Андрей Сахаров и Александр Солженицын

 

В конце августа 1973 г. Солженицын распространил свою программную статью "Мир и насилие", в которой выдвинул А. Д. Сахарова кандидатом на Нобелевскую премию мира. Нобелевские лауреаты имели право на выдвижение, но должны были делать это в закрытом порядке - как эксперты. Поэтому предложение Солженицына не рассматривалось. Как известно, Сахаров получил Нобелевскую премию мира позже - в 1975 г., и общественная кампания в пользу такого решения, начатая Солженицыным и поддержанная позднее даже в Конгрессе США, вероятно, сыграла в этом немалую роль.

 

Взаимная поддержка Солженицына и Сахарова не означала их полного согласия. Солженицын и Сахаров были слишком разными людьми и по своим личным качествам, и по убеждениям и мировоззрению. Детство и молодость Солженицына прошли без отца, в бедности и лишениях. За его плечами была война, многие годы тюрьмы, лагеря, ссылки, он преодолел смертельную болезнь. Теперь он наверстывал упущенное и не хотел тратить время на лишние встречи и разговоры. Солженицын был предельно организованным и очень практичным человеком. О любой встрече с ним нужно было договариваться заранее. Он работал очень интенсивно утром и днем и предпочитал полное одиночество, даже завтрак и обед он готовил себе сам. Из Рязани он уезжал в одну из соседних деревень, потом жил в одиночестве в доме Корнея Чуковского в Переделкино, на своем садовом участке близ Нарофоминска, в домике

 

стр. 7

 

садовника у Мстислава Ростроповича. Постепенно он стал чувствовать себя человеком, которого избрал Господь, и это отражалось на его отношениях с другими людьми. Солженицын не терпел возражений и утратил способность к полемике и диалогу.

 

Детство и юность А. Сахарова прошли в условиях достатка и заботы, а при работе над атомными проектами Сахаров жил на всем готовом. У него были комфортабельные квартиры в Москве и на "объекте", просторный загородный дом. Однако основную часть времени он должен был работать в полной изоляции от внешнего мира и как секретный ученый находиться под постоянной охраной. В его большой квартире в Москве всегда царил беспорядок. Сахаров не умел сам себя обслужить и был в высшей степени непрактичным человеком. После смерти первой жены Сахаров должен был заботиться и о судьбе трех собственных детей и двух детей Е. Боннер, и это создавало массу проблем. Сахаров никогда не чувствовал себя человеком избранным, он был предельно скромен. Как ученый он испытывал сомнения, в нем не было никакой авторитарности, он был подвержен и сторонним влияниям. Ему нравилось видеть вокруг себя множество людей, он не испытывал неудобств в маленькой квартире своей второй жены и был доступен для встреч и бесед почти со всеми, кто об этом просил. В начале 1970-х годов заседания Комитета по правам человека, который Сахаров основал вместе с Валерием Чалидзе и Андреем Твердохлебовым, затягивались далеко за полночь, и каждый мог здесь говорить столько, сколько хотел.

 

Атомный центр, где одним из научных руководителей был Сахаров, создавался на месте знаменитой Саровской пустыни, где жил и умер причисленный позднее к лику святых иеромонах Серафим Саровский. Теперь здесь были лагеря заключенных и секретные лаборатории, часть из которых размещалась в монастырских строениях. Но Сахарову была чужда всякая религиозность, и он поэтому не мог принять и даже понять призывы Солженицына покаяться перед Богом, служить и молиться Богу, который только и может направить Россию на путь истинный - через своих пророков. Совершенно различным было и их отношение к "русской идее". Коллектив ученых-атомщиков был интернационален, проблема национальности этих людей никого из них просто не интересовала. Да и позднее национальная идея представляла для Сахарова интерес лишь в общем контексте прав человека, и положение литовцев, армян или евреев казалось ему гораздо более трудным, чем положение русских. Однако для Солженицына именно "русская идея" была центральной и главной в его мировоззрении, но ее, по его собственному признанию, не разделяли другие националисты. Русский национализм был самым слабым течение среди диссидентов 1960-1970-х годов; среди них явно доминировали правозащитники, которых Сахаров почему-то называл "левыми западниками". Солженицына же как раз мало волновала проблема прав человека, на первом месте у него стояли не права, а обязанности.

