Символика романа Л.Н.Толстого "Анна Каренина"

Начать стоит, несомненно, с имени главной героини – Анны Аркадьевны Карениной. «Анна» означает «благодатная, милостивая», Аркадия – страна счастья. Ахметова Г.А. считает, что имя и отчество взаимно дополняют друг друга и намекают на изначальную духовность героини, на её призвание любить и жалеть, быть счастливой и дарить счастье другим [2.2: 87]. История Анны – это история постепенной утраты имени, утраты «благодати».

Нравственным антиподом Анны Карениной в романе является Константин Дмитриевич Левин. Наиболее ярко символичность имени героя проявляется при сопоставлении Левина с его соперником – графом Вронским. Старый князь Щербацкий считал Вронского перепелом, щелкопёром, франтиком петербургским, которого на машине делают, тем самым он указывал на то, что Вронский «как все», а Левин «особенный», к тому же имя Константин переводится как «постоянный» [2.16: 171]. Суркова Ж.Л. отмечает, что чрезвычайно значимым является совершенно не случайное семантическое сопряжение отчеств главных героев романа. Константин Дмитриевич (от Дмитрий – «относящийся к Деметре») и Анна Аркадьевна (Аркадия – это не только страна счастья, как упоминалось выше, но и празднества в честь Деметры, и её культовое имя). «Эта смысловая «перекличка» – основа становления идиллического плана романа», – считает исследовательница [2.23:7]. Фамилия Левин не без связи с именем Лев – самого Толстого: в этом герое, как известно, отобразил многое из своего уклада жизни и строя мысли.

Фамилия Каренин, как указал сам Толстой, также у него не без значения. С.Л. Толстой рассказывает: «В 1876 или 1877 году я под его [Л.Н.] руководством прочёл два отрывка из «Одиссеи». Однажды он сказал мне: «Каренон – у Гомера – голова. Из этого у меня вышла фамилия Каренин» [2.1: 14]. Думается, что писатель дал такую фамилию мужу Анны потому, что Каренин – головной человек, что в нём рассудок преобладает над сердцем, то есть чувством.

Особо стоит сказать, об имени лошади Вронского Фру-Фру. Для этого обратимся к истории создания романа. Изначально имя главной героини было Татьяна (Ставрович), а имя лошади – Tiny (по-английски), или Таня. Перемена имени произошла, очевидно, после того, как Толстой купил у своего друга Оболенского лошадь по имени Фру-Фру. К этому реальному комментарию надо прибавить другой, связанный с вопросом о сюжетном параллелизме. Фру-Фру – имя литературного происхождения и связано с пьесой Мейлака и Галеви «Frou-Frou» (1870). Фру-Фру – домашнее прозвище героини этой пьесы, Жильберт, девушки очень ветреной, легкомысленной. Фабульная основа этой пьесы состоит в том, что Фру-Фру выходит замуж, а потом, поддавшись минутным настроениям, бросает мужа с сыном и уходит с любовником. Финал трагический: муж убивает любовника на дуэли, а Фру-Фру возвращается домой и умирает. Как видно, фабула этой пьесы соприкасается с фабулой «Анны Карениной». Совпадение имён, как это было в раннем варианте, делало эту символику слишком прямой и грубой. Назвав лошадь Вронского Фру-Фру, Толстой не только избежал этой грубости, но и усилил, углубил сюжетную символику сцены: Фру-Фру превратилось в своего рода сюжетное иносказание, намекающее на будущую судьбу Анны Карениной [2.25: 190].

Немаловажно, что жокея и тренера Вронского зовут Корд. А корда – это верёвка, которой привязывают лошадь для бега вокруг столба.

Альтман М.С. обращает внимание на то, что в своих произведениях Толстой многократно использует приём наименования своих героев посредством перемены букв в именах их прототипов [2.1: 10]. Так в «Анне Карениной» Облонский от Оболенского (друг Толстого), Корсунский – от Корсакова, Махотин – от Милютина.

Таким образом, имя в романе выполняет несколько функций: это и скрытая, символическая характеристика героя, внутренняя связь между двумя противопоставленными героями, предзнаменование грядущих событий, отсылка к реально существующим персонам эпохи Толстого.

2.2.2 Символика железной дороги

Действие романа начинается на станции железной дороги. На железной и заканчивается история главной героини. С железной дорогой связаны наиболее яркие и колоритные символы романа. К данному типу символов отнесём такие, как непосредственно железная дорога, железо и мужик с взъерошенной бородой.

Железная дорога

Как было сказано выше, жизнь героев романа «Анна Каренина» так или иначе связана с железной дорогой. В один прекрасный день утренним поездом в Москву приехал Левин. А на другой день, ближе к полудню, в Петербург приехала Анна. Уже эти первые сцены указывают на общность путей, на которых сталкиваются и перекрещиваются судьбы героев современного романа.

