Борис Богатков. Поэтическое слово

( хотя не в силах, конечно,  погасить в них весенних, радостных  красок). Пронизывает и напрямую (как, скажем, в стихотворении  « Император Петр», заканчивающемся  – в 1940 году – знаменательной  строфой: « Приближаются с каждым рассветом взрывы новых классовых битв. Под советским флагом планета в будущее летит!»);

И в «подтексте», в мироощущении, в системе идейно – нравственных координат.

Характерно в этом смысле стихотворение  « Сквозь ливень», герой которого – вместе с красным флагом, «  пробитым каплями первыми» -

«весь рванулся навстречу грозе» и  шагает – упорный, насмешливый, наперерез ливню: « Лучше вот так шагать всю жизнь, чем, грозу переждя,  вслед за теми послушно плестись, кто прячется от дождя» (1940).

Это не означало – повторим – что  для Богаткова и для его ровесников мир был однокрасочен. Его стихи отражают всю гамму чувств, все богатство человеческих переживаний, лишь обостренные ощущением – сначала предгрозья, а потом и самой военной грозы. Почти все вспоминающие о Богаткове цитируют обычно его предельно простые и поэтически, пожалуй, не самые сильные у него строки: « У эшелона обнимемся искренняя  и большая…» Я вполне разделяю все те хорошие слова, которыми Василий Федоров в своих воспоминаниях о Богаткове характеризует это стихотворение (отрывок из его воспоминаний приведен ниже).

Этическое кредо человека, идущего  навстречу гибели, и – если уж случится такое – просящего любимую  лишь об одном: отдать свое сердце

« Честному парню, вернувшемуся с войны», - изложено в этих строках с какой – то наивной, бесхитростной и -хочется даже сказать – беззащитной обнаженностью. Василий Федоров прав, когда говорит, что эти строки больше, чем поэзия: это человеческий документ.

Стихи Богаткова не только человеческий документ, но и факт поэзии. И о той же любви – он писал о ней много – мы находим у него и строки гораздо более сдержанные и поэтически емкие; строки, если позволено будет так выразиться, напоминающие скорее не программную музыку, а симфоническую. Вот стихотворение «Проходит поезд через лес – казалось бы, чисто пейзажное, мгновенная зарисовка увиденного. Но посреди «тяжелых ручьев» рельс да хоровода деревьев – «…к небесам стремясь большим, средь сосен и берез летит такой же русый дым, как прядь твоих волос». Стихотворение – не о любви, но образ любимой живет в подтексте, в памяти, как нравственная мера всего, с чем бы ни сталкивался поэт…

В общем лирическом строю

 

    Но при всем многообразии  чувств  доминанта времени ощущалась Богатковым явственно, ей подчинялось все, в том числе  и поэзия. Не случайно для него – как и для его « погодка » Василия Кубанева – поэтический ориентир № 1- Маяковский. Легко сегодня, с высоты времени снисходительно улыбнуться наивному – по нынешним меркам – противопоставлению Маяковского Фету и Тютчеву (у Кубанева – Фету и Майкову).

Но не будем забывать, когда, в  каких исторических условиях это  писалось! Для того, чтобы мы сегодня  вчитывались, открывали для себя и Фета, и Майкова, нужно было, чтобы война осталась позади, за плечами, нужен был подвиг поколения, выигравшего войну, проложившего дорогу к сегодняшней человеческой моногранности,  - такова непростая диалектика истории. В сознательном самоограничении поколения – острое чувство истории, чувство роли поэзии в те дни.

В поэзии Маяковского Богаткову  дорого то, что

Строчки не шли

                                            Колоннами

                           Четверостиший классических –

              Цепями вооруженными

                             Они наступали, рассыпавшись, -

Дорого понимание стиха  как оружия.

