Автобиографические мотивы в творчестве Франца Кафки

            Прага – это тот город, который  для Кафки был всем. Здесь он  родился, вырос; здесь посещал  гимназию, а позднее университет; здесь он служил в качестве мелкого, незаметного чиновника и тяготился службой, мешавшей полностью отдаться единственной жизненной страсти – литературному творчеству.

             Ранним утром, еще будучи в постели, К. получает сообщение об аресте. Ничего противозаконного он, естественно, не совершал. Йозеф К. до ареста был для себя самого только «чиновником». Он не отличал себя от других, ибо видел себя только со стороны, а значит, и не знал себя – своего одиночества, своих страхов, своего бессилия. Только, когда случилось нечто, вырвавшее его из безликого серого ряда «чиновников», он стал «человеком» - существом, отброшенным назад к своей личности, оставленным с ней наедине. Теперь он свободен – жутко, отчаянно, безнадёжно свободен, безнадёжно одинок. Вокруг него тьма и тишина. Сам Франц Кафка очень противоречиво относился к понятию «одиночество». Он метался между тягой к общению с людьми и «симпатией» к одиночеству: « Жажда беспредельного одиночества. Быть с глазу на глаз с самим собой»⁵.

       С точки зрения  Кафки, это состояние (свободы)  отвратительно. 7 февраля 1915 года ( период  работы над «Процессом») он  пишет в своём дневнике, что  заглянув в себя, нельзя себя  не презирать: « Тогда замечаешь,  что являешься не чем иным, как крысиной норой жалких задних мыслей» ( Та., 462).

              Пережив недоумение по поводу случившегося, Йозеф К. приспосабливается к новому положению. Несообразное принимается им как естественное. Более того, устав от поисков судебных контор (располагались они на чердаках жилых домов), канцелярий (вход куда выдавала лишь "маленькая бумажка у входа... содержащая текст, нацарапанный неумелым детским почерком"), выступлений перед судебными заседателями ("маленькими господинчиками, чин которых распознается... по позолоченным пуговицам на штатских пиджаках"), К. решает действовать самостоятельно - "взять ведение своего дела на себя".

     Еще в день сообщения о процессе небольшой перестановкой мебели он превращает комнату фрейлейн Бюрстнер, соседки по коммунальной квартире, в помещение для допросов, ей же самой предлагает стать советчиком ("адвокатом"), рассказав ей историю о своём аресте. В данном отрывке возникает ситуация из реальной жизни Франца Кафки и Греты Блох: "Хоть Вы и сидели во время разбирательства в "Асканишер Хоф" как вознесенный надо мной судья /.../, - пишет Кафка Грете Блох в октябре 1914 года, - но так лишь казалось - на самом деле на Вашем месте сидел я и не покинул его до сих пор". Первая глава, без всякого сомнения, является романической транскрипцией "трибунала "Асканишер Хоф".

         Известно, что имя фрейлин Бюрстнер, было выбрано неслучайно В "Процессе" Кафка по собственной воле использует для обитательницы пансиона инициалы Фелицы Бауэр; на сей раз этот тайный намек, предназначенный ему одному. Кафка не собирается рассказывать о своей несчастной любви, скорее наоборот, с самого начала он принимает отставку Фелицы. Фрейлейн Бюрстнер не только не походила на нее, но, что особенно важно, она не сыграла никакой роли в жизни Йозефа К.

        Он даже не разговаривал с ней до начала рассказа. И фрейлейн Бюрстнер незамедлительно исчезает совсем, чтобы появиться вновь лишь в последней главе, в момент, когда Йозефа К. ведут на казнь, но он не уверен даже, она ли это, даже в это патетическое мгновение она не играет никакой роли. Еще одна глава, которую без сомнения можно толковать как референцию в прошлое, под названием "Подруга фрейлейн Бюрстнер": Йозеф К. надеется встретить свою соседку, с которой он перекинулся несколькими словами в тот самый вечер, когда его арестовали. Но соседка переехала, а на ее месте он находит некую фрейлейн Монтаг, старую хромающую и сварливую деву. Вполне вероятно, что Кафка хотел передать здесь впечатление, которое произвела на него Грета Блох во время их первой встречи, и, может быть, погасить по отношению к ней тайную обиду. Но это единственное, что связывает его с прошлым, Фелица исчезла, процесс происходит без нее.

       Йозеф К. запрещает себе совершать некоторые неосторожные шаги, думает о необходимости составления ходатайства ("того важного документа, который его окончательно оправдает"). Слишком усердное выполнение К. определенных норм никак не влияет на разрешение ситуации.

