Анализ особенностей образной системы и способов ее языкового воплощения романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»

 

Таким образом, жизненное  кредо, прокламируемое Генри Уоттоном, подтвержденное книгой Гюйсманса, проходит причудливое испытание на судьбе Дориана Грея. В первых главах романа душа и ум заглавного героя растревожены проникновением новых представлений  о жизненном предназначении красоты. Вот что замечает в Дориане  Бэзил Холлуорд после слов лорда  Генри: «...a look had come into the lad`s face that he had never seen before.» - это первые признаки волнения. «He was dimly conscious that entirely fresh influences were at work within him. Yet they seemed to him to have come really from himself. The few words that Basil`s friend had said to him – words spoken by chance, no doubt, and with wilful paradox in them – had touched some secret chord that had never been touched before, but that he felt was now vibrating and throbbing to curious pulses.» Этот отрывок  описывает чувства Дориана, комбинация таких выражений как “dimly conscious”, “seemed to him”, “some secret chord”, “curious pulese”  производит впечатление растерянности, смятения чувств и мыслей. Автор  использует метафору - как дрожит струна, когда до нее дотрагиваются, так  же трепещет все внутри Дориана, словно бы у него в душе тоже есть струна, до которой дотронулся лорд Генри. Что же касается лорда Генри, то автор прибегает к другой метафоре: “He had merely shot an arrow into the air. Had it hit the mark?” – как стрела летит и, попадая в цель, остается там, так же и слова лорда Генри проникли в душу Дориана и остались в ней.

 

Претерпев в себе еще множество  перемен, совершив немало преступлений, в последней главе Дориан гибнет. В заданных границах он проходит весь цикл испытания, и можно попытаться дать ответ на вопрос о том, доказала ли жизнь Дориана Грея состоятельность  идеологии лорда Генри или  нет.

 

“The aim of life is self-development. To realise one`s nature perfectly – that is what each of us is here for ( автор  вновь прибегает к инверсии для  придания словам лорда Генри значимости и красочности)” – внушает  лорд Генри своему юному другу. Однако дальнейшая жизнь Дориана является вовсе не раскрытием сущности того человека, портрет которого написал  художник Бэзил Холлуорд, а переформированием  его души, отразившейся в конечном счете и на холсте. Это переформирование и приводит к той утрате целостности, косвенные признаки которой подмечает  даже сам лорд Генри, находя, что  Дориан в отдельные моменты становится «сам не свой» (quite out of sorts).

 

Заглавный герой в ответ  на вопрос герцогини Монмаут, помогла  ли ему философия лорда Генри  найти счастье, говорит: “I have never searched for happiness. ...I have searched for pleasure.”

 

“And found it, Mr. Grey?”

 

“Often. Too often.”- использование  повтора в данном случае придает  фразе некую трагичность, а односложность  выражения создает впечатление  недосказанности.

 

В другой беседе Грей признается своему другу лорду Генри: “There is no one with whom I would not change places, Henry (использование  литоты создает эффект уменьшения значимости сказанного)... The wretched peasant who has just did is better off than I am”. Он тяготится своей «чудесной  жизнью», признается один раз: “I have done too many dreadful things in my life (употребление “too”  делает фразу экспрессивной)... I am going to alter. I think I have altered”.

 

Таким образом, философия  лорда Генри, ставшая жизненным  путем Дориана Грея полностью  опровергается в романе.

 

Во второй главе лорд Генри  воспевает гимн Красоте. “Beauty is a form of Genius... It has its divine right of sovereignty. It makes princes of those who have it.”- высказывание полно возвышенных  позитивно окрашенных выражений (“Genius”, “divine right”, “sovereignity”, “princes”), которые  подчеркивают изящество и утонченность стиля автора.

 

Идея «вседозволенности», свойственной Красоте, подвергается в  романе испытанию и, в конечном счете, опровергается. Лорду Генри кажется, что если бы идеи нового гедонизма  овладели каждым человеком, “the world would gain such a fresh impulse of joy (выражение“such a fresh”  служит для придания высказыванию эмфатической окраски) ...” У Дориана Грея, впитавшего эти мысли, оказывается много  подражателей, но судьбы их – автор  лишь сообщает о них, а не изображает в подробностях – никак не назовешь «порывом к радости». Итак, всеобщего  «возврата к идеалам эллинизма» (return to the Hellic ideal) отнюдь не происходит.