 

До начала 1974г. разногласия между Сахаровым и Солженицыным проявлялись лишь в беседах писателя и академика. Сахаров не вел никаких повседневных записей. Но Солженицын многие из своих встреч и бесед описывал и комментировал в своем литературном дневнике. Такой дневник ведут практически все писатели, чтобы позднее использовать свои впечатления и мысли в романах, рассказах или мемуарах. В опубликованных мемуарах Солженицына немало восторженных отзывов о Сахарове, само появление которого в верхах советской научной элиты писатель называет "чудом". "Его дивное явление в России, - писал Солженицын, - можно ли было предвидеть? Я думаю: да. По исконному русскому расположению - должны пробирать людей раскаяние и совесть. Да, это - по-нашему! И я, например, при своем оптимизме, всегда так ожидал: появятся! появятся такие люди (я думал, их будет больше), кто презрит блага, вознесенность, богатство - и попутствует к народным страданиям. И - какие возможности таились бы в таких переходах!" 8 .

 

Солженицын сравнивал свои и Сахарова публичные выступления, кото-

 

стр. 8

 

рые широко освещались в западных СМИ и были направлены против советских лидеров и режима с "встречным боем двумя колоннами". Но писатель сетовал, имея в виду Сахарова, что "с соседней союзной колонной не налажено было у нас путей совета и совместных действий". В своих заметках Солженицын называл Сахарова "наивным, как ребенок", "слишком прозрачным от собственной чистоты", "чрезмерно внимательным к "добросоветчикам". "Ясность его действий, - писал Солженицын, - сильно отемнена расщепленностью жизненных намерений: стоять ли на этой земле до конца или позволить себе покинуть ее".

 

Особенно резко, порой даже грубо, высказывался писатель о жене Сахарова Е. Боннэр. "Мы продолжали встречаться с Сахаровым в Жуковке, но не возникали между нами совместные проекты или действия. Во многом это было из-за того, что теперь не оставлено было нам ни одной беседы наедине, и я опасался, что сведения будут растекаться в разлохмаченном кубке вокруг "демократического движения". Сахаров все более уступал воле близких, чужим замыслам" 9 . Между Сахаровым и Солженицыным росло отчуждение. Их последняя встреча состоялась 1 декабря 1973 года. Солженицыну казалось, что Сахаров сломлен и хочет добиваться отъезда из СССР за границу.

 

За границей оказался, однако, очень скоро не Сахаров, а Солженицын. Его выражение о "встречном бое двумя колоннами", как выяснилось позднее, вовсе не было преувеличением.

 

В настоящее время опубликованы рабочие записи заседаний Политбюро ЦК КПСС не только за 1930-е, но и за 1970-е годы. Эти заседания не протоколировались и не стенографировались, и никто из посторонних на заседания Политбюро не приглашался. Но одним из участников заседания велась рабочая запись, которая хранилась в одном экземпляре как совершенно секретный документ. Из этих записей мы видим, что в 1970-1973 гг. вопрос о Сахарове и Солженицыне обсуждался в политбюро почти ежемесячно. О Солженицыне все выступавшие говорили с негодованием как о "враге народа", требуя привлечь его к суровой ответственности- отправить в далекие исправительные лагеря, посадить в тюрьму, в самом крайнем случае, - выслать за границу.

