А. С. Грибоедов как образ «декабриста в повседневной жизни»

Иногда происходит трансформация жизненной ситуации в литературную, но иногда активно происходит и противоположный процесс: в жизненной ситуации становится значимым то, что может быть отнесено к литературному сюжету.

    Отношение различных типов искусства к поведению человека строится по-разному. Оправданием реалистического сюжета служит утверждение, что именно так ведут себя люди в действительности. Классицизм полагал, что по образцам искусства люди должны вести себя в идеальном мире. Романтизм предписывал читателю поведение, в том числе и бытовое. При кажущемся сходстве второго и третьего принципов, разница между ними весьма существенна. Для большинства  читателей и зрителей классицистического произведения поведение литературных персонажей — лишь возвышенный идеал, долженствующий облагородить их практическое поведение, но отнюдь не воплотиться в нем. Романтическое поведение в этом отношении более доступно. Оно включает в себя не только литературные добродетели, но и литературные пороки

Уже то, что литературным героем романтизма был современник, существенно облегчало подход к тексту как программе реального будущего поведения читателя. Если реалистическое произведение подражает действительности, то в случае с романтизмом сама действительность спешила подражать литературе. Для реализма характерно, что определенный тип поведения рождается в жизни, а потом проникает на страницы литературных текстов (умением подметить в самой жизни зарождение новых норм сознания и поведения славился, например, И. Тургенев). В романтическом произведении новый тип человеческого поведения зарождается на страницах текста и оттуда переходит в жизнь.

     Разумеется, отношение романтического поведения в литературе и в жизни тоже достаточно сложно и не единообразно. Романтический поэт воссоздает в своем произведении трагические и гигантские, возведенные к абсолюту законы мира — пародийные или опошленные произведения воссоздают романтическое воссоздание законов мира. Это — изображения изображений или подражания изображениям. Романтический поэт никогда не знает, что такое завершенность, не признает ее, и сам, как Лермонтов или Гейне, готов первым осмеять «законченный», лишенный непредсказуемости романтизм. Не случайно никто не создал столько пародий на романтизм, как сами романтики. Псевдоромантический мир подражаний романтизма романтизму насквозь состоит из штампов. И в области читательского поведения также имелось коренное различие между высоким романтизмом и его опошленными двойниками. Поведение декабристов и жен декабристов, хотя и вдохновленное литературой, было в принципе непредсказуемым. Не случайно в Петербурге долгое время были уверены, что жены ссыльных или совсем не поедут в Сибирь, или вскоре вернутся. Декабристы были романтическими героями, а декабристки — романтическими женщинами.

    Поведение декабриста, как говорилось, было отмечено печатью романтизма: поступки и поведенческие тексты определялись сюжетами литературных произведений, типовыми литературными ситуациями или же именами.

    Характерно, что только обращение к некоторым литературным образцам позволяет нам в ряде случаев расшифровать загадочные, с иной точки зрения, поступки людей той эпохи. Так, например, современников, а затем и историков неоднократно ставил в тупик поступок П. Я. Чаадаева, вышедшего в отставку в самом разгаре служебных успехов, после свидания с царем в Троппау в 1820 году. Современники увидели в этом желание выдвинуться за счет несчастья товарищей и бывших однополчан (в 1812 году Чаадаев служил в Семеновском полку).

Если такой поступок со стороны известного своим благородством Чаадаева показался необъяснимым, то неожиданный выход его в отставку вскоре после свидания с императором вообще поставил всех в тупик. Именно соединение явной заинтересованности в карьере — быстрой и обращающей на себя внимание — с добровольной отставкой перед тем, как эти усилия должны были блистательно увенчаться, составляет загадку поступка Чаадаева.

    Ю. Тынянов считает, что во время свидания в Троппау Чаадаев пытался объяснить царю связь «семеновской истории» с крепостным правом и склонить Александра на путь реформ. Идеи Чаадаева, по мнению Тынянова, не встретили сочувствия у царя, и это повлекло разрыв. «Неприятность встречи с царем и доклада ему была слишком очевидна». Далее Тынянов называет эту встречу «катастрофой». К этой гипотезе присоединяется и А. Лебедев.

Догадка Тынянова, хотя она и убедительнее всех других предлагавшихся до сих пор объяснений, имеет уязвимое звено: ведь разрыв между императором и Чаадаевым последовал не сразу после встречи и доклада в Троппау. Напротив того, значительное повышение по службе, которое должно было стать следствием свидания, равно как и то, что после повышения Чаадаев оказался бы в свите императора, свидетельствует о том, что разговор императора и Чаадаева не был причиной разрыва и взаимного охлаждения. Доклад Чаадаева в Троппау трудно истолковать как служебную катастрофу. «Падение» Чаадаева, видимо, началось позже: царь, вероятно, был неприятно изумлен неожиданным прошением об отставке. Хотя слова Чаадаева в письме к его тетушке об его презрении к людям, которые всех презирают, метили в начальника Чаадаева, Васильчикова, император мог их принять на свой счет. Да и весь тон письма ему, вероятно, показался недопустимым. Таким образом, нельзя рассматривать отставку как результат конфликта с императором, поскольку самый конфликт был результатом отставки.