 

Сам Дориан Грей, ощутив вседозволенность, оказывается способным на самое  тяжкое преступление. Одно из его преступлений, подробно изображенное в романе, не вызывает разночтений: оно является преступлением как в морально-этическом, так и в юридическом смысле. Речь идет об убийстве Бэзила Холлуорда. Никакая коррекция точки зрения, никакой субъективированный взгляд не позволяют квалифицировать это  событие каким-либо иным образом. Попробуем  посмотреть на него с заданных в  произведении идеологических позиций  нового гедонизма и убедимся, что  и этот взгляд не предлагает никакого другого ответа на поставленный вопрос.

 

Лорд Генри, заявляющий, что  преступления – удел низших классов, не принимает убийства, аргументируя свою позицию в свойственной ему  парадоксальной манере: “...murder is always a mistake. One should never do anything that one cannot talk about after dinner.” А на вопрос Дориана (What would you say, Harry, if I told you that I had murdered Basil?) лорд Генри  отвечает еще одним афоризмом: “All crime is vulgar, just as all vulgarity is crime.”

 

Верный себе, Уайльд не впадает  в морализаторство, но явное преступление не находит в его романе оправдания даже в координатах идеологии  нового гедонизма.

 

Идея «искусство выше жизни» заключена в сценах знакомства красавца Дориана Грея с актрисой Сибилой  Вэйн, игравшей в шекспировских пьесах. Дориан полюбил Сибилу за то, что  она могла талантливо перевоплощаться  в образы Джульетты и Розалинды  и глубоко изображать их чувства. Сам он восклицает: “One evening she is Rosalind and the next evening she is Imogen ... I have seen her in every age and in every costume.” Автор ставит в один ряд эпоху “age” и костюм “costume”, что придает тонкий ироничный  оттенок влюбленности Дориана в  Сибилу. Не ясно, что он в ней больше ценит – ее способность перевоплощаться  из образа, принадлежащего одному веку, в образ из совершенно другого  века или ее разнообразные костюмы  и то, как изящно (exuisite) она в  них выглядит. Очевидно, что Дориан Грей любит в Сибиле шекспировских  героинь. Произведения искусства для него значительнее, чем жизнь. Но когда Сибила полюбила Дориана, она уже не могла больше жить чувствами театральных героинь. Сибила могла изображать на сцене страсть, которую не чувствовала, но она уже не могла играть страсть, познав ее истинную сущность. Она говорит Дориану: “I might mimic a passion that I do not feel, but I cannot mimic one that burns me like fire.”- использование сравнения (burns me like fire) позволяет представить силу чувств Сибилы. Увидев плохую игру актрисы, Дориан Грей разочаровывается в ней. Он не может любить реальную женщину; он любил только образ искусства – шекспировскую героиню. Лорд Генри говорит ему об этом: “Sibyl Vane represented to you all the heroines of romance... The girl never really lived, and so she has never really died. To you ... she was always a dream, a phantom that flitted through Shakespeare`s plays... She was less real than they are.”- комбинация выражений “heroines of romance”, “never really lived”, “never really died”, “dream”, “phantom”, “flitted” производит общее изящное впечатление нереальности и неважности предмета разговора. Разлюбив Сибилу Вэйн, Дориан становится причиной ее смерти, этим Уайльд показал, что эстетизм Дориана Грея, его преклонение перед искусством и неприятие жизни приводят к жестокости. Эстетство Дориана Грея убивает Сибилу. Писатель добавляет здесь еще один штрих, подчеркивающий черствость и бездушие героя. После известия о смерти Сибилы, успокоенный речами лорда Генри, Дориан едет в оперу слушать Патти, вместо того, чтобы ехать к матери Сибилы.

 

Эгоистическая жажда наслаждений  оборачивается бесчеловечностью и  преступностью. Идея гедонизма развенчивается в романе Уайльда на примере жизни  Дориана Грея.