Понимание отнюдь не рабски ученическое. В стихотворении « Робин Гуд» образ стиха как бомбы и знамени переосмысливается, « переворачивается»:                  

За дело! Наш гнев не стих,

Туги наши луки. Мы мечом, звенящим, как стих,

Сломаем стены тюрьмы!

 

Предчувствие трагических перемен  в судьбе страны

 

Его довоенные стихи читали все  школьники Красноярского края. В  незабываемые огненные годы он ковал  победу оружием и пером. Сегодня  его имя вошло в историю  советской литературы. Рассказ о  нем лучше начать со стихов.

Еще, бывало, пули звонко

                                      свищут,

                                          Еще сквозь дым дороги 

                                   не видать,

       А  мой товарищ из- за голенища

      Уже  достал помятую тетрадь…

                                         Пусть карандаш сначала 

                                     неумело

       В  отяжелевшей держится руке,

                                         Что от гранаты грозной 

                                   занемела,

      Что  на горячем затекла курке…

Пусть автомат, лежащий  на

                                    коленях, 

                                         Еще от тряски жаркой не

                                      остыл,

                                         Но ищет сердце, ищет

                                 утоленья,

Но просит слова непогасший

                                         пыл.

                                        И рвется стих, не соблюдая

                                    знаков,

Графит от нетерпения кроша,

Душа, разгоряченная атакой,

Сквозь гул немолчный, что в

                          ушах,  как вата,

Сквозь дым, что проясняется

                                       едва.

                                        Они идут, идут тяжеловато,

                                        Смыкаясь в строки, жаркие

                                     слова!

Так писал новосибирский поэт Александр  Иванович Смердов в поэме «Пушкинские горы», посвященной памяти поэтов- воинов Георгия Суворова и Бориса Богаткова. Оба сложили свои смелые головы в смертельной схватке с врагами. Командир взвода Богатков погиб в рукопашной схватке в районе Гнездиловских высот в 1943 году. Он первым со своими автоматчиками ворвался в окоп врага. Старший сержант Богатков посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, а его автомат до конца войны передавался храбрейшему бойцу взвода.

Остались его стихи, опубликованные в сборниках «Советские поэты, павшие в годы Великой Отечественной войны», «имена на поверке», в журнале «Сибирские огни», альманахе «Енисей» и в других изданиях. Он живет в памяти людей. Его бюст установлен на одной из улиц города Новосибирска. Его именем названа улица и школа в Ачинске.

И когда гроза разразилась, война  пришла, Борис Богатков сражается на ней двойным оружием – штыком и пером…

О том, как он воевал, расскажут  приводимые ниже воспоминания.

Здесь хочется сказать о том, как война отозвалась в его  поэзии.

К войне мы готовились. Готовились упорно. И все же она оказалась  не такой, как казалось умозрительно, - куда тяжелее … Многие  довоенные представления о ней оказались иллюзиями, преодоление которых пришлось оплачивать кровью. Не малой, а большой; не на чужой, а – поначалу – на своей земле.

Стихи, очерки, дневники первых месяцев войны хранят следы такого преодоления. Порой эти следы похожи на рубцы: процесс был мучителен, резали по живому.

                                     И откуда б враг не появился  –

С суши, с моря или с  вышины,-

Будут счастья нашего границы

                                      От него везде защищены.

                                      Наши танки кинутся рядами,

                                      Эскадрильи небо истемнят,

   Грозными спокойными  штыками

                                      Мы врагу укажем путь назад.

«Мы были уверены, - вспоминает Василий Федоров, друг поэта, - что война будет короткой и бескровной, что мы укажем осмелившемуся врагу путь назад. Мы были уверены в своих силах, в оружии, были одержимы патриотизмом, беззаветной любовью к родине». Эта уверенность звучит и в стихах Бориса, он ни на минуту не сомневается, что у него хватит сил и мужества сразиться с врагом.

Новый чемодан длиной в полметра

                             Кружка, ложка, ножик, котелок…

                             Я заранее припас все это,

                             Чтоб явиться по повестке в  срок.