       Йозеф не знает  за собой никаких грехов и  потому сопротивляется этому  очень мягкому, почти неосязаемому и в то же время неотвратимому насилию – обращается к адвокату. И этот адвокат со смешной фамилией Гульд, что на старом возвышенном языке поэзии означает "милость", обещает ему воспользоваться всеми своими связями, чтобы вытащить его из процесса.

       Гульд - старый, больной и потрепанный адвокат  - живет в мрачной лачуге, слабо  освещаемой газовым светильником. Но в то же время он принадлежит к лучшему обществу города, являя собой порядок, общепринятые представления, общественные устои. Йозеф К., устав наконец от пустых обещаний и проволочек Гульда, решает обойтись без его услуг.

      Ему рассказали о другом персонаже, который слывет ловкачом в урегулировании подобных процессов, его зовут Титорелли. Но вялый, циничный, порочный Титорелли располагает лишь сомнительными уловками, ненадежными компромиссами, способными скорее камуфлировать процессы, нежели их выигрывать.

      Йозеф К. не может сделать выбор между Гульдом и Титорелли: нужное ему решение не находится ни на одной, ни на другой стороне. Гульд - это холодный общественный порядок, лишенный смысла, Титорелли - беспорядок, распущенность, богема. Мы уже видели Кафку как в его американском романе, так и в жизни колеблющимся между оседлостью и приключением, между моральным комфортом и свободой. Подобный конфликт описывается в "Процессе", однако все изменилось: и с одной, и с другой стороны он находит только ложь и пустоту. Гульд и Титорелли - оба шулеры, торговцы ложной мудростью.

           Он ищет помощи у близких ему женщин. В судебном процессе такого сорта наиболее существенной была бы, конечно, возможность получить помощь женщины, так как они имеют тесные связи с судьями, которые намного облегчают положение дел. Но тут у Йозефа К. мало шансов на успех. Он набросился на фрейлейн Бюрстнер, поцеловал ее в шею "у самого горла", но он, без сомнения, вкладывал в желание больше ненависти, чем любви. Жена судебного исполнителя, которую он встречает в пустынном зале ожидания, томится от сексуального желания, но, как только появляется ее любовник студент Бертольд, она бросается в его объятия, оставляя Йозефа К. в одиночестве.

       В дальнейшем любовное желание, которое неотступно следует почти по всем страницам романа, принимает форму порока: с Лени, служанкой адвоката Гульда, любовницей всех обвиняемых, которая охотно показывает свое "маленькое уродство" - ладонь с перепончатыми пальцами; с не по возрасту зрелыми уличными девчонками, осаждающими лестницу художника Титорелли, с которым, по-видимому, они проводят ночи. У Йозефа К., как и у Кафки, мало надежд на помощь со стороны женщин.

          Но самый,  казалось бы, простой путь уйти  от преследования герой сразу  же отвергает: он не принимает  приглашения дяди укрыться у  него в деревне. Наконец, Йозеф  К. мог бы сделать вид, будто  вообще ничего не произошло, и не ходить на допросы – его никто не тянет туда силой.

          В мире Кафки оказывается бессмысленной всякая борьба, а очередное решение К. является сиюминутным и незначимым. Герой теряется в мире, где нет четких границ между предметами явно несовместимыми: зал судебных заседаний может стать жилой комнатой, священник - капелланом тюрьмы, юридическая книга - эротическим романом, молитвенник - альбомом местных достопримечательностей и т. д. - все сходится здесь в одновременности существования. Следуя вместе с зажавшими его стражами к месту казни, К. освобождается от сосредоточенности на себе. Он думает о возможности выхода. Положив голову на плаху, К. видит, как где-то вспыхивает свет, который ему уже не удастся познать. К. так и не находит высшего суда. Смерть его в финале романа неожиданна, но закономерна и символична. Она является своеобразным завершением процесса и пограничным моментом, лежащим между миром тленным, уйти от вины в котором невозможно, и иным миром, где есть высший суд.

        По мнению Кафки, жизнь человека в нашем мире – это как бы постоянный судебный процесс, который всегда заканчивается одним и тем же решением Мирового Судьи – приговором к смерти. Как бы человек ни старался оправдаться и кто бы ни пытался оправдать человека, – исход процесса всегда известен. Трагизм ситуации обостряется тем, что человек не знает, за что он оказался осужден. Зато он знает, что нисколько не виноват, но не может понять лишь одного – за что его должны судить. Поэтому жизнь человека оказывается как бы во власти нелепого недоразумения, приводящего его жизнь всегда к единому финалу – приговору к смерти. Подобное положение вещей и вызывает у Кафки всепоглощающее и всепроникающее чувство абсурда человеческого существования. Обо всем этом повествует его роман «Процесс».