 

“He was withered, wrinkled, and loathsome of visage”  –– таково описание мертвого Дориана. Здесь автор использует градацию от слабого к сильному – сначала  “withered”, затем “wrinkled”, и, наконец, “loathsome” – цепь членов с постепенным  нарастанием значимости. Облик мертвого Дориана Грея антиэстетичен, а это  обстоятельство позволяет даже в  системе ценностей эстетизма  прочитать наказание, понесенное за преступление.

 

В последних предложениях романа автор использует инверсию “When they entered, they found hanging upon the wall a splendid portrait... Lying on the floor was a dead man....” для того, чтобы сделать повествование  более эмоциональным и экспрессивным.

 

В своей известной работе «Слово о романе» М. М. Бахтин очень  точно показал, что «говорящий человек  в романе – всегда в той или  иной степени идеолог, а его слова  всегда идеологема». Далее ученый пишет: «Особый язык в романе – всегда особая точка зрения на мир, претендующая на социальную значимость. Именно как  идеологема слово и становится предметом  изображения в романе и потому роман не подвергается никакой опасности  стать беспредметной игрой. Более  того, благодаря диалогизированному изображению идеологически полновесного слова (в большинстве случаев  актуального и действенного) роман  менее всех других словесных жанров благоприятствует эстетизму и чисто  формалистической словесной игре. Поэтому, когда эстет берется за роман, то его эстетизм проявляется вовсе  не в формальном построении романа, - а в том, что в романе изображается говорящий человек – идеолог  эстетизма, раскрывающий свое исповедание, подвергаемое в романе испытанию. Таков «Портрет Дориана Грея»… Таким образом, даже и эстет, работающий над романом, становится в этом жанре идеологом, защищающим и испытывающим свои идеологические позиции…»

 

«Говорящий человек-идеолог» в романе – это, конечно же, лорд Генри Уоттон, разворачивающий перед  Дорианом и читателем целую программу  эстетизированного гедонизма. «Говорящий герой» лорд Генри не только потому, что большинство реплик, афоризмов  и парадоксальных высказываний принадлежит  ему, но и потому, что он не совершает  на протяжении всего повествования  ни одного действия, отображенного  автором, а всего лишь говорит. Дориан невольно замечает, какой чудный голос  у лорда Генри. (He had such a beautiful voice.) Описание его дано с точки зрения Дориана. «He (Dorian) could not help liking the tall, graceful young man who was standing by him. His romantic olive-coloured face and worn expression interested him. There was something in his low, languid voice that was absolutely fascinating. His cool, white, flower-like hands, even, had a curious charm. They moved, as he spoke, like music, and seemed to have a language of their own.» Описание поэтично благодаря сочетанию слов “graceful young man”, “romantic ... face”, “absolutely fascinating”, “flower-like hand”, “curios charm”, а использование  выражений “could not help liking”, “interested him”  для определения отношения Дориана  к лорду Генри дает понять, что  Дориан очарован. Именно это абсолютное очарование позволяет лорду Генри  словесно влиять на Дориана.

 

Таким образом «говорящий герой» остается только лишь идеологом, а действующим протагонистом  оказывается его ученик, проживающий  жизнь по «программе», составленной учителем.

 

Несомненно, герой-идеолог  находится на значительно меньшей  дистанции от автора, нежели протагонист. Однако считать лорда Генри прямым выразителем авторских взглядов вряд ли правомерно: между автором  и героем-идеологом есть явная  дистанция. «Говорящий герой» у Оскара Уайльда является носителем не столько  авторской идеологии, сколько специфической  для писателя речевой манеры.

 

Вот пример того, как автор  характеризует речь лорда Генри  из третьей главы: «He played with the idea, and grew wilful; tossed it into the air and transformed it; let it escape and recaptured it; made it iridescent with fancy, and winged it with paradox. The praise of folly, as he went on, soared into a philosophy, and Philosophy herself became young, and catching the mad music of Pleasure, wearing, one might fancy, her wine-stained robe and wreath of ivy, danced like a Bacchante over the hills of life, and mocked the slow Silenus for being sober. Facts fled before her like frightened forest things. Her white feet trod the huge press at which wise Omar sits, till the seething grape-juice rose round her bare limbs in waves of purple bubbles, or crawled in red foam over the vat`s black, dripping, sloping sides. It was an extraordinary improvisation.»