 

Однако это были все же годы разрядки, и окончательное решение каждый раз откладывалось. Так, на заседании Политбюро ЦК от 30 марта 1972г. Председатель Президиума Верховного Совета СССР П. В. Подгорный говорил: "Солженицын ведет враждебную деятельность. Он враг, который не может жить в Москве. Но я считаю, что и выселять его за границу не следует. Я думаю, что его не следует выдворять. Он лауреат Нобелевской премии, и это, конечно, буржуазная пропаганда использует против нас в полной мере. За границей Солженицын принесет нам большой вред. Но в Советском Союзе есть такие места, где он не сможет ни с кем общаться" 10 На другом заседании советский премьер А. Н. Косыгин предложил сослать Солженицына в Верхоянск - в самый холодный район страны, куда ни один западный корреспондент не сможет и не захочет поехать.

 

О Сахарове говорили все же по-другому. Тот же Подгорный замечал: "Что касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться. Он другого рода человек. Это не Солженицын. Об этом, кстати, просит и т. Келдыш. Все же Сахаров трижды Герой Социалистического труда. Он создатель водородной бомбы. Я считаю, что обсуждение, которое сегодня развернулось на заседании, является очень полезным" 11 . Еще через полтора года, в августе 1973 г., отметив, что в поведении Солженицына и Сахарова не произошло никаких "улучшений", а Солженицын стал "развертывать активную политическую деятельность, объединяя вокруг себя всех бывших заключенных и недовольных", политбюро рекомендовало начать против Солженицына уголовное дело и "предъявить ему обвинение в преступлении против Советской власти". Что касается Сахарова, то политбюро рекомендовало начать публикацию разного рода писем "от имени ученых и интеллигенции" с осуждением его поведения.

 

стр. 9

 

Ю. В. Андропов попросил А. Н. Косыгина пригласить к себе Сахарова и поговорить с ним, на что Косыгин ответил согласием 12 . Эта беседа не состоялась. Что касается Солженицына, то после издания за границей первого тома "Архипелага Гулага" он был арестован, лишен советского гражданства и выслан из Советского Союза.

 

Сахаров узнал об аресте Солженицына вечером 12 февраля 1974г. и тотчас, бросив все дела, поехал на квартиру его жены Светловой. В эту зиму Солженицын жил в этой квартире большую часть времени, хотя московские власти и отказывались его тут прописывать. Здесь уже находились Игорь Шафаревич, Лидия Чуковская, Юлий Даниэль, Вадим Борисов, Наталья Горбаневская и другие правозащитники или друзья Солженицына. Прямо по телефону Сахаров сделал заявление для канадского радио и телевидения, которое было распространено и другими СМИ: "Я говорю из квартиры Солженицына. Я потрясен его арестом. Здесь собрались друзья Солженицына. Я уверен, что арест Александра Исаевича- месть за книгу, разоблачающую зверства в тюрьмах и лагерях. Если бы власти отнеслись к этой книге как к описанию прошлых бед и тем самым отмежевались от этого позорного прошлого, можно было бы надеяться, что оно не возродится. Мы воспринимаем арест Солженицына не только как оскорбление русской литературы, но и как оскорбление памяти миллионов погибших, от имени которых он говорит. 12 февраля 1974 года. 22 часа" 13 .

 

Протесты по поводу ареста и высылки Солженицына продолжались еще две-три недели, но затем они сменились полемикой уже не с властями, а с самим Солженицыным, что было вызвано рядом его заявлений и публикаций.

 

Оказавшись за границей, Солженицын в течение короткого времени опубликовал несколько заявлений, писем, эссе и статей: "Жить не по лжи!", "Не сталинские времена", "Ответы журналу "Тайм" и др. Была издана его книга "Ленин в Цюрихе", а также сборник статей разных авторов, включая Солженицына, "Из-под глыб". Солженицын написал предисловие и помог быстрому изданию книги, вышедшей под псевдонимом "Д", о проблеме авторства "Тихого Дона". Но наибольший отклик в Советском Союзе вызвал первый политический меморандум Солженицына- "Письмо вождям Советского Союза". Это письмо было составлено еще летом 1973 г. и отправлено в ЦК КПСС 5 сентября 1973 года. Позднее в материалах политбюро оно было обнаружено с пометками многих его членов, так как Брежнев велел Черненко ознакомить с письмом Солженицына всех членов политбюро. Сам Брежнев прочел это письмо в октябре 1973 г. и вновь просматривал его в конце декабря 1973 года.

