Контрольная работа по "Зарубежной литературе"

План

Введение

1. Тематика элегий “Amores”

• «Героини»
• «Наука любви»

2. Ссылка

• «Скорбные элегии» Овидия
• «Метаморфозы» 
• «Фасты» 
• «Ibis»  и «Halieutica» 

3. Наследие

• Утерянные произведения

Заключение

Список использованных источников

Приложение

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Вопрос о происхождении  жанра любовной элегии до сих пор  окончательно не решен. Сборники элегий, озаглавленные женскими именами, были еще у Мимнерма, у Антимаха и  у эллинистических поэтов. Во всех этих сборниках содержание любовных элегий было объективным: не излиянием собственной страсти, а рассуждениями о страсти вообще или рассказом о страсти каких-либо мифических персонажей.

Героями “Век Августа” или “Золотой век римской поэзии”  были три поэта: Вергилий, Гораций, Овидий. Все они издавна были признаны величайшими, все представлялись порождениями благодатного века, способствовавшего процветанию словесности. Правда, отмечалось, что Овидий не совсем похож на двух других поэтов: те умели быть важными и строгими, а Овидий был изящным и легкомысленным, те умерли почти что в звании придворных певцов, а Овидий – опальным изгнанником. Но этому были частные причины: во-первых, Овидий был моложе, во-вторых, у него был другой характер, в-третьих (так заявляли наиболее смелые), он, наверное, примыкал к оппозиции “режиму Августа”.

 

 

 

 

 

1. Тематика  этих элегий “Amores”

“Amores” являются первым произведением Овидия в этом роде. Здесь восхваляется некая Коринна, скорее просто условно-поэтический  образ. Тематика этих элегий – описание разнообразных любовных переживаний  и любовных похождений.

Каждый влюбленный –  солдат, и есть у Амура свой лагерь;

Мне, о Аттик, поверь; каждый любовник – солдат.

“Amores” были написаны Овидием, когда ему было двадцать с небольшим лет. Еще недалеко было то время, когда он слушал лекции по риторике у лучших тогдашних учителей и сам подвизался в произнесении риторических упражнений. Его учитель Сенека Старший с похвалой отзывается о них, отмечая привлекательность и плавность его слога. В школе Овидий предпочитал не жанр “доказательств”, а так называемые “suasoria”, то есть “увещевательные” речи, или упражнения на этические темы. Однажды он еще на школьной скамье выступил в одной из речей защитником прав любви.

По-русски это означает “любовь”, но во множественном числе, - в русском сознании множественность плохо уживается с понятием любви. Самое заглавие уже нам говорит, что речь в сборнике будет идти не о любви в ее возвышенных аспектах, а о “любви земной”, ее перипетиях, ее переживниях, за которыми нет глубокого, тем более трагического фона. В “Amores” мы не найдем никакой настоящей драмы, сколько бы ни сгущал краски их автор. Более того, оттенок легкой иронии сопровождает большинство стихотворений сборника.

Овидий не был лириком. В этом нет упрека его темпераменту. Он был способен передавать душевные бурные эмоции, но делал это не методом лирики. Он никогда не прибегал к непосредственному сердечному самовыражению, в нем нет ни доли исповеди ликующего или страдающего человека, он никогда не терял объективности повествователя. Такова была его душевная организация[1, c.201].

Сам поэт, по-видимому, не испытывал большого удовлетворения от своей достаточно пустой, а иной раз даже и непристойной любовной лирики. В элегии 3, 15 Овидий, признавая  за собой большие заслуги и  право на популярность в потомстве, все же прощается со своей слишком легкой музой и высказывает намерение перейти к более серьезной поэзии, даже к трагедии.

“Героини”, или “Посланий”, состоят из 15 посланий мифологических героинь к своим возлюбленным и 3 посланий героев с ответами на них  героинь. “Героини” сходны с предыдущим сборником Овидия в том отношении, что и здесь риторика любовного языка на первом плане. Однако бросается в глаза и большое различие стихотворений в обоих сборниках. “Песни любви” – произведение достаточно бессодержательное; напротив, “Героини” полны глубокого психологического содержания, и риторика используется здесь по преимуществу в целях психологического анализа. Разумеется, некоторый риторический схематизм все же остается. Но он здесь весьма разнообразен и часто отличается живыми человеческими чертами.

Овидию принадлежат  еще три произведения, связанные  с тематикой любви: “Медикаменты для женского лица”, “Наука любви” и “Средства от любви”. Все эти  произведения Овидия о разных любовных приключениях. В “Науке любви” писатель говорил:

Est deus in nobis, et sunt commercia caeli:

Sedibus aetheriis spiritus ille venit.

Бог обитает в душе, нам открыты небесные тропы. И  от эфирных высот к нам вдохновенье  летит.

Saepe tacens obli semina vultus habet.

Часто в молчанье глухом семя таится вражды.