Вронский в романе – вечный странник, человек без корней в почве [2.3: 49]. В первый раз Анна Каренина увидела его на Московском вокзале. И в последний раз Кознышев встретил его на Московском вокзале, когда он уезжал добровольцем в Сербию. Его объяснение с Анной Карениной произошло на какой-то глухой станции во время метели. Анна Каренина отворила дверь поезда – «метель и ветер рванулись ей навстречу и заспорили о двери» [1.2: 115]. Из этой метели и возникает фигура Вронского. Он заслоняет собою свет фонаря.

Уже первая поездка Анны предвещала ей несчастье. С Вронским она стала бездомной путешественницей. Она едет в Италию, мечется между Петербургом, где остался её сын Серёжа, имением Вронского Воздвиженским и Москвой, где она надеялась найти разрешение своей участи.

И Каренин становится постоянным пассажиром, когда разрушилась его семья. Он ездит из Петербурга в Москву, из Москвы в Петербург как бы по делам службы, наполняя внешней деятельностью образовавшуюся душевную пустоту. Он ищет не деятельности, а рассеяния [2.3: 51]. Анна Каренина в порыве раздражения называла своего мужа «злой министерской машиной». Он не всегда бывал таким, но во всяком случае, в вагоне поезда первого класса он чувствовал себя одним из сильных мира сего, столь же сильным и регулярным, как сама эта железная дорога.

В жизни Стивы Облонского не было крупных переломов или катастроф, но вряд ли кто-нибудь из героев романа ощущает с такой остротой вся тяжесть «переворотившейся жизни». Теряя наследственные права, и он обращается к «звезде полынь».

Напомним, что и Серёжа, сын Анны Карениной, играет в железную дорогу.

Железная дорога вообще играет в романе какую-то зловещую мистическую роль – от начала (раздавленный сторож – «дурное предзнаменование», по словам Анны Карениной) и до конца. Для читателя первый эпизод становится знаком, предвещающим последний, воспринимаемый как нечто стихийно-неизбежное [2.24: 64]. Мы не случайно впервые встречаемся с Анной на вокзале железной дороги. Всё, что мы узнаём о ней дальше, расскажет нам о пути её исканий, о её непрерывных метаниях [2.6: 301].

Густафсон Р.Ф. трактует московское путешествие Анны Карениной, её миссию примирения, начало её романа, как путешествие, дарующее открытие [2.9: 131]. Когда она возвращается домой, уши Каренина представляются ей слишком большими, а сын кажется не отвечающим созданному ею идеальному образцу. Теперь Анна Каренина испытывает «недовольство собой» и сознаёт состояние притворства», в котором жила до этого.

Железная дорога для Толстого что-то вроде символа нового, железного века, железный путь, на который вступает человечество [2.13: 74]. Это символ, воплощающий в себе и зло цивилизации, и ложь жизни, и ужас страсти. Подтверждением тому служат и разговоры, в которых Левин участвовал в вагоне, ибо они были о железных дорогах, о политике, обо всём новом, тревожном, полном путаницы, неясности. Обо всём том, что несёт с собой новый век – всё чуждое, приносящее только хаос, только недовольство собой, разъединение с самим собой.

Бабаев утверждает, что железнодорожная станция с расходящимися в разные стороны лучами стальных путей были похожи на земные звёзды [2.3: 49]. Вспоминалась даже «звезда полынь» из Апокалипсиса, которая упала на источники и отравила воды. Один из героев Достоевского называет «звездой полынь» сеть железных дорого, распространившихся по Европе. На лучах этой звезды с невиданной до того скоростью скользили, опережая друг друга, вести из разных концов света. Левин замечает в кабинете Свияжского круглый стол, «уложенный звездою вокруг лампы на разных языках последними номерами газет и журналов».

«Музыка» железной дороги чудовищна: «пыханье» паровоза, свист, грохот сотрясаемых вагонов и платформы, визг живого существа – собаки. Визг этой собаки как-то сопрягается со страшной гибелью стрелочника на рельсах. Не случайно как нечто мистическое воспринимает паровик муж соседки Анны по вагону в эпизоде, когда она едет на станцию Обираловка: «наконец прозвенел третий звонок, раздался свисток, визг паровика: рванулась цепь, и муж перекрестился» [1.2: 718].

В финальной сцене Анна смотрит на низ проходящих вагонов, «на винты и цепи и на высокие чугунные колёса медленно катившегося первого вагона» [1.2: 720]. В конце концов, она провалилась в эту «топку» уже не в сновидении, а наяву. Напомним, что Люцифер, как это описано Данте в «Божественной комедии» также низвергается в пропасть. Символично и то, что Анна бросается поперёк рельсов, тем самым графически образуя крест. Таким образом, железная дорога становится не только символом её падения, но и её участью, судьбой.

Дважды в романе описан паровоз-тягач: в эпизоде приезда Анны в Москву и в финальном эпизоде на станции Обираловка. Между двумя этими эпизодами не железнодорожной платформе умещается вся жизнь Анны.