 

Автор использует приемы метафоры, аллюзии, олицетворения, сравнения, что  делает данный отрывок экспрессивным  и утонченным. Ход рассуждения  лорда Генри автор метафорично  называет игрой с идеей. То с какой  легкостью Генри Уоттон видоизменяет ее, напоминает легкость, с какой  может вестись только игра. Глаголы  “tossed it into the air”, “let it escape”, “recaptured it”  вызывают ассоциацию с игрой в  мяч, а также с беззаботностью и весельем. В выражении “made it iridescent with fancy” автор снова прибегает  к метафоре, основанной на ассоциации цвета с интересом – радужная (iridescent) вещь привлекает к себе внимание разнообразием цветов, благодаря  ему, становится интересной и забавной. Так же и идея при помощи воображения  лорда Генри становится интересной, притягивающей внимание, все равно  как если бы она была радужного  цвета. «Окрылял ее парадоксом» (winged it with paradox) – это тоже метафора. Крылья позволяют высоко взлететь, беззаботно порхать с места на место. Парадокс позволяет развивать мысль то в одном, то в другом направлении, как если бы у мысли появились  крылья. Присвоение философии местоимения  «она» (herself) – прием олицетворения. Называя философию молодой, автор  использует метафору. Молодость ассоциируется  с красотой, весельем, беззаботностью. Согласно метафоре автора, философия  лорда Генри приобрела все  эти качества, дальнейшее упоминание о ее запятнанном вином платье (her wine-stained robe) и венке из плюща (wreath of ivy) подтверждает это. «Mad music of Pleasure» - использование эпитета “mad” придает  выражению экспрессивную окраску. Сравнение «danced like a Bacchante» говорит  о развязности и бесшабашной  веселости рассуждений лорда  Генри. Упоминание вакханки (a Bacchante) –  прием аллюзии, основанный на том, что  читатель знает, о чем идет речь. Также сравнение с вакханкой  создает атмосферу древнего мира и античных мифов. Автор продолжает поддерживать эту атмосферу. Используя  яркое образное выражение «mocked the slow Silenus for being sober», автор говорит, что  рассуждения лорда Генри стали  словно бы неуправляемыми. «Философия дразнила медлительного Силена за то, что он был трезв» – прием аллюзии. «Трезвый Силен» - это оксюморон, т.к. Силен – в древнегреческой  мифологии один из лесных божеств, спутник  Вакха, изображался в виде подвыпившего лысого старца с мехом вина в руках. Если Философии он казался трезвым, значит, она была пьянее него. Пьяный ассоциируется с безрассудным и  бесстыдным, значит, таковой была философия  лорда Генри. Силен представлен  как олицетворение пьянства, которое  Философия считает слишком трезвым. Поэтому можно предположить, что  в ходе рассуждения лорд Генри  высказался насчет того, что многое, принятое считаться плохим и безнравственным, на самом деле не достаточно плохо  и безнравственно. «Facts fled before her like frightened forest things.» - в этом предложении используется прием сравнения «как напуганные лесные создания» (like frightened forest things) для  сохранения мифологической атмосферы; используется прием олицетворения, когда факты наделяются способностью убегать прочь (Facts fled); сочетание  слов “fled”, “frightened”, содержащих в  себе негативную информацию, по отношению  к фактам говорит о том, что  философия была враждебна фактам, они словно бы бежали от нее. Упоминание “wise Omar” – еще одна аллюзия, Омар Хайям был проповедником наслаждения  и любителем вина, к тому же упоминание о нем сохраняет атмосферу  древнего мира. Под прессом, который  топчет философия и на котором  сидит Омар (trod the huge press at which wise Omar sits) подразумеваются гроздья винограда, из которых философия в итоге  своего танца выжимает сок (the seething grape-juice rose round her bare limbs in waves of purple bubbles, or crawled in red foam over the vat`s black, dripping, sloping sides) – это  развернутая метафора. Танцующая  Философия выжимает вино – причину  своего безумного веселья, из этого  можно сделать вывод, что лорд Генри под конец своего рассуждения  подвел какой-либо итог, оправдывающий  все безумства и толкающий  на безумства еще большие. Выражения  же “waves of purple bubbles”, “the seething grape-juice”, “crawled in red foam”, “dripping, sloping sides”- передают буйство и обилие виноградного сока, т.к. “waves” и “bubbles”- (оба слова  во множественном числе) говорят о массовости, а глаголы “seething”, “crawled” и “dripping” сообщают о кипучем процессе действия. Это говорит о том, что итоги, подведенные лордом Генри, были волнующими и многочисленными. Вообще, данный отрывок отражает свойственный Уайльду стиль повествования и создания ярких красочных образов.