    На примере П.А.Чаадаева (А.Герцен Статья «Император Александр 1 и В.В.Карамзин» - подражание маркизу Позе) мы видим, как реальное поведение человека декабристского круга выступает перед нами в виде некоторого зашифрованного текста, а литературный сюжет – как код, позволяющий проникнуть в скрытый его смысл.

    Приведу еще один пример. Известен подвиг жен декабристов и его поистине великое значение для духовной истории русского общества. Поступок декабристок был актом протеста и вызовом.

Существовали ли в русском дворянском обществе до подвига декабристок какие-либо поведенческие предпосылки, которые могли бы придать их жертвенному порыву какую-либо форму сложившегося уже поведения? Такие формы были. Прежде всего, следование за ссылаемыми мужьями в Сибирь существовало как вполне традиционная норма поведения в нравах русского простонародья. Существовала еще одна готовая норма поведения, которая могла подсказать декабристкам их решение. В большинстве своем они были женами офицеров. Но именно литература, наряду с религиозными нормами дала русской дворянке программу поведения.

   Поговорим сейчас о такой сфере жизни как отдых, ведь мощное воздействие слова на поведение, знаков на быт особенно ярко проявилось в тех сторонах каждодневной жизни, которые по своей природе наиболее удалены от общественного самосознания. Отдых должен строиться как прямая противоположность обычному строю жизни. Только в этом случае он может стать переключением и разрядкой. Обычным признаком праздника является его четкая отграниченность от остального, «непраздничного» мира. Это отграниченность в пространстве — праздник часто требует другого места (более торжественного: парадная зала, храм; или менее торжественного: пикник, трущобы) и особо выделенного времени (календарные праздники, вечернее и ночное время, в которое в будни полагается спать, и т. д.).

    По словам Лотмана: «Праздник в дворянском быту начала XIX века был в достаточной мере сложным и многообразным явлением. С одной стороны, особенно в провинции и деревне, он был еще тесно связан с крестьянским календарным ритуалом. С другой — молодая, насчитывающая не более ста лет, послепетровская дворянская культура еще не страдала закоснелой ритуализацией обычного, непраздничного быта. Отдых заключался не в снятии ограничений на поведение, а в переходе от разнообразной неритуализованной деятельности к резко ограниченному набору чисто формальных, превращенных в ритуал способов поведения: танцы, вист».

    Иное дело — среда военной молодежи. Там, где повседневность была представлена муштрой и парадом, отдых, естественно, принимал формы кутежа или оргии. В этом смысле кутежи были вполне закономерны, составляя часть «нормального» поведения военной молодежи. Можно сказать, что для определенного возраста и в определенных пределах они являлись обязательной составной частью «хорошего» поведения офицера . Элемент вольности проявлялся здесь в своеобразном бытовом романтизме, заключавшемся в стремлении отменить всякие ограничения, в безудержности поступка. «Мир разгула, - по слова Лотмана,- становился самостоятельной сферой, погружение в которую исключало службу. В этом смысле он начинал ассоциироваться, с одной стороны, с миром частной жизни, а с другой — с поэзией».

   Декабристы же не были шутниками. Вступая в общество карнавализованного веселья молодых либералистов(«Зеленая лампа»), они, стремясь направить их по пути «высоких» и «серьезных» занятий, разрушали самую основу этих организаций.

   Все виды светских развлечений: танцы, карты, волокитство — встречают со стороны декабристов суровое осуждение как знаки душевной пустоты.

   Отшельничество декабриста сопровождалось недвусмысленным и открытым выражением презрения к обычному времяпровождению. Однако было бы крайне ошибочно представлять себе члена тайных обществ как одиночку-домоседа.

   Культ братства, основанного на единстве духовных идеалов, экзальтация дружбы были в высшей мере свойственны декабристу, часто за счет других связей. Слова Пушкина о декабристах: «Братья, друзья, товарищи» — исключительно точно характеризуют иерархию интимности в отношениях между людьми декабристского лагеря. Декабристы требовали от молодежи героического поведения. Обо всем этом и свидетельствует статья Ю.М.Лотмана.

   Но так и не выясненным остается вопрос: «Были ли  все-таки декабристы связаны с масонством?» Самое главное отличие истинных масонов от ложных: если в занятиях ложи обнаружится хоть след политики, то это мнимое масонство.

   «Декабристы использовали масонский текст, политический призыв к свободе. По мере созревания политического декабризма разрыв с масонством делался неизбежным. Даже попытки использовать масонскую структуру для конспиративной тактики оказались неудачными». Следовательно, декабристы не состояли в масонстве.