2.2. Рассказ «Превращение».         

         Однажды в одном из писем Кафка сообщает о странном (а иначе об этом и писать не стоило!) случае, с ним приключившемся. В своей комнате в гостинице он обнаруживает клопа. Явившаяся на его призыв хозяйка весьма удивилась и сообщила, что во всей гостинице ни одного клопа не видно. с чего бы появиться ему именно в этой комнате? Может быть, этот вопрос задал себе и Франц Кафка. Клоп именно в его комнате — это его клоп, его собственное насекомое, как бы его альтер его. Не в результате ли подобного происшествия возник замысел писателя, подаривший нам столь замечательную новеллу?

         В «Превращении» было ощутимо автобиографическое начало  –  ужас одиночества.

          Трансформируя Грегора Замзу, (уже в самом имени звучат нотки одиночества [нем.Samsa – сам, один]) в сороконожку, писатель стремился показать, будто истинное положение человека в мире определяется его трагическим и неопределимым одиночеством. Индивид существует в каком – то окружении, обществе. Он ходит на службу и чувствует себя пусть маленьким, но нужным винтиком фирмы или учреждения; он общается со своими близкими – отцом, матерью, сёстрами, братьями, друзьями – и считает, что дорог им. Но всё это – заблуждение, иллюзия. В действительности человек живёт, точно в пустыне, или, вернее, в вакууме, посреди прозрачной колбы, и поэтому не видит стен своей жуткой тюрьмы.

         Вероятнее  всего, изображённая в «Превращении»  химерическая картина предельного  человеческого одиночества родилась в мозгу Кафки во время его ночных видений, когда он сам, скомканный страхом, ощущал себя полностью выброшенным из жизни.

         Обратимся  к тексту новеллы, каким нам  представляется главный герой  рассказа с первых страниц: «Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирно – твёрдой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделённый дугообразными чешуйками живот…Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами».

         Человек у Кафки чужд даже собственному телу, он старается из него выбраться, превратиться «в нечто бестелесное»: «не обязательно даже самому ехать в деревню, в этом нет никакой нужды. Я пошлю туда лишь свое тело».

            Мотив превращения в насекомое также становится одним из возможных итогов этого отчуждения от тела. Эта вражда с телом, которая в биографическо-психоаналитических толкованиях обычно ведет отсчет от долговязой фигуры самого Франца Кафки, в художественных текстах воплощается в поистине сюрреалистических образах: «Мои ноги стали непомерно длинными и простирались над лесистыми горами, отбрасывая тень на деревни в долинах... Люди, умоляю, будьте добры, скажите, какого я роста, измерьте длину моих рук и ног». Франц Кафка был ребенком, который быстро рос: вскоре после достижения отрочества его рост - 180 см, а затем достигает 182 см. Он стесняется своего высокого роста, ходит, как говорит он сам, сгорбившись, с перекошенными плечами, со стесненными движениями рук и кистей, он боится увидеть себя в зеркалах - до такой степени чувствует себя уродливым, но, добавляет он, зеркала не отражали в полной мере это уродство, в противном случае люди еще чаще оборачивались бы в его сторону.

          В комнате, которую Кафка занимал у своих родителей, очень простой, скудно обставленной, почти аскетической (типа той, что будет представлена в «Превращении»), единственным украшением была гравюра Ганса Тома под названием «Пахарь», вырезанная из "Kunstward", - такова было среда его обитания.

    А теперь рассмотрим  комнату где прибывал в заключении  Грогор Замза: «Его комната,  настоящая, разве что слишком  маленькая, но обычная комната,  мирно покоилась в своих четырёх  хорошо знакомых стенах. Над столом висел портрет, который он недавно вырезал из журнала и вставил в красивую золочёную рамку. На портрете была изображена дама…». У Кафки лишь в  тридцать один год появится комната вдали от родителей, к которым,  впрочем, его  вскоре  снова вернет болезнь.

        Грегор до  превращения был коммивояжёром,  своим заработком старался помочь  родителям, увязшим в долгах, и  сестре. Вечно он торопился в  погоне за выгодными заказами, и  забота о семействе вытеснила  все его другие интересы и ему пришлось жить, как суетливому и беспомощному насекомому.

      В истории Кафки,  такие моменты также можно  проследить. Франца принуждают - отец посредством упреков, зять посредством молчания, сам он чувством вины - в послеобеденное время контролировать работу предприятия (асбестовая фабрика) так он оказывается вовлеченным в новую тяжелую работу, которая обременяет его больше всех других.