 

Речь лорда Генри отмечена нестандартностью эпитетов и сравнений, склонностью к афористичности и  обилием вербальных парадоксов. Ограничимся  лишь немногими примерами: “If the caveman had known how to laugh, History would have been different.” “It is an odd thing, but everyone who dissappeares is said to be seen at San Francisco. It must be a delightful city and possesses all the attractions of the next world.”- в данном высказывании автор использует прием иронии, т.е. употребление слова в противоположном  ему значении: “delightful city” (восхитительный город), “all attractions of the next world”(все прелести того света) подразумевают обратное. “Women treats us just as Humanity treats its gods. They worship us, and are always bothering us to do something for them.”

 

Парадоксальна не только речь лорда Генри, но и сам образ  героя-идеолога. “Prince Paradox” – так  предлагает Дориан «окрестить по-новому»  лорда Генри, и это определение  соответствует не только речевой  манере героя-идеолога.

 

“You are an extraordinary fellow. You never say a moral thing, and you never do a wrong thing,” – говорит  в первой главе своему другу Бэзил  Холлуорд. Художнику нельзя отказать в проницательности: если не считать  упоминания в начале книги о папиросах  с примесью опиума, которые курит  Генри Уоттон, сам он, действительно, ничего безнравственного в рамках романной фабулы не совершает. Даже сообщение  в предпоследней главе о разводе  лорда Генри не свидетельствует  о безнравственности героя-идеолога: активное начало приписано не ему, а  его жене, убежавшей с другим человеком (Уайльд снова прибегает к парадоксальному  ходу). Разве что замечание о  дендизме лорда Генри находит  свое подтверждение и во внешнем  облике, и в образе жизни персонажа. Он говорит: «I never pay mine (bills). Credit is the capital of a younger son, and one lives charmingly upon it». Но философия  крайнего гедонизма в сочетании  с эстетизмом в вопросах искусства, содержащаяся в его речах, в поступках  самого Генри Уоттона не реализуется. Зато в его тирадах мы обнаруживаем довольно четко выстроенную мировоззренческую  платформу. То, что в жизни самого Уайльда было зачастую лишь позой, у  персонажа является продуманной  системой взглядов, которую он своеобразно  апробирует на жизни Дориана Грея. Причем он делает это, считая своего молодого друга не личностью, а «подходящим  объектом» (a subject) для «научного анализа  страстей» (scientific analysis of the passions). Лорд Генри  считает высшим наслаждением «производить вивисекцию сначала над самим  собой, а потом и над другими». “So he had began by vivisecting himself, as he had ended by vivisecting others”- слово “вивисекция”(vivisecting) –  вскрытие живого организма с научной  целью - в данном случае употреблено  в метафоричном значении, проникновение  в чужие мысли и научный  анализ страстей автор ассоциирует  с вивисекцией.

 

Нет предела циничности проповедуемой  лордом Генри философии эгоизма, утверждаемого им в качестве основного  принципа человеческого поведения. Провозглашая «новый гедонизм» единственным смыслом жизни, он декларирует ницшеанское  презрение ко всякому страданию, называя его «неэстетичным» и  «вульгарным» и, напротив, оправдывает  порок, потому что «порок – это  единственный красочный элемент, сохранившийся  в современной жизни» “Sin is the only real colour-element left in modern life,” – здесь  автор применяет метафору, основанную на ассоциации цвета и интереса, тем самым он хочет сказать, что  грех – это единственно интересный элемент, оставшийся в современной  жизни. Подобные сентенции дали повод  некоторым критикам и литературоведам  говорить о ницшеанстве Уайльда. Но заметим, что философию гедонизма  и «верховную» власть обладателя красоты провозглашает не Оскар  Уайльд, а лорд Генри Уоттон; писательскую же концепцию можно вывести лишь из сопоставления приведенной декларации и ее воплощения в судьбе героя.