    Итак, нельзя не заметить связи между бытовым поведением декабристов и принципами романтического миросозерцания. Однако следует иметь в виду, что высокая знаковость (картинность, театральность, литературность) каждодневного поразительно сочеталась с простотой и искренностью. Весь облик декабриста был неотделим от чувства собственного достоинства. Оно базировалось на исключительно развитом чувстве чести и на вере каждого из участников движения в то, что он великий человек. Это заставляло каждый поступок рассматривать как имеющий значение, достойный памяти потомков, внимания историков, имеющий высший смысл. Отсюда, с одной стороны, известная картинность или театрализованность бытового поведения, о которой уже говорилось. Но с другой стороны, отсюда же проистекала и вера в значимость любого поступка и, следовательно, исключительно высокая требовательность к нормам бытового поведения. В этом суть и значение бытового поведения декабриста.

2.2.Портреты декабристов  и особенности их бытового  поведения как феномен этикета.

Попробуем убедиться в словах Ю. М. Лотмана на примере двух декабристов: К.Ф.Рылееве и В.К.Кюхельбекере.

     Рылеев  Кондратий Федорович - декабрист и поэт. В начале 1823 года Рылеев  вступил в революционное Северное общество, образовавшееся из Союза общественного благоденствия. Он был принят сразу в разряд «убежденных» и уже через год был избран директором общества. Дух и направление Северного общества, собрания которого происходили на квартире Рылеева, всецело созданы им. Северное общество отличалось демократизмом. Рылеев настаивал на принятии в общество купцов и мещан, предлагал освобождение крестьян непременно с наделением их землей и т. д. Вместе с тем он сильно боролся против кровавых мер, которые вошли в план действий декабристов. Рылеев познакомился с Грибоедовым в 1825 г., когда его республиканские настроения  были в разгаре. Может быть, Рылеев из осторожности не открыл Грибоедову своих республиканских планов и сказал лишь о боле умеренной цели тайного общества. Перед 14 декабря Рылеев сложил свои полномочия, но Рылеев все-таки был на Сенатской площади. Рылеев ясно показывает на следствии: «C Грибоедовым я имел несколько общих разговоров о положении России и делал ему намеки о существовании общества, имевшего целью переменить образ правления в России и ввести конституционную монархию», «он из намеков моих мог знать о существовании  общества»(18).

    Отметим, что Рылеев  всячески стремился выгородить Грибоедова на следствии, и приведенные выше его признания получают поэтому особую цену. После допроса у императора, который оценил благородный характер Рылеева, он получил дозволение переписываться с женой и однажды виделся с ней. Переписка Рылеева с женой из крепости свидетельствует, что он предвидел свою участь, но не терял твердости духа и всецело был занят судьбой своей семьи. На допросах он отвечал прямодушно, твердо и признавал себя главным виновником. Он был одним из тех пяти, которые Верховным судом были поставлены вне разрядов и присуждены к смертной казни четвертованием. Казнь четвертованием была заменена казнью через повешение. 12 июля 1826 года приговоренные к смерти были закованы в кандалы и переведены в Кронверкскую куртину, причем Рылееву достался № 14. 13 июля совершена казнь. За несколько минут до смерти он написал жене письмо, начинающееся словами: «Бог и Государь решили участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорной...» Письмо это долго ходило по рукам в списках.

      Выдающуюся роль  Рылеева в декабристском движении, несмотря на его скромное общественное  положение, современники объясняют обаянием его личности. «В его взгляде, - говорит барон Розен, - в чертах его лица виднелась одушевленная готовность на великие дела; его речь была ясна и убежденна».(17). «Я не знавал другого человека, который обладал бы такой притягательной силой"(17), - говорит о нем Никитенко. По свидетельству Н. Бестужева Рылеев «готов был на всякую жертву для друга». Это характеризовала Рылеева как декабриста, ведь понятие братства и дружбы для декабристов было очень велико. Он был патриотом, как и все декабристы. Современники вспоминают, что у Рылеева была наклонность «налагать печать руссицизма на свою жизнь».(18). В ночь на 14 декабря у Рылеева снова состоялось собрание. Декабристы приняли окончательный план восстания. Михаил Бестужев вспоминал: «…Как прекрасен был в этот вечер Рылеев! Он был нехорош собой, говорил просто, но не гладко; но когда он попадал на свою любимую тему – на любовь к родине, - физиономия его оживлялась, черные, как смоль, глаза озарялись неземным светом, речь текла плавно, как огненная лава, и тогда, бывало, не устаешь любоваться им ».(18). В.Е. Якушкин говорил: «Рылеев до того был, проникнут любовью к Родине, что его поэзия всегда была только искреннею глубоких убеждений поэта».(17).