(пер. Гаспарова)

Однако тщательное изучение этих трактатов обнаруживает в них  такие черты, которые заставляют нас считать эти трактаты недюжинными  произведениями римской литературы. Автор часто обнаруживает большое  знание жизни. Сам не желая того, Овидий жесточайшим образом разоблачает растущее нравственное падение римского общества, его погружение в беспринципное приключенчество и отсутствие в нем твердых устоев.

 

«Героини»

В своём следующем  сборнике Овидий окончательно отказывается от износившейся маски «влюблённого поэта». ”Героини” (иначе «Послания») представляют собой серию писем мифологических героинь к находящимся в разлуке с ними мужьями или возлюбленными. Овидий возвращается, таким образом, к любовно-мифологической элегии, но не в повествовательной форме, а в виде субъективного излияния влюблённых героинь; письмо является только формой для лирического монолога. Монолог мифологического персонажа, а также письмо были формами риторической декламации, но для поэзии такие письма являлись новинкой. Пятнадцать писем от имени пятнадцати героинь дают Овидию возможность блеснуть искусством вариации. Все письма, в сущности, на одну тему: разлука, тоска, одиночество, муки ревности, горестные воспоминания о начале несчастной любви, мысли о смерти, мольба о возвращении, - каждое послание соткано из серии таких постоянно повторяющихся мотивов и вместе с тем индивидуализовано соответственно характеру персонажа и различию в условиях, создавших разлуку. Скромная Пенелопа и сжигаемая страстью Федра, сентиментальная Энона и мстительная Медея, насильственно разлучённая Брисеида и покинутая Дидона по-разному переживают свои чувства[2, c.78].       

 Декламационный стиль,  которому следует Овидий, создан  был для словесного воплощения  усложнённой душевной борьбы и патетических конфликтов. В этой области поэт оказался большим мастером; как художественное раскрытие психологии любви, «Героини» представляют собой значительное литературное явление и пользуются заслуженной славой. Описательная и повествовательная сторона подчинены психологической задаче. Описания природы создают фон для настроения, а сюжетная сторона мифа излагается так, как она должна была представляться с точки зрения ревниво влюблённой героини. Овидий черпает свой материал из разных источников[1, c.202]. Он использует Гомера (Пенелопа, Брисеида), трагедию (Деянира, Медея, Федра), эллинистическую поэзию, Катулла (Ариадна), Вергилия (Дидона), памятники изобразительного искусства, но перерабатывает сюжеты по-своему; так, любовная драма Брисеиды сконструирована из ничтожных намёков гомеровского эпоса. По душевному облику фигуры Овидия очень далеки от величавых образов эпоса или трагедии; эти чувствительные «красавицы» почти всегда боязливы и беспомощны, и Дидона Овидия совершенно лишена тех героических черт, которыми её наделил Вергилий. Несмотря на известную монотонность в изложении чувств, Овидий блестяще воспроизвёл различные душевные состояния, глубоко раскрыл психологию женщины, влюблённой и страдающей в разлуке с любимым, и при общности ситуации подчеркнул различные оттенки в чувствах своих героинь, сложность их отношения к любимому, душевную борьбу. Составительницы посланий владеют, конечно, всеми приёмами декламационного искусства; мифологическая сфера служит только для того, чтобы вывести чувства за рамки быта и освободить от оттенка иронической фривольности, сопровождающей у Овидия картины современной ему жизни.       

 К периоду работы над «Героинями»  относится недошедшая до нас  трагедия «Медея», о которой  античная критика отзывается  с чрезвычайной похвалой. «Медея» Овидия и (также несохранившийся) «Фиест» Вария считались лучшими произведениями римской трагической поэзии.

 

 

         Римской элегии  изначально свойственна была  претензия на «учительную» роль  в сфере любви. Овидий делает  из этого последовательный вывод и завершает свою деятельность певца любви «дидактическими» произведениями. Овидий и здесь шёл собственным путём, развивая то, что имелось у предшественников лишь в зачаточных формах.

«Наука любви» 