Толстой «остраняет» [2.2: 93] описание паровоза – чудовища, наделённого огромной, безжалостной, дьявольской силой, способной размозжить живую плоть. Образ чудовищного паровоза невольно вызывает в памяти картины дантовского Ада. В поэме Данте в одном из кругов Ада грешники томятся в огненной смоле, куда их, несмотря на вопли, железными крючьями заталкивают бесы [1.1: 86]:

«… когда не хочешь нашего крюка,

Ныряя назад в смолу». И зубьев до ста

Вонзились тут же грешнику в бока:

«Пляши, но не показывай макушки».

Топка, жар и пар, грохот, свист, визг и страдания раздавленных существ (раздавленный стрелочник, визжащая собака, обезображенное тело Анны) – всё это напоминает сцены из Данте.

Итак, символика железной дороги говорит читателю о том, что пророчество автора романа таково: современный мир, утративший Бога, неотъемлемо, как по железнодорожным рельсам, движется к провалу, к «инферно».

Образ мужика

Один из важнейших символов «Анны Карениной» – это фигура маленького мужика со взъерошенной бородой. «Мужичок» возникает в решающие минуты жизни заглавной героини: за несколько мгновений до ее знакомства с Вронским, перед родами и (трижды!) в день гибели; он не только присутствует наяву, но и видится персонажам во сне. Мы рассмотрим подробнее все эпизоды, в которых этот «мужичок» встречается, и постараемся понять, какой смысл несет в себе его загадочный образ.

1) ч. I, гл. XVII. Анна приезжает из Петербурга в Москву; Вронский встречает на вокзале мать, ехавшую в одном купе с Карениной. Когда подошел поезд, «молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил, и вслед за ним стали по одному сходить нетерпеливые пассажиры: гвардейский офицер, держась прямо и строго оглядываясь; вертлявый купчик с сумкой, весело улыбаясь; мужик с мешком через плечо» [1.2: 78]. Как «мужик с мешком через плечо» мог оказаться в вагоне первого класса вместе с великосветскими дамами? Знаменательно, что в рукописной редакции этой сцены никакого «мужика» не было [2.21: 139]. Судя по всему, очутившийся среди «чистой публики» «мужик» – это символ, который живет не по общественным, а по художественным законам, не подчиняясь нормам сословных отношений. Вслед за первым появлением «мужика» происходят два значительных события: Каренина знакомится с Вронским; железнодорожный рабочий гибнет под колесами поезда.

2) ч. I, гл. XXIX. Каренина уезжает в Петербург; в вагоне поезда она видит железнодорожных работников. Сначала мимо Анны прошел «закутанный <...> кондуктор, занесенный снегом» [1.2: 115]. Анна вспоминает Вронского, стыдится своих чувств и впадает в полузабытье. Входит истопник – «худой мужик в длинном нанковом пальто, на котором недоставало пуговицы <...> потом опять все смешалось... Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене <...> потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом все закрылось стеной». Наконец «голос окутанного и занесенного снегом человека прокричал что-то ей над ухом. Она <...> поняла <...> что это был кондуктор» [1.2: 115]. Эпизоды (1) и (2) связаны повторяющимися мотивами: и погибший сторож, и кондуктор «закутаны» от мороза; стóрожа «раздавил» поезд – в полусне Анны что-то скрипящее и стучащее (очевидно, поезд) «раздирает» кого-то.

3) ч. I, гл. XXX. Услышав голос кондуктора, Анна очнулась и вышла на платформу станции Бологое. Здесь вновь возникает «мужик»: «Согнутая тень человека проскользнула под ее [Анны] ногами, и послышались стуки молотка по железу» [1.2: 116]. Буквально через минуту Анна встретила Вронского, и между ними произошел разговор, который «страшно сблизил их».

4) ч. IV, гл. I–II. После встречи в Бологом проходит около года. Анна беременна. Думая о ней, Вронский «лег на диван, и <...> воспоминания <...> сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся <...> дрожа от страха <...> „Что такое? Что? Что такое страшное я видел во сне? Да, да. Мужик-обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенной бородкой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова <...> Но отчего же это было так ужасно?“ Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые произносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине» (с. 346).

5) ч. IV, гл. III. Анна рассказывает Вронскому, что она видела тот же самый сон: «Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то <...> и в спальне, в углу, стоит что-то». «И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик маленький с взъерошенною бородой и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там...» «Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir...» [Надо ковать железо, толочь его, мять... (фр.)]. И я от страха захотела проснуться, проснулась... но я проснулась во сне. И стала спрашивать себя, что это значит. И Корней мне говорит: „Родами, родами умрете, родами, матушка...“ И я проснулась...» (с. 352). Действительно, Каренина едва не умерла от родильной горячки (ч. IV, гл. XVII), но, оказывается, сон сулил иное: он был предвестием самоубийства.