал ремонтные работы в этом храме, но новый век поставил новые задачи. Решение проблем, за которые брался Асеев, осуществлялось и целенаправленно, чувствовалась крепкая воля и умение делового человека. По его заказу архитектор Федоровский срочно подготовил смету и план ремонтных работ, затраты по которым оценивались немалой суммой в 32000 рублей. Вместе с прихожанином Варваринской церкви Л. В. Вышеславцевым Асеев организовал ремонт в предельно короткие сроки с помощью специалистов московской фирмы Банакиных. На изготовление новых иконостасов в виде золоченых резных колонн с иконами, исполненными на цинковых листах, Асеев затратил дополнительно около 7000 рублей.

         Немалые средства были выделены Асеевым для капитального ремонта и перестройки зданий губернской тюрьмы.

         Все тамбовские архиереи, начиная с епископа Александра, с глубоким уважением относились к семейству Асеевых, с великой благодарностью принимая его щедрые дары и отвечая на них ходатайствами о представлении к соответствующим орденам.

         Благотворительность Асеева не ограничивалась Тамбовом. Осенью 1909 года он был утвержден Синодом почетным попечителем двухклассной церковно-приходской школы имени императора Александра III при доме Синодального Училищного Совета  в Санкт-Петербурге. За благотворительную деятельность в пользу этой школы в 1912 году Асеев был удостоен «Библии от Св. Синода выдаваемой».

         Обширная благотворительная деятельность Асеевых оказалась решающей при причислении всего семейства к высшему дворянскому сословию. Для купечества существовало два пути в дворянство – чинопроизводство по службе, в том числе по ведомству императрицы Марии Федоровны в Попечительстве Детских Приютов и наиболее редким – возведение в дворянство личным указом императора за особые заслуги. В судьбе Асеева эти пути слились; 18 марта 1915 года Николай Второй подписал Указ правительствующему Сенату:

         «Во внимание к выдающейся благотворительной и общественной деятельности тамбовского 1-й гильдии купца действительного статского советника Михаила Васильевича Асеева, всемилостивейше возводим его, Асеева, с женою его Мариею Никаноровною, сыновьями Михаилом и Александром и дочерьми Мариею, Софиею, Надеждою, Раисою и Марфою в потомственное дворянское Российской империи достоинство».

         Ровно через месяц, 17 апреля 1915 года из Петрограда Асееву последовало предложение о разработке дворянского герба. Оно исходило от петербургского геральдиста Владимира Ефимовича Белинского, автора «Русского геральдического словаря».

         В 1996 году были опубликованы письма геральдиста В. Е. Белинского М. В. Асееву в журнале «Гербовед» с подробными комментариями кандидата исторических наук, члена-корреспондента Российской академии естественных наук О. Н. Наумова.

         В одном из первых писем Белинский сообщал Асееву: «Вследствие возведения Вас с потомством в дворянское достоинство Вам предстоит составить себе дворянский герб с избранием тех или других геральдических эмблем и фигур, соединенных в одно геральдически стильное и правильное целое»… Он предлагал Асееву некоторые варианты герба, подробно описывая принципы их формирования: «…работая на почве торговли, Вы накопили богатства, которые употребили на пользу государства и общества, заслужив Монаршее благоволение. Результатом этого было пожалование Вам почести (чина, ордена и прочего) и возведение в потомственное дворянское достоинство. Герб должен отразить это событие приблизительно, не увлекаясь излишним символизмом…»

         Один из предложенных вариантов – щит с внешними украшениями в виде намета и нашлемника. В середине щита – серебряное стропило, как знак поддержки Отечества и символ власти. Вокруг него три золотых монеты – знак богатства, расположенные в красном поле как знак пожалования дворянства. Над ними в золотой главе – потомство – два орлика (сыновья) и пять мерлетт (птицы-дочери).

         Судя по датировкам писем, процесс разработки герба был достаточно долгим. В один из вариантов герба были введены символы, предложенные самим Асеевым: скачущий, даже летящий конь с золотой подпругой над золотым поясом, обремененным семью лазуревыми веретенами (символом потомства) и соснами, изображенными в нижней части щита.

         Белинский составлял герб Асеева индивидуально ориентированный, как предельно точно заметил автор публикации писем в журнале «Гербовед» кандидат исторических наук О. Н. Наумов.

         Но чем-то эскизы герба не устроили заказчика; возможно тем, что составитель не сумел отразить в них всю многогранность общественной и частной деятельности тамбовского благотворителя, мир его интересов и увлечений.