 Мир – игра действий и противодействий, бесконечно сложная и стройная, но в этой игре никто не проигрывает, надо только знать правила игры и уметь ими пользоваться. Образцом таких правил и является знаменитая Овидиева «Наука любви»(1г. до н.э. – 1г. н.э.). Заглавие этой поэмы не должно вводить в заблуждение: непристойного в ней нет ничего, речь идёт исключительно о законах любовного ухаживания, любовного «да» и «нет». Явно пародируя риторические руководства, которые начинались с вопроса о «нахождении», Овидий даёт своей первой части тот же заголовок – «нахождение» предмета любви; вторая часть – как добиться любви; третья – как эту любовь удержать. Система выигрышных и проигрышных ходов представлена здесь с вызывающей обстоятельностью и последовательностью: сперва советы мужчине (кн.1-2), где найти подругу, как её привлечь, как её удержать; потом советы женщинам (кн.3), как отвечать на эти действия, и, наконец, уже в «Лекарстве от любви» (1-  2гг. н.э.), всё те же советы выворачиваются наизнанку ещё раз, объясняя, как избавиться от увлечения и выйти из игры. Всё это превосходно мотивируется тонкими психологическими замечаниями: о том, как свойственно людям стремиться к запретному и недоступному, думать одно и говорить другое, желать и не делать первого шага, ревновать и оттого ещё сильней любить – целая серия парадоксов человеческой природы; и всё это живописно изображается в веренице картин, редкостных по богатству бытовых подробностей: тут и отстроенные Августом храмы, и портик, и цирк, и театр, и день рождении, и болезнь, и застолье, и туалет, и покупка подарков. Изложение нехитрой и однообразной «науки» оживлено эффектными сентенциями, мифологическими повествованиями, бытовыми сценками, но никогда не поднимается над уровнем «шаловливой любви», временных связей между знатной молодёжью и полупрофессиональными гетерами. Оригинальная и яркая, лёгкая и афористичная поэма сразу врезывалась в сознание читателей, вызывая восторг тех, кто разделял настроение поэта, и возмущение тех, кто его не разделял. Для успокоения последних, Овидий с первых же слов предупреждает, что на святость семейного очага он не покушается, что героини его – не римские гражданки, а вольноотпущенницы и приезжие, которым закон предоставляет полную свободу поведения. Но это никого не успокаивало. Вдумчивые недоброжелатели должны были негодовать на то, с какой смелостью поэт выдаёт нравы молодых прожигателей жизни за нормы вселенской гармонии,  поверхностные – на то, с какой откровенностью рассказывает он о любовных обманах, которым из его книги могут научиться и законные жёны. Ироническая наблюдательность Овидия и его пародийный талант находят для себя благодарнейший материал в «дидактической» трактовке именно  сферы любовных отношений между знатной молодёжью и полупрофессиональными гетерами[3, c.90] В конце 8г. Август сослал Овидия на далёкую окраину империи. Причины ссылки остались неизвестными. Поэту вменялась в вину безнравственность «Науки любви», как произведения, направленного против основ семейной жизни, но к этому присоединилась другая, более конкретная и, по-видимому, более важная причина, о которой Овидий неоднократно говорит в туманных выражениях.

2. Ссылка 

 
    Ближайшая причина столь сурового распоряжения Августа по отношению  к лицу, бывшему, по связям своей  жены, близким к дому императора, нам не известна. Сам Овидий неопределённо называет её словом error (ошибкой), отказываясь сказать, в чём эта ошибка состояла (Tristia, II. 207: Perdiderint cum me duo crimina, carmen et error: Alterius facti culpa silenda mihi est), и заявляя, что это значило бы растравлять раны цезаря. Вина его была, очевидно, слишком интимного характера и связана с нанесением ущерба или чести, или достоинству, или спокойствию императорского дома; но все предположения учёных, с давних пор старавшихся разгадать эту загадку, оказываются в данном случае произвольными. Единственный луч света на эту тёмную историю проливает заявление Овидия (Trist. II, 5, 49), что он был невольным зрителем какого-то преступления и грех его состоял в том, что у него были глаза. Другая причина опалы, отдаленная, но может быть более существенная, прямо указывается самим поэтом: это — его «глупая наука», то есть «Ars amatoria» (Ex Ponto, II, 9, 73; 11, 10, 15), из-за которой его обвиняли как «учителя грязного прелюбодеяния». В одном из своих писем с Понта (IV, 13, 41 — 42) он признается, что первой причиной его ссылки послужили именно его «стихи» (nocuerunt carmina quondam, Primaque tam miserae causa fuere fugae). 

«Скорбные элегии»      

Ссылка  на берега Чёрного моря подала повод к целому ряду произведений, вызванных исключительно новым положением поэта. Свидетельствуя о неиссякаемой силе таланта Овидия, они носят совсем другой колорит и представляют нам Овидия совсем в другом настроении, чем до постигшей его катастрофы. Ближайшим результатом этой катастрофы были его «Скорбные Элегии» или просто «Скорби» (Tristia), которые он начал писать ещё в дороге и продолжать писать на месте ссылки в течение трёх лет, изображая своё горестное положение, жалуясь на судьбу и стараясь склонить Августа к помилованию. Элегии эти, вполне отвечающие своему заглавию, вышли в пяти книгах и обращены в основном к жене, некоторые — к дочери и друзьям, а одна из них, самая большая, составляющая вторую книгу — к Августу. Эта последняя очень интересна не только отношением, в какое поэт ставит себя к личности императора, выставляя его величие и подвиги и униженно прося прощения своим прегрешениям, но и заявляющем, что его нравы совсем не так дурны, как об этом можно думать, судя по содержанию его стихотворений: напротив, жизнь его целомудренна, а шаловлива только его муза — заявление, которое впоследствии делал и Марциал, в оправдание содержания многих из своих эпиграмм. В этой же элегии приводится целый ряд поэтов греческих и римских, на которых сладострастное содержание их стихотворений не навлекало никакой кары; указывается также на римские мимические представления, крайняя непристойность которых действительно служила школой разврата для всей массы населения[4,c.87].