                             Как я ждал её! И наконец-то

                             Вот она, желанная, в руках! 

 

 

 

 

 

 

Искренность и правда в изображении войны

 

Время  не поколебало основного  – патриотического  пафоса этих предвоенных стихов Бориса Богаткова; но с иллюзиями о всеспасительной  силе «спокойных штыков» пришлось проститься, все оказалось значительно сложнее… Лишь несколько месяцев отделяет эти строки Богаткова от других, написанных им же (1942):

Впереди – города пустые,

                                          Нераспаханные поля.

    Тяжко знать,  что моя Россия

                                          От того леска – не моя…

В нем таятся фашистские

                                      дзоты,

   Жестким снегом их занесло.

                                          Вороненые пулеметы

   В нашу сторону смотрят зло

 Магазины свинцом набиты,

                                         Часовой не смыкает глаз –

Страх тая, стерегут бандиты

Степь, захваченную у  нас…

                                         Посмотрю на друзей –

                               гвардейцев;

   Брови сдвинули, помрачнев, -

   Как и мне, им сжимает сердце

                                        Справедливый священный

                                         гнев…

За врагами я, парень русский,

                                       Наблюдаю, гневно дыша.

Палец твердо лежит на спуске

                                       Безотказного ППШ…

Поклялись мы, что встанем

                                    снова

На родимые рубежи!

И в минуты – битвы  суровой

Нас, гвардейцев, не устрашит

Ливень пуль, сносящий

                                    пилотки,

И оживший немецкий дзот…

Только бы прозвучал  короткий,

Долгожданный приказ:

                                   « Вперед! »

 

                                     1942г.

 

Всего несколько месяцев – но каких! – и на смену декларации  (Самолеты « небо истемнят») приходит выстраданное (пускай и разошедшееся с декларацией).

Поэт, только что вернувшийся из госпиталя, вспоминает «плохую погоду – солнечный день», - поразительное, парадоксальное сочетание, продиктованное, однако же, не изощренностью поэтического мышления, а суровой прозой жизни (Хорошая погода в начале войны – «лафа» для гитлеровских «юнкерсов» и «мессеров»); вспоминает «соседа, прикрывшего голой рукой голову в каске стальной», - такого не придумаешь, можно только увидеть.

Не этим ли объясняется та неприязнь, с которой поэт, прошедший фронт, относился ко всяческой трескотне и фальши, к попыткам зарифмовать то, что лично не пережито, не выстрадано. Его товарищ, новосибирский журналист  Николай Мейск вспоминает об одном из собраний поэтического кружка при редакции « Сибирских огней», когда Борис лечился после ранения.

Всю ночь в разведке удалой

                                        Мы не смыкали глаз,

И чернокрестье смерти злой

                                        Бродило возле нас, -

Вдохновенно читал один из кружковцев.

• Почему же ты считаешь доблестью не тихую и осторожную, а удалую разведку? – спрашивал Борис, сидя в любимом дальнем углу комнаты, у печки, где он всегда грел свою ноющую спину. – Это же выдумка – «Удалая разведка». Сходи-ка в такую, узнаешь почем фунт лиха…».
• Да, война оказалась – процитирую другое стихотворение Богаткова – « Сурова и непроста», куда суровей и сложней, чем думалось поначалу… Но эта суровая сложность не сломила писателей, шедших сквозь войну одной дорогой со своими героями. Патриотический пафос их поэзии укрепился на войне – на смену романтике облегченно – декларативной пришла романтика самой жизни, в которой воюют даже павшие, и светящиеся часы на руке мертвого мичмана напоминают последнему, оставшемуся в живых моряку, что приказ требует продержаться до 9. А там сорвано кольцо с последней гранаты, и

… От разрыва застыли  стрелки часов

                                      На девяти ноль – ноль.

            ( Борис Богатков.  «Девять ноль  – ноль»).