 

На заседаниях политбюро письмо Солженицына не обсуждалось, и, конечно же, он не получил на него никакого ответа. Полный текст "Письма вождям" был опубликован в Париже в марте 1974г. на русском языке в форме небольшой брошюры и почти сразу же переведен на многие языки. Среди диссидентов этот программный меморандум Солженицына вызвал оживленную полемику. Специальную статью по этому поводу опубликовал в апреле 1974 г. и Сахаров. Западная печать уделяла возникшей полемике большое внимание. Ведущие газеты США и стран Западной Европы помещали обзоры возникшей полемики: один из крупных заголовков в "The New-York Times" гласил: "Над башнями Кремля". Наибольшее внимание как в диссидентских кругах, так и в западной печати привлекал спор Солженицына и Сахарова.

 

Сахаров в основном соглашался с солженицынской критикой советской действительности и советской истории. Но он решительно возражал против подчеркивания особых страданий и жертв именно русского народа. Ужасы гражданской войны и раскулачивание, голод и репрессии сталинского времени, - все это в равной мере коснулось и русских и нерусских народов. "А такие акции, как насильственная депортация - геноцид и подавление национальной культуры, - это даже в основном привилегия именно нерусских". Солженицын, по мнению Сахарова, преувеличивал опасность советско-китайского конфликта, роль идеологии в системе власти, а также опасность

 

стр. 10

 

урбанизации и технического прогресса. Сахаров считал порочными и неприемлемыми предложения Солженицына о сохранении и в будущей России умеренного авторитарного строя, при котором Россия жила столетиями, "сохраняя свое национальное здоровье".

 

"Эти высказывания Солженицына, - писал Сахаров, - мне чужды. Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам иноверцам, я считаю не здоровьем, а величайшей бедой". Сахаров полагал невозможным интенсивное освоение северных и восточных земель России силами одной русской нации, предложенное Солженицыным. В условиях голода и бездорожья решить эту проблему можно только при международном экономическом сотрудничестве, изоляционизм здесь вдвойне ошибочен. Предложение Солженицына об отказе от больших городов, о жизни малыми общинами, о замене крупных производств мелкими предприятиями Сахаров называл мифотворчеством, нереальным и даже опасным 14 .

 

Солженицын внимательно прочел статью Сахарова и ответил на нее отдельной статьей, которая вошла в солидный сборник теоретических и философских работ Солженицына и нескольких его приверженцев "Из-под глыб", опубликованный в ноябре 1974 г. в Париже издательством "Имка-пресс". В нем Солженицын повторил свои обвинения в адрес марксистской идеологии, которая "выкручивает наши души, как поломойные тряпки, растлевает нас и наших детей, опуская нас ниже животного состояния". "И она "не имеет значения"? Да есть ли что-либо более отвратительное в Советском Союзе? Если все не верят и все подчиняются - это указывает не на слабость идеологии, а на страшную силу ее". Быстрая демократизация в СССР, по мнению Солженицына, опасна, так как межнациональные противоречия "десятикратно накаленные, чем в прежней России, разорвут страну и затопят ее кровью, если демократия будет рождаться в отсутствие сильной власти" 15 .

 

Остальные же расхождения, касающиеся проблемы прогресса, освоения Севера, судьбы крупных производств и городов, даже национальных отношений, Солженицын оценил как второстепенные или основанные на плохом понимании взглядов и предложений писателя. В сборнике "Из-под глыб" было опубликовано и большое письмо Солженицына Сахарову, в котором содержались разбор и критика меморандума "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". По свидетельству Солженицына, он отдал это письмо лично Сахарову еще в 1969 г., но решил тогда не передавать его